…Когда мы говорим о персонификаторах интеллектуального труда, то автоматически заярлычиваем всех их как «интеллигенцию» («научную», «творческую» и т.п.). Думаю, это ошибка. За термином «интеллигенция» скрываются, как минимум, два совершенно разных социальных и профессиональных типа. Первый — профессионалы интеллектуального, умственного труда, т.е. те, в чьей деятельности профессионально-специализированная функция, обусловленная задачей поиска истины и предметом исследования, доминирует над прочими. Второй — это собственно интеллигенция, т.е. такой сегмент работников интеллектуального труда, в деятельности которого статусный и потребленческо-символический аспекты доминируют над интеллектуально-профессиональными, содержательными. Речь идет, во-первых, о потреблении символов и образов, которое, кстати, тоже носит статусный характер — в советском обществе это было, прежде всего, статусное потребление западных идей, образов, книг, кинофильмов и т.д.; во-вторых, о претензии на исключительную монополию на такое потребление и на интерпретацию «потребляемых» объектов. Все это, естественно, за счет и в ущерб профессии, делу, которое оказывается чем-то второстепенным.
«Средний массовый интеллигент в России (а тем более совинтеллигент и эрэфинтеллигент. — А.Ф.) большей частью не любит своего дела и не знает его. Он — плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник и проч. и проч. Его профессия представляет для него нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения. […] Того, кто является выразителем самостоятельной мысли, окружает и теснит глухая злоба», — писал А.С. Изгоев в начале XX в. В конце XX в. Дм. Галковский зафиксирует: «Интеллигенты, сознавая свою второсортность, подсознательно завидовали людям, имеющим, по их мнению, серьезную профессию». Ну а Александр Зиновьев просто отметил: одно из главных препятствий на пути научного познания — гигантская армия людей, формально занятых в науке, но относящихся к ней не как к поиску истины, а как к средству добывания жизненных благ и жизненного успеха (известность, степени, звания, награды), т.е. занимающихся не делом (профессия), а делишками по поводу и на фоне дела и сущностно являющихся вторичными.
Если интеллектуалы-профессионалы предпочитают работать либо в одиночку, либо в группе единомышленников, то интеллигенты (речь, подчеркиваю, идет о социальной характеристике, а не о личностно-человеческой) организованы в кланы; более размытая структура — салон (сегодня — тусовка, группирующаяся вокруг определенных изданий, чаще всего интеллигентско-богемного замеса).
Если профессионал, как правило, существует в качестве индивидуального социального индивида, не склонного к жизни в иерархически организованном сообществе («Ты, царь: живи один»), то интеллигенция чаще всего выступает как коллективный социальный индивид разной степени сплоченности (от группировки до стада/стаи alaкиплинговские Бандар-Логи). Этот коллективный индивид имеет свои формы (кланы), иерархию, ритуалы, дисциплину, ценности, фобии, психо- и социопатологии, культурных героев и табу, авторитетов и «фюреров». В производственных ячейках противоречие профессионалы-интеллигенция, как правило, выступает в форме «личность-коллектив»: профессионалов стремятся давить от имени и по поручению коллектива. Или стремятся, если есть возможность, просто не допустить в коллектив, на то поле специализированной деятельности, где профессионал очень быстро может продемонстрировать «оппонентам», что их деятельность близка к тому, что Зиновьев называл «балетом безногих».
У интеллигентов и профессионалов в сфере интеллектуального труда разные цели, задачи и стратегии. Для профессионала главное — содержательная деятельность, профессиональный поиск истины (это в то же время есть социально-антропологическое и метафизическое качество данного типа). Для интеллигента как непрофессионального (или малопрофессионального) интеллектуала главное не субстанция, а функция, внешние атрибуты, статусные отношения, реализация которых варьируется от чиновничьей карьеры, коллекционирования должностей и званий (у профессионалов это, как правило, редкий, побочный или просто случайный продукт профессиональной деятельности, но это — исключение, которое подтверждает правило) до безопасной фронды по отношению к системе; этим часто пользуются не способные ни к к профессиональной, ни к чиновной карьере полные бездари, которые таким образом обретают статус и известность. В крайних случаях место фронды может занять активная критика системы (особенно если критики чувствуют поддержку Запада, а сама критика хорошо «спонсируется») — Это путь, пройденный многими диссидентами; среди последних, помимо людей психически неадекватных (см. об этом у В. Войновича в «Портрете на фоне мифа» — М.: Эксмо-пресс, 2002. С. 143-144), было много таких, для кого диссида стала средством компенсации профессиональной несостоятельности, а то и личностной ущербности. Кто из них есть кто и кто был кем, со всей очевидностью выявилось после крушения коммунизма, в 1990-е годы.
Попробуйте оторвать профессионала от письменного стола или лаборатории посулами должности или публичности. Интеллигент же, в отличие от профессионала, легко смывается из «своей» сферы оргдеятельности в политику, во фронду, в революцию, в административную систему, т.е. подальше от содержательных форм и структур деятельности и поближе к власти, статусу и потреблению (в студенческие годы этот тип узнаваем в комсомольских активистах, «полупрофессионалах» самодеятельности, КВН и прочих форм дрыгоножества). И — объективно — чем больше таких персонификаторов умственного труда покидает эту сферу, тем лучше. Особенно много непрофессионалов покинуло сферу интеллектуального труда в период перестройки; все они ушли в «оральную политику», составлявшую важнейший аспект горбачевщины — в реальную политику и уж тем более во власть их за редчайшими исключениями не пустили.
Поскольку профессиональные интеллектуалы и интеллектуалы статусно-потребленческие (т.е. интеллигенты, они же — непрофессиональные интеллектуалы, интеллектуалы без «полезной специальности») работают на одной площадке и являются двумя совершенно различными социальными типами, между ними объективно существует серьезное, по сути антагонистическое социоантропологическое и метафизическое противоречие. Это не значит, что нет противоречий в среде самих профессионалов, с одной стороны, и в кланах и салонах интеллигенции, с другой — есть, и еще какие. Достаточно вспомнить 1930-е годы, когда интеллигенты писали друг на друга доносы и сажали в тюрьму, а потом все свалили на систему и ее главного злодея. И тем не менее, эти противоречия не являются сущностно-антагонистическими, да и писали представители интеллигенции, главным образом, на профессионалов.
Необходимо также отметить надуманность и фальшь противоречия «чиновники (бюрократия)-интеллигенция», под которым подразумевается противостояние некомпетентной, коррумпированной и лишенной души и идеалов бюрократии и чистой и самоотверженной интеллигенции. На самом деле противоречие есть между профессионалом как персонификатором содержательных форм деятельности и чиновником, отчужденным (как и полупрофессионал-интеллигент) от содержательных форм деятельности и способным лишь имитировать их.
Между большей частью чиновничества и большей частью интеллигенции противоречия минимальны и носят, главным образом, внешний, «символическо-договорной» характер, демонстрация которого выгодна обеим группам. Более того, значительная часть чиновничества и интеллигенции составляют единый социальный кластер (в него входит также часть богемы, а в современных условиях — еще и работников СМИ). Общий знаменатель для составляющих частей кластера — содержательная имитативность (или имитативная содержательность) деятельности, ее статусно-символический и потребленческий характер. Между «содержательным» чиновником, т.е. профессионалом бюрократического труда, и профессионалом-интеллектуалом серьезных противоречий быть не может. А вот между профессионалами и интеллигенцией они есть и носят антагонистический характер.
Первые объективно мешают жить второй, создают у нее чувство неполноценности, бессодержательности. Самим фактом своего существования, не говоря уже о со держательных профессиональных достижениях, профессиональные интеллектуалы девальвируют образ и смысл жизни интеллигенции, а самое главное — ее смысловую и клановую иерархию, систему ценностей, статусно-символические достижения, бросая ей, подобно Алисе из знаменитой сказки, фразу «Вы всего лишь колода карт». Ясно, что профессионал — это всегда нечто неприятное для непрофессионала. «Принимая решение пробиваться за счет науки, — писал А.А. Зиновьев, — я не думал о том, что тем самым я вынуждаюсь на конфликт с самым сильным, самым неуязвимым, самым замаскированным под благородство и самым беспощадным для меня врагом, — с моей профессиональной средой». Здесь необходимо одно уточнение: профессиональной в описательно-назывательном, формальном смысле; по сути же речь идет о конфликте профессионалов и интеллигенции в сфере-среде интеллектуального труда.
Сказанное выше не имеет своей целью принизить интеллигенцию и возвысить профессионалов, нарисовав черной краской одних и белой — других, доказать, что одни — плохие, а другие — хорошие. Речь совершенно о другом — о фиксации принципиально различных типов умственного труда. Это тем более необходимо, что представители интеллигенции более или менее понимают или, как минимум, чувствуют свою социальную природу и верно идентифицируют себя и себе подобных («ты и я — мы одной крови» — при этом нередко значительную узнавательную роль играют общие мифы и особенно фобии и социопатологии). А вот профессионалы интеллектуального труда часто воспринимают себя как представителей интеллигенции, ошибочно идентифицируют себя с ней и в связи с этим не понимают, почему не находят общего языка с представителями (как им кажется) их же среды, природу своих конфликтов или, как минимум, противоречий с ней и в ней. Как говорится, «кто не слеп, тот видит», и одна из главных задач профессионалов интеллектуальной сферы — осознание и(или) выработка своей собственной идентичности, а не растворение в социально чуждом кластере «чиновник-интеллигент-богемщик»…
https://ira-moscow.3dn.ru/publ/6-1-0-219