Современное обществознание переживает глубокий и затяжной методологический «кризис фрагментации». Поиск путей его преодоления приводит многих исследователей к необходимости замены принципа оппозиционной бинарности — «или-или», на более гибкий принцип дополнительности — «и-и», а также пониманию того, что социальнополитические процессы не могут исчерпываться методами линейного анализа, что нелинейность является основополагающим принципом всех динамичных социальнополитических процессов. Полемика «методологического коллективизма» и «методологического индивидуализма» вокруг проблемы интегративного субъекта общественной жизни, каковым, по нашему мнению, безусловно является интеллигенция, не может быть продуктивной, если из дискурса исключаются ключевые моменты постмодернистского понимания реальности. Стандартная метафизическая практика бинарной оппозиции подчиняет реальность определенным философским практикам. Известно, что постмодернизм отклоняет эти претензии, фокусирует внимание исследователя на ситуативности и сингулярности социального изменения. В свете этой методологии любое явление реальности воспринимается как продукт времени и случая. В этом случае методология постмодернизма выражает новую социальную ситуацию, в которой общество и культура пытаются обнаружить продуктивные связи, традиции и инновации, для сохранения и обновления социальных форм. Ни одна из них не доминирует в полилоге культур и социальных общностей, а воспроизводится в социальном опыте, оказывается в известной мере синхронной и равноценной.
Интеллигенция сквозь призму этого метода видится, прежде всего, как культурная самоидентификация личности, с определенными жизненными стратегиями. Она прорастает среди и между всеми социальными стратами, группами и индивидуумами социума, влияет на массу индивидуальных и коллективных агентов специфическими средствами. В мире интеллигенции преобладают горизонтальные связи, иерархия проявляется лишь в сетевых структурах общества при реализации отношений управления. Деятельность интеллигенции между и среди людей носит идеократический характер. Ее власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди выстраивают свои жизненные ориентиры. Объектом такой власти для интеллигенции являются умы людей, а средством — информационная борьба за культурные коды и кодексы, формируя тем самым поведение человека, в т. ч. в структурах власти.
Как считает М. Кастельс, независимо от того, «кто выйдет победителем в битве за умы людей, именно он будет править миром, поскольку в обозримом будущем никакие громоздкие, неповоротливые механизмы не могут соперничать с умами, опирающимися на власть гибких, многовариантных сетей. Однако победа может обрести эфемерный характер… Вот почему столь важна… столь могущественна самобытность личности в этой постоянно меняющейся структуре власти» [1].
Однако следует учитывать то, что в этой борьбе за умы могут быть отодвинуты прежде всего те слои интеллигенции, для которых чувство социальной ответственности возведено в ранг нравственного императива. Но уверенность в том, что если людям все объяснить, то они согласятся действовать исходя не из личной корысти, а из интересов всего общества, представляется иррациональной.
Подобное явление наблюдалось в политическом процессе современной России в 90-е гг. XX в. Интеллигенция какое-то время находилась в авангарде политических перемен. Ее представители заложили в годы перестройки и реформ фундамент многопартийности, принимали активное участие в выборах всех уровней власти, в инициировании разработки экономических реформ. Но через некоторое время прагматичное крыло отодвинуло «идеалистов» на второй план, их политическая роль заметно ослабла, хотя время от времени властные группы ищут у них поддержки.
В начале XX в. видный российский ученый М.О. Гершензон вывел обобщенный образ маленького русского интеллигента, который все решает мировые проблемы вместо того, чтобы просто устроить свое индивидуально[е] бытие [2]. С тех пор мало что изменилось, интеллигенты-идеалисты как и прежде мечтают о вселенском преображении, об исключительной миссии России в глобальном сообществе и т. п. Интеллигенты-прагматики, напротив, в условиях современного кризиса чувствуют себя как рыба в воде. Реформы для них являются средством удовлетворения не только личных амбиций, но и конкретных материальных интересов. Особенностью интеллигенции, представленной во властных структурах, искони являлась кризисогенность. Это не только помогало ей выживать, но и развращало интеллигенцию. Экзистенциалистская, персоналистская установка при недостаточном искусстве ее реализации в жизни чревата эскапизмом.
Жизненный путь интеллигента — существенно темпоральный, причем это конечный процесс. Он развертывается во времени. Наиболее существенна здесь конечность, временность самого интеллигента как человека, приходящая в фундаментальное противоречие с относительной бесконечностью социальной группы, с которой он себя идентифицирует. Для жизненного пути интеллигента в связи с его принципиальной конечностью существенна категория необратимости, или, в нравственном аспекте, непоправимости. Он может совершать ошибки, допускать неверные действия, распространять мифы и утопии. Согласно Б. Кроче, человеческой деятельности во всех областях сопутствуют ошибки, что, в какой-то степени, оправдывает интеллигенцию. Но ее авторитет, знания и интеллект оказывают огромное влияние на массы людей, поэтому и цена ошибки велика. Интеллигенция несет ответственность не только за «нелогические действия» и способы их рационализации («деривации» в понимании Парето), но и за тот или иной выбор своего собственного жизненного пути, осмысленного как целостность.
Сознание интеллигента, как и современного российского общества, «расколото», фрагментарно. Это результат латентного конфликта социальных сил с их противоположенными политическими позициями и мировоззренческими ориентациями. Так, в мире институтов общества и государства господствует формальное право и отношения нормативной иерархии. Живущие в этом мире интеллигенты подчиняются принятым здесь правилам игры и выстраивают соответствующие жизненные стратегии. Напротив, жизненный мир, рассматриваемый как мир повседневных коммуникаций, объединяет интеллигентов на основе общих интересов и горизонтальных связей. Поэтому в жизненных ориентирах личности здесь приоритетны нравственные начала и взаимопонимание.
В стратегии жизни интеллигента, таким образом, концентрированно выражается культура, противостоящая как социальным, так и природным стихиям. Интеллигент в этом смысле предстает как квинтэссенция культуры своей эпохи. В то же время интеллигент, в силу присущей ему внутренней противоречивости, также является носителем стихийных начал и поэтому сам должен быть воспитан.
В современных российских социально-политических исследованиях еще сильны позиции механистического подхода к феномену интеллигенции. При обосновании, как правило, используются традиционные социологические методы, разработанные еще в начале эпохи модерна. Продолжаются попытки сформулировать «объективно» научные определения. Однако «экстенсивный» путь все более заводит исследователей в тупик. В настоящее время можно насчитать более трех сотен определений интеллигенции. Однако эти определения, по нашему мнению, не исчерпывают всей полноты попыток дать «объективно» научное понятие. Анализ позволяет сделать вывод о том, что взгляд на интеллигенцию как на социальную группу сковывает исследователей, они не в силах создать определение, которое могло бы удовлетворительно очертить ее границы [3-15]. В начале XX в. М.О. Гершензон, критикуя историков интеллигенции за их неудачное применение законов исторического поиска, высказывал мысль об определяющем значении для общественного развития личности интеллигента. Это ключевое положение фиксирует внимание исследователя на проблему интеллигенции как чистого принципа личности. Но коллективистская российская традиция настолько укоренена в сознании, что зачастую парализует осознание этого новаторского подхода. В свое время, размышляя над этим, Н.А. Бердяев сделал вывод о том, что «болезненная рефлексия всегда разъедала русскую интеллигенцию, в ней никогда не чувствовалось мужественной силы, излучающей свет из внутреннего источника. В России, — считал он, — в сущности никогда не было духовной аристократии, ощущающей призвание быть руководящей силой в народной жизни». В то же время он справедливо предупреждал, что учение, «которое базируется на благе личности и во имя его отвергает сверхличностные ценности, оказывается неблагоприятным для личного творчества, для личного цветения. Учение же, которое прежде всего обращено к сверхличным ценностям, к сверхчеловеческому, к дальнему, к горнему, очень благоприятно для личного творчества.» [17].
Очевидно, в этом направлении исследования интеллигенции и можно добиться продуктивных всходов, ибо здесь форматируется жизненное пространство интеллигента и выстраиваются его жизненные стратегии.
Одна из самых спорных проблем в интеллигентоведении — это проблема миссии интеллигенции. Миссию интеллигенции, по нашему мнению, следует рассматривать в широком философском контексте и в связи с вопросом о месте человека в мире, о соотношении добра и зла в его сердце. В ряде философских школ укоренилась мысль о том, что человек рождается с большим потенциалом зла. За социально-политической концепцией, считающей, «зло в сердце человека от юности его», кроется более широкий философский взгляд на мир как незаконченное изделие, оставляющее простор для усовершенствований. Такое понимание может быть своеобразным ключом к определению миссии интеллигенции — исправить существующие недостатки, строить действительно совершенный мир в гармонии Человека, Природы и Общества.
Но каковы же механизмы реализации миссии в социуме? Каким образом они заложены в социальном порядке?
Многими исследователями подчеркивается удивительное соответствие между «устройством» человеческой души и организацией социума. Социальный порядок издревле понимался по образу и подобию порядка универсума. Эта традиция восходит к Платону, который видел в человеческой душе гармоническое сочетание трех элементов: 1) разумное начало; 2) аффективное (яростное) начало; 3) неразумное (вожделеющее) начало — «друг удовлетворений и наслаждений». Этому «микромиру» человеческой души, по Платону, соответствует «микромир» совершенного социума. Его порядок предполагает структуру, состоящую из трех разделов граждан: правители-философы (разумное начало). стражи-воины (яростное начало) и работники (вожделеющее начало). Все они составляют гармоническое целое [18].
За две с половиной тысячи лет осмысления социального устройства появилось много новых концепций общественной иерархии, однако платоновская схема, за которой стоит огромный и мучительный опыт становления цивилизации, — опыт перехода от архаического общества к обществу цивилизованному, — до сегодняшнего дня сохраняет свою значимость. Уже здесь явно подчеркивается приоритетная роль интеллигенции (философов) как руководящего духовного начала социума.
В своем пространственном измерении социальный порядок предполагает, что существует иерархия, т. е. многое располагается по вертикальным слоям, образуя верхи и низы, скажем, властвующая элита, творческое, интеллигентное меньшинство, с одной стороны, и народ, массы, трудящиеся — с другой. Иерархия верхов и низов — это вечная фундаментальная структура социального порядка. Идея равенства, которая существовала во все времена цивилизованной жизни человечества, выражала лишь некоторую дополнительную, комплементарную мысль по отношению к идее иерархии. Вне иерархии цивилизованное общество рухнуло бы. Борьба за равенство всегда была лишь маскировкой перераспределения власти в иерархии. Поэтому, очевидно, прав Ф. Ницше, восклицавший: «Проповедники равенства! Бессильное безумие тирана вопиет в вас о «равенстве»: так скрывается ваше сокровенное желание тирании за словами о добродетели» [19].
Между верхами и низами наличествует напряжение, многообразные противоречия, конфликты. Это напряжение входит в качестве непреложного момента в процесс функционирования целого, т. е. социального порядка. Происходит постоянная борьба верхов и низов, в которой интеллигенция занимает активную нишу: с одной стороны, питает интеллектуальной энергией эту борьбу, с другой — трансформирует энергию и направляет ее в русло развития социума. Любые попытки сторон (власти или толпы) исключить интеллигенцию из процесса обрекают социум на деградацию. Иерархия без динамичной энергии интеллигенции нестабильна, как короткоживущая элементарная частица.
В чем сущностный смысл борьбы верхов и низов в обществе? Мы исходим из того, что в мире онтологически существует трансцендентное и имманентное. Именно это отношение имманентного с трансцендентным обнаруживается в форме общения верхов и низов в социальном мире. Вообще вертикальная дистанция между этими двумя полюсами непостижима. Отношения имманентного и трансцендентного в принципе (по меркам имманентного) не может быть, но оно, это отношение, тем не менее есть. По причине непосредственной несхватываемости дистанции между имманентным и трансцендентным необходимо должен возникнуть посредник, делающий возможным это трансцендентное вертикальное отношение. Интеллигенция, по нашему мнению, и представляет собой такого посредника, наличествующего в любом обществе. В этом глубинный смысл и оправдание миссии интеллигенции.
В связи с этим отношения в социуме представляются двояко. Во-первых, это так или иначе организованный диалог с Богом, с абсолютом. Во-вторых, это общение оказывается диалогом в «земной» иерархической структуре; вот здесь социум и обнаруживает реальную, зримую иерархию, где постепенно формируются социальные «верхи», «низы» и «посредники», а также механизмы их взаимодействия.
Естественно, что два указанных выше модуса общения не альтернативны, а комплементарны: диалог народа с верхами (политической и экономической элитой) — это опосредованный интеллигенцией «диалог с Богом», а для верхов диалог с низами (народом) — это также диалог с Богом (ответственность за народ, с одной стороны, восприятие сакральной стихии жизни — «глас народа — глас Божий» — с другой).
Верхи — это те, которые представляют собой высший, управляющий, трансцендентный порядок мира, а поэтому они и являют само общество в его сущностном измерении, потому и общество «лепится» по их образу и подобию. Вот поэтому они и есть «сильные мира сего». Соответственно, низы — это те, кто составляет общество, но не представляет его. Низы выражают иные, «нижние» стихии мира вообще и «нижние» стихии социума в частности. Представители низов не только не могут (или не хотят) выступать в качестве представителей общества как целого, но не представляют себе общества в том смысле, что не понимают, или плохо понимают, как оно «устроено». Для низов свои собственные индивидуальные интересы стоят, безусловно, выше интересов общества. Вот здесь посредническая миссия интеллигенции и обретает смысл.
Социальная иерархия находится в своеобразном динамическом равновесии: она постоянно нарушается и постоянно воспроизводится вновь. Этот процесс более или менее устойчивого динамического равновесия иерархического строения общества поддерживается постоянным и многообразным агоном, т. е. различными формами соревнования людей за привилегированные места в обществе, за богатство, влияние, авторитет и т. д. Агон есть не что иное как динамическая сторона иерархии, иерархия, соответственно, это застывший результат агона.
Что заставляет интеллигенцию участвовать в этом агоне? Каковы мотивы, заставляющие их включаться в напряженный, изнурительный, иногда смертельно опасный и всегда рискованный диалог в социуме? Эти вопросы вовсе не так просты, как может показаться на первый взгляд. Было бы сомнительно редуцировать все формы конкуренции в обществе к проявлению закона естественного отбора. Так к чему же стремятся люди в их неистовой борьбе?
В рамках деятельностн[о]й модели социальной реальности истоки мотивов борьбы следует искать в подлинно человеческой деятельности, прежде всего в труде. Труд в архаическом обществе зародился из игры, не имея утилитарного, практического смысла. Труд в качестве игры и представал как первая собственно человеческая жизненная потребность. Но, «раз возникнув», через принцип оборачивания, он постепенно стал использоваться и для утилитарных целей, а в условиях цивилизации стал как совершенно необходимое условие выживания человека.
Трудовая деятельность, творческая активность, многообразный агон, конкуренция, соревнование, стремление «состояться» есть не что иное, как форма, способ выражения наших социальных и межличностных отношений. «Я», в поисках любви «Другого», активно хочет чтобы «Другой» пользовался результатами деятельности «Я», активности «Я». Если мой труд, моя интеллектуальная инициатива и талант полезны для «Другого», то мое бытие признано, я действительно существую.
Если базироваться на деятельностной модели социальной реальности, то мы должны отчетливо понимать: источник активности интеллигента, источник его стремления к посредничеству не является внешним, природным. Стремление к победе и реализации творческих инициатив производятся «внутри» интеллигенции. В своем порыве к трансцендентному интеллигент обычно руководствуется стремлением восстановить нарушенное раннее по тем или иным причинам равновесие. Здесь мы имеем дело с лавинообразным ростом конкурентной активности в социуме, ростом неудовлетворенности, а если рассмотреть проблему в экзистенциальном плане, в конечном счете, с ростом страдания. Это относится не только к побежденным в конкурентной борьбе, но и к победителям.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что интеллигент, прежде всего, — это человек, идентифицирующий себя с интеллектуальной частью социума, персонифицирующий трансцендентальный культурно-исторический проект его развития и олицетворяющий вершину духовно-нравственной иерархии в социуме. Интеллигент — это личность персонифицирующая в том смысле, что это человек представляющий, и в этом качестве он всегда есть символ. Интеллигент — это сила, противостоящая эгоизму власти и стихии социума, разумно и духовно координирующая вектор его развития.
___________________________
-
- Кастельс М. Могущество самобытности // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / под. ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999. С. 304.
- Вехи. Интеллигенция в России: сб. ст. 19091910. М., 1991. С. 85-109.
- Аитов Н.А. О некоторых дискуссионных вопросах изучения советской интеллигенции // СОЦИС. 1979. № 3.
- Астахова Е. Интеллигенция на рубеже столетий: если не драматизировать ситуацию // Вестн. высшей школы. 2002. № 1.
- Вольфсон С.Я. Интеллигенция как социально-экономическая категория // Красная новь. 1925. Кн. 6.
- Воробьев С.Л. Опиум интеллигенции // Человек. 1995. № 2.
- Грамши А. Возникновение интеллигенции // Искусство и политика. М., 1991. С. 168-185.
- Давыдов Ю.Н. Два подхода к пониманию российской интеллигенции // Свободная мысль. 1991. № 18.
- Золотухина-Аболина Е.В. Интеллигенция и нравственность // Философские науки. 1991. № 3.
- Корупаев А.Б. Очерки теории интеллигенции. М., 1995.
- Келли А. Самоцензура и русская интеллигенция // Вопр. философии. 1990. № 10.
- Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Новый мир. 1993. № 2.
- Лотман Ю. Интеллигент может ошибаться, но за ошибки готов платить // Вестн. высшей школы. 2002. № 4.
- Манхейм К. Проблема интеллигенции: исследование ее роли в прошлом и настоящем // Избранное: социология культуры. М.; СПб., 2000. С. 94-159.
- Наумова Т.В. Интеллигенция и пути развития Российского общества // СОЦИС. 1995. № 4.
- Руткевич М.Н. Советская интеллигенция: структура и тенденции развития на современном этапе // СОЦИС. 1980. № 2.
- Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции. СПб., 1998. С. 292, 348.
- Платон. Государство // Соч.: в 3 т. М., 1971. Т. 3. С. 208, 211, 226.
- Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1991. С. 85.
https://cyberleninka.ru/article/n/pattern-intelligentsii-i-ee-missiya-v-sotsiume