Одним из показателей солидарности и дифференциации конкретного социума в его динамической и статической компонентах выступает социальная структура, охватывающая весь комплекс отношений, зависимостей, взаимодействий между отдельными элементами в социальных системах разного уровня.
В советское время в рамках советского варианта теории марксизма бьша выстроена модель трехзвенной социально-классовой структуры общества, представляемая формулой: два класса — рабочие и крестьянство и одна прослойка — народная интеллигенция [9, С. 162]. Таким образом, интеллигенция (научная, творческая и т.д.) была позиционирована, хотя и с некоторой формальной нелогичностью, в стратификационной системе общества.
На фоне общей дезорганизации последних десятилетий произошла резкая декомпозиция социальной структуры, изменившая социальные позиции индивидов, групп, слоев, страт и классов. Существенно расширились характеристики и признаки социальной стратификации, на основе которых выделяются слои «элиты», «криминалитета», «новых бедных», «новых русских» и т.д., однако интеллигенции в динамических моделях современного российского социума не находится определенного места. Более того, публицистами на основе результатов исследований «Левадацентр» делается вывод, что «в России исчезает интеллигенция» [6, С. 6].
На наш взгляд, это связано с общим кризисом идентичности личности в процессе аномизации общества. Под идентичностью понимается «субъективное чувство и наблюдаемое качество личной самотождественности и непрерывности (постоянства), соединенное с определенной верой в тождественность и непрерывность некоторой картины мира, разделяемой другими людьми» [7, С. 91]. Фундаментом социокультурной идентичности служат смысложизненные ценности мировоззренческого плана, превалирующие в конкретном социально-историческом пространстве.
Современные исследователи обозначили семь главных трендов кризисного российского общества — дифференциацию, специализацию, абстрагирование, рационализацию, расколдовывание, индивидуализацию, рефлексивность [10].
Дифференциация и специализация включают процессы перераспределение власти, усиления роли виртуальных акторов, таких как журналисты, блоггеры, флеш-мобберы и т.п. Виртуализация пространства провоцирует возникновение тренда «абстрагирование», который «форсирует смешение реального и нереального, объективного и субъективного» [2, С. 5]. Параллельно проявляется тренд «рационализация», который, по мнению современных ученых, «включает в себя «разумный подход» ко всему, то есть учёт выгод и затрат, времени и денег, эмоций и повседневных контактов»[10]. Рационализация связана с интенсивным развитием культуры «быстрого поглощения» (снек-культуры): происходит спрессовывание предметов, товаров, информационных ресурсов до такого размера, когда это удобно «прожевать и съесть». Люди теряют навыки непосредственного общения, погружаясь в социальные сети, знакомства происходят по SMS и Интернету, существенно упрощая контакты.
Глобальный тренд «индивидуализации», набирающий силу в мире, в России преломляется в «атомизацию». Индивидуализация в западном мире позиционируется как уважение к другой личности и признание ее прав и интересов. Однако, параллельно, в экзистенциальном плане постоянными спутниками людей становятся одиночество и отчуждение.
В современной реальности обнаруживает себя тренд расколдовывай®«, смысл которого, в трактовке М. Вебера, состоит не в том, что мир познан и понятен, но в том, что он может быть познан и понят до его последних пределов [4]. Однако в аномической реальности нарастает и обратный процесс — «заколдовывания», то есть мифологизации сознания. На фоне аберрации представлений в мифогенном пространстве индивид «теряет свое нравственное чувство, …становится жертвой предрассудков и суеверий, ибо не способен подвергнуть здравому рассмотрению обоснованность, правдоподобность тех положений, на которых строятся его ложные, ошибочные мнения и убеждения» [13, С. 188].
Тренд «рефлексивность» завязан на возможности конструировать свою жизнь, карьеру, собственную идентичность. Социокультурные процессы, протекающие в аномическом обществе, вызывают «сдвиги» в идентификации за счет включения архаичного и аутентичного мышления, трансформации видов трудовой деятельности и способов взаимодействия, гендерно-половых стратегий (андрогения, инфантилизация, отказ от родительства, феминизация мужчин, брутализация и маскулинизация женщин, толерантность по отношению к квир-сексуальности и т.п.) и форм семейных взаимоотношений (однополая семья, гостевые браки и т.д.). В обществе уменьшается предопределенность аскриптивными статусами (полом, происхождением, возрастом, местом жительства и др.), что даёт возможность (нередко, иллюзорную) переосмыслить себя, быть другим, управлять обстоятельствами, логическими процессами, обменом веществ, рождением, старением, различными функциями организма, даже — смертью. К своей жизни индивиды стали относиться как к маркетинговому проекту, который нуждается в инвестициях, раскручивании, продажах и т.п.
В тоже время указанные тренды провоцируют тренд «психоневротизации». С. Кара-Мурза пишет, что «уровень психических расстройств в России увеличился с начала 1990-х годов до 2005 года в 11,5 раз» [5, С. 37]. В аномическом обществе распространяются такие болезни и состояния, как комплексы, фобии, мании, фрустрации, стрессы, депрессии и т.д.
Совокупность трендов трансформирует качественные характеристики личности. Ж.Т. Тощенко показал, что в переходном обществе складывается тип «парадоксального человека», склонного одновременно и осуждать, и оправдывать одно и то же, и вести себя непредсказуемым образом [12, С. 14]. Т.А. Хагуров указывает на формирование и распространение особого антропологического типа — «человека-потребителя», живущего в системе смыслов и ценностей массовой культуры потребления [14]. Человек — потребитель информации выступает как объект всевозможных манипуляций со стороны средств массовой информации. Дискомфорт, вызываемый противоречием между имеющимся, устоявшимся представлением и поступающей фактической информацией, влечет за собой поведенческие реакции, нарушающие формальную логику: «разорванность» мышления, рассогласование мыслей, слов и поступков, усиление деструктивности. Виртуальная реальность на фоне избыточного объема информации и высокой степени ее интенсивности порождает кризис недопонимания, проявляющийся как в форме искаженного видения мира, так и в форме ограниченного понимания человека человеком. Люди всё более существуют, «добру и злу внимая равнодушно», и для того, чтобы индивид определил для себя «что такое хорошо и что такое плохо» ныне требуется профессиональное и авторитетное утверждение со стороны экспертов, в роли которых выступают сотрудники СМИ, либо политические деятели.
В социально-психологическом плане диффузный образ окружающего мира ярко проявляется в когнитивном диссонансе, то есть «состоянии индивида, характеризующемся столкновением в его сознании противоречивых знаний, убеждений, поведенческих установок относительно некоторого объекта или явления, при котором из существования одного элемента вытекает отрицание другого, и связанное с этим несоответствием ощущение дискомфорта» [3, С. 256]. Нарушение конструктивности окружающего мира проистекает из утраты логики событий, постоянной неопределенности бытия, когда люди не могут понять и объяснить происходящие изменения. Отсутствие ответа на вопрос: «куда влечет нас рок событий?» разрушает экзистенциональные основы бытия, вызывая и отрицание всего и вся, и обращение к экстриму, и спасение в сектах, и различные формы подготовки к Апокалипсису и Армагеддону» [1, С. 79]. Создается парадоксальная ситуация, когда у индивидов в сознании присутствуют кардинально противоположные представления о фактах, событиях и процессах. «Разруха в головах» (по меткому выражению писателя М. Булгакова) закрепляется на бессознательном уровне в виде стройной системы заблуждений, зачастую надолго удерживающей субъекта в своих пределах.
Происходящие процессы взаимосвязаны с рядом особенностей социального структурирования в условиях аномии. Во-первых, главной особенностью процесса классообразования в постперестроечной России является «растущий разрыв между бедностью большинства и богатством сугубого меньшинства» [11, С. 45]. Во-вторых, в число ведущих признаков стратификации выдвинулись материальные ценности (богатство) и доступ к административному ресурсу, то есть связи с органами власти различных уровней, а не образование, престиж профессии и т.д. В третьих, разрушение привычных форм организации труда, быта, культурных норм и ценностей обусловливает появление большого числа людей, утративших прежний социальный статус, что дестабилизирует ситуацию и влечет разрастание численности маргинальных и криминальных слоев. В-четвертых, медианную позицию занимают средние слои, которые являются чрезвычайно разнородными по своему социально-профессиональному и экономическому положению. В-пятых, «доминирующим в количественном отношении в российском обществе оказывался не слой бедных и даже не средний слой, а тот слой российского населения, который принято именовать малообеспеченными (около 50-60% населения)» [8, С. 5]. В-шестых, «бедные» в России всё больше проявляют признаки «классического» низшего класса (в западном понимании), так как в этих стратах практикуется только текущее потребление, неэффективные поведенческие практики, неверная расстановка жизненных приоритетов, деструктивное поведение. В-седьмых, для множества индивидов и групп российского общества стало имманентным состояние депривации, возникновение которой обусловлено жизнедеятельностью личности в условиях продолжительного лишения или существенного ограничения возможностей удовлетворения жизненно важных потребностей. На фоне декомпозиции социального поля результатом кризиса идентичности личности становится индивидуальная и групповая маргинальность.
Таким образом, российская интеллигенция оказалась на перекрёстке различных трендов и процессов, порождающих маргинальность. А в крайнем варианте — люмпенство, крайне ограничивающее возможности потенциальной самоидентификации в силу массированного воздействия потребительской культуры, вызывающей снижение культурного уровня всего общества и недостатка ресурсов разного рода (властных, материальных, доступа к СМИ), позволяющих позиционироваться в социальной структуре и самоидентифицироваться в социальных взаимодействиях.
ПРИМЕЧАНИЯ:
-
- Анисимова С.Г. Введение в теорию аномии: категориальной позитивный анализ: моногр. / С. Г. Анисимова, А.К. Мамедов. — М.: Издательский дом «АТИСО», 2010.
- Бондаренко Т.А. Виртуальная реальность в современной социальной ситуации: автореф. дисс…к. филос. н. — Ростов-на-Дону, 2007.
- Введение в практическую социальную психологию: учеб. пособие для вузов / под ред. Ю.М. Жукова и др. — 2-е, испр. изд. — М.: Смысл, 1996.
- Вебер М. Избранные произведения: пер. с нем. /М.Вебер. — М.: Прогресс, 1990. 207
- Кара-Мурза С.Г. Императив перехода к инновационному состояния развития: состояние на старте / С.Г. Кара-Мурза // Социально-гуманитарные знания. — 2008. — № 2. — С.37-48.
- Костиков В. Безмозглая Россия. Кризис интеллигенции или кризис власти / В. Костиков // Аргументы и факты,- 2012.-26 апр.
- Лескова И.В. Социокультурная идентичность и правовое воспитание личности / И.В. Лескова // Государство и право.- 2007. — № 4. — С.91-98.
- Малообеспеченные в России: кто они? Как живут? К чему стремятся? — М.: Институт социологии РАН, 2008.
- Научный коммунизм: учеб. пособие для вузов / Е.А. Ануфриев, И.В. Бестужев-Лада, Е.Л.Богина и др. М.: Политиздат, 1988.
- Новиков А. Человеческого в нас будет оставаться все меньше [Эл. ресурс] — Режим доступа: http://slon.ru/articles/360021/
- Руткевич М.Н. Трансформация социальной структуры российского общества / М.Н. Руткевич // Социологические исследования. — 2004. — № 12. -С. 40-51.
- Тощенко Ж. Т. Фантомы общественного сознания и поведения / Ж.Т. Тощенко // Социологические исследования.-2004,- № 12. — С. 3-15.
- Фромм Э. Психоанализ и этика /Э. Фромм. — М.: Республика, 1993.
- Хагуров Т. А. Человек потребляющий: проблемы девиантологического анализа / Т.А. Хагуров // III Всероссийский социологический конгресс: материалы (21-24 октября 2008 г.) — М.: ИС РАН, РОС, 2008. [Эл. ресурс] — Режим доступа: http://www.isras.ru/publications_bank
https://core.ac.uk/download/12086796.pdf