Орлов С.Б. Интеллигенция как мифологический феномен. Историко-социологический анализ

Многие социологи, изучающие социальную структуру российского общества, сталкиваются с проблемой реальности существования многих ее конструктов — классов, слоев, групп и т.д. Это, по мнению ряда ученых, вызвано тем, что представления о социальной структуре мифологизированы, а критерии выделения структурных единиц, будучи обусловлены умозрительной моделью, имеют мало общего с реальным положением дел [1].

Мы разделяем данную точку зрения и полагаем, что один из мифов, прочно укорененных как в массовом, обыденном сознании, так и в научном лексиконе, связан с представлениями о месте и роли интеллигенции в российском обществе. Доказательство этого предполагает, во-первых, определение признаков мифа, его функций в обществе; во-вторых, выявление субъекта мифотворчества; в-третьих, условия возникновения, генезис и эволюцию собственно мифа об интеллигенции.

В последнее время миф перестал восприниматься как нечто противоположное логике, науке и точному знанию. Начиная со второй половины XIX века, миф становится объектом изучения как особая форма освоения человеком действительности и одновременно инструмент преобразования этой действительности. По мнению целого ряда ученых, многообразные формы мифологического мышления продолжают жить в современном духовном мире, при этом постоянно модифицируясь в науке, культуре и политике. Анализ различных аспектов мифа, проведенный такими исследователями как Р. Барт, Э. Кассирер, К. ЛевиСтрос, Б. Малиновский, Ж. Сорель, К. Хюбнер, М. Элиаде и др., устанавливает тесную связь мифа и идеологии как одной из форм проявления мифа в обществе. При этом миф охватывает более глубокий уровень социальной реальности, поскольку если идеологию человек воспринимает как сферу чужих, навязанных смыслов, то миф выстрадан и пережит им лично. Поэтому миф, в отличие от идеологии, практически неуничтожим, хотя его воздействие на общество может проявляться на разных уровнях.

Главная цель, которая объективно стоит перед мифом разрушение старой и создание новой социальной нормы. Основные функции установление системы ценностей в соответствии с новой социальной нормой и создание представления о них как естественных и вечных.

Мифу свойственны следующие признаки: он имеет отношение к реальности; он антикаузален, эмоциональное в его содержании доминирует над логическим; структура мифа сходна со структурой научной теории; она сохраняется даже при радикальном изменении содержания мифа; формой проявления мифа в обществе является идеология и теория, претендующая на научность; инструментом внедрения мифа в сознание общества на этапе разрушения социальной нормы становятся средства массовой информации, на этапе закрепления новой социальной нормы к ним присоединяются институты образования; миф имеет особый полифункциональный язык. На этапе разрушения социальной нормы он внедряется в качестве противовеса языку прежнего общества как нечто передовое, направленное против отсталости и косности. На этапе закрепления новой социальной нормы (как правило, этому сопутствует изменение баланса политических сил) язык мифа становится энкратическим находящимся под опекой сил, пришедших к власти; при этом слово вырождается в знак, в средство кодирования человека, поглощающее его сущность; миф приобретает невиданную силу влияния в обществе в переломные моменты его истории, становясь выразителем коллективных желаний; миф ограничен территориально, т.е. он функционирует только в рамках определенного топографического пространства; политический миф разрабатывается и используется для достижения конкретных политических целей.

Исследуя миф, мы выявляем скрытую в нем деформацию смысла и тем самым расшифровываем искаженные мифом явления, поскольку, по словам Р. Барта, миф ничего не скрывает и ничего не афиширует, а только деформирует: он не есть ни ложь, ни истинное признание, он есть искажение [2].

Возникновение мифа об интеллигенции именно в России связано, на наш взгляд, с особенностями ее политического развития, и, как следствие, с особенностями формирования и функционирования ее управленческого слоя бюрократии.

В XVII веке начинается переход от сословно-представительной монархии к абсолютной. Он завершается в первой четверти XVIII века, в правление Петра I, когда происходит фактическое и юридическое оформление неограниченной власти монарха. При этом русский абсолютизм во всем, что касается его воздействия на жизнь русского общества, занимал иную позицию, нежели абсолютизм большинства стран Европы. Там общественный строй определял правительственную и административную структуры государства. В России же государство и проводимая им политика были решающей силой формирования социальной структуры.

Во времена Петра I русские сословия еще не были организованы политически, им не хватало традиций и опыта в формировании общих требований и совместной политической деятельности. Поэтому в России абсолютизм в своем утверждении встречал значительно меньшие, чем в других государствах, трудности, ему не противостояло политическое сопротивление со стороны общества.

Возникшие при Петре I институты власти регулярная армия, флот, полиция, централизованная фискальная система, церковь, и, главное, бюрократический аппарат управления сразу же стали зависимыми атрибутами абсолютистской власти. При этом, однако, некоторые из них впоследствии выступили самостоятельными субъектами исторического действия.

Это касается, прежде всего, бюрократии. При Петре I она начинает развиваться в качестве самостоятельного общественного слоя. Как отмечал Б.Н. Чичерин, бюрократия была важным орудием абсолютной монархии в борьбе за политическую централизацию страны. Однако вскоре из инструмента власти бюрократия превращается в самостоятельный организм, имеющий собственные интересы и становящийся между монархом и народом [2].

В своем развитии бюрократия проходит три этапа: служилая бюрократия — с середины XVI по начало XVIII века; дворянская с начала XVIII до 60х годов столетия; чиновничья — с 60х годов XVIII века. Ее характеризовали следующие признаки: растущая полнота власти; сравнительная малочисленность относительно потребностей огромной страны (за период с 1726 по 1825 гг. численность правящей верхушки бюрократии увеличилась вчетверо, составив, тем не менее, всего 684 человека) [4]; отсутствие системы специальной подготовки.

Уже к тридцатым годам XIX века организация власти в России перестает отвечать требованиям времени. Возникавшие в течение длительного периода без определенного плана государственные учреждения не имели ясно очерченной сферы деятельности и четких пределов своей компетенции. Их внутренняя структура была, как правило, хаотична. Кроме того, правящая бюрократия начинает заметно дифференцироваться по чинам и собственности. Поэтому в первой четверти XIX века возникает глубокое противоречие между реальным состоянием самодержавия, его политических институтов, и назревшими требованиями времени. При этом власть бюрократии становилась всеобъемлющей. По словам В.И. Ленина, фактически бюрократия правит российским государством и определяет всю его политику [5].

Именно в это время в массовом сознании общества появляется и закрепляется термин «интеллигенция». Главную роль в этом играли средства массовой информации литературные журналы и газеты. Термин в кратчайшие сроки претерпел значительные смысловые изменения: вначале им пытались обозначить скорее качество отдельного человека, нежели социальную группу. Затем, как отмечал В. Ключевский, это слово подвернулось торопливому писателю, когда он искал простейший термин для обозначения такого сложного явления как человек, имеющий научно-литературное образование: «таков уж характер газетного лексикона: он весь состоит из слов кратких и неполных, которые не столько слова, сколько условные знаки» [6].

В качестве социальной группы, противостоящей царской бюрократии и претендующей на ее замену, интеллигенция начинает рассматриваться только с рецепцией идеи социализма в России.

Представление социальной группы как реальной институции требует, во-первых, агентов действия и, во-вторых, производства и воспроизводства ими определенных практических схем. В данном случае разрозненные маргинальные группы разночинцев, из которых сформировалось политическое движение народников, начали предъявлять претензии на управление государством, представляя своих участников как потенциальных претендентов на власть, т.е. фактически как контрбюрократию. При этом для самоидентификации они использовали новое модное слово «интеллигенция» (поскольку термин «бюрократия» в России всегда имел негативно-уничижительный оттенок).

Таким образом, налицо первый признак мифа — социальная группа, именующая себя «интеллигенцией», имела отношение к реальности, хотя, по сути, в идеологическом отношении являлась контрбюрократией.

Понятие «контрбюрократия» введено нами на основании анализа структуры социальной группы с использованием предложенной Ю.Л. Качановым аналогии со строением кометы. Социальная группа, как и комета, состоит из «ядра» сравнительно небольшой группы профессионалов-практиков (или нескольких конкурирующих между собой групп), преследующих четко обозначенные для себя политические цели; большой неструктурированной «головы» «молчаливого большинства», т.е. агентов, не возражающих, чтобы их представляли под определенным названием, а профессионалы-практики действовали бы от их имени. Обыденное сознание всегда будет идентифицировать социальную группу с «головой», хотя сущность ее обусловлена «ядром» [7].

Контрбюрократия и есть это ядро профессионалов-практиков; «голову» же составляют люди, имеющие определенное образование и не возражающие, чтобы их представляли как «интеллигентов». Цель контрбюрократии смена правящей бюрократии. При этом она имеет ряд общих для данного слоя признаков, а также ряд специфических, присущих только ей черт.

В 60е годы XIX века происходит очередной (после петровских реформ) слом социальной структуры российского общества, в результате которого большая часть населения России оказалась маргинализованной. Реформа аппарата государственного управления результатов не принесла, поскольку, давая послабления в экономической и культурной жизни общества, самодержавие сохраняло безраздельный контроль в законодательной и административной сферах. Поэтому влияние контрбюрократии в это время сильно возрастает, что опять-таки является признаком мифа, — он обретает невиданную силу влияния именно в переломные моменты истории общества.

К этому же времени относится окончательное институирование термина «интеллигенция». Он становится общепринятым и общеупотребительным как в обыденном массовом сознании, так и в научном. Данному термину повезло в плане становления его как энкратического: все политические силы признавали и использовали его. При этом не существовало единой точки зрения на суть понятия «интеллигенция», и определялось оно достаточно расплывчато. К примеру, народник Н.К. Михайловский писал: «Мы интеллигенция, потому что мы многое знаем, обо многом размышляем, по профессии занимаемся наукой, искусством, публицистикой» [81. В данном случае определение антикаузально, в его содержании эмоциональное доминирует над логическим, и это опять-таки признак мифа. Схожие определения давали Ф. Денисенко, П. Лавров, В. Иванов-Разумник. Итак, в основе народнического понимания интеллигенции лежал социально-этический критерий. Из него исходил и В.И. Даль во втором издании «Толкового словаря живого великорусского языка» (1881 г.), и автор соответствующей статьи в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.

Однако формулируются и другие точки зрения. Так, народник И. Каблиц считал, что «интеллигент» и «бюрократ» вполне идентичные термины, поскольку и тот, и другой считают необходимым устраивать жизнь народа по своему образцу и насильно навязывать ему свои идеалы. Разница только в том, что бюрократизм делает это просто в силу власти, а интеллигенция прикрывается знаменем науки и прогресса, разумеется, понимаемого ею на свой лад. Поэтому русский бюрократизм и русская интеллигенция неотделимы друг от друга [9].

Один из будущих авторов «Вех» А.С. Изгоев отмечал, что проблема понятия «интеллигенция» остается открытой. По его мнению, этот вопрос почти не изучается, хотя очевидно, что субъективный критерий «любви к народу» и объективный критерий грамотности еще не дают основания для выделения из людской массы особой группы, именуемой «интеллигенцией». А.С. Изгоев определял бюрократию как группу лиц, обладающих над населением властью, которая основана на праве, формально исходящем от верховной власти. В результате политической борьбы интеллигенция превращается в бюрократию, силу, тормозящую общественное развитие, как бы почтенны и прекрасны ни были первоначальные реформаторские планы [10].

Анархисты Я. Махайский и Е. Лозинский считали интеллигенцию уже сформировавшимся эксплуататорским классом, чьи интересы диаметрально противоположны интересам рабочих. Я. Махайский, например, утверждал, что интересы интеллигенции, живущей за счет эксплуатации рабочего класса и стремящейся закрепить это свое право в классовом строе, были почему-то признаны силой социалистической, гибельной для классового строя. В результате образовалась новая, «народная» бюрократия [11].

Самым полным и всесторонним исследованием проблематики интеллигенции в дооктябрьский период стал сборник «Вехи». Каждый из его авторов рассматривал одну из черт, по его мнению, присущих интеллигенции. В результате же складывалась ее всесторонняя характеристика.

По мнению авторов сборника, с развитием идеи социализма в России интеллигенция становится элементом социальной структуры, внесословной и внеклассовой группой, отличающейся от религиозных и политических групп типом сознания, субъективно направленным в защиту интересов народа. При этом интеллигенция не самая образованная часть общества, она наиболее критически мыслящая его часть.

Н.А. Бердяев в качестве одного из признаков интеллигенции видел отщепенчество, кружковую замкнутость и утилитаризм. С.Н. Булгаков основной чертой называл космополитизм, П.Б. Струве безрелигиозность и атеизм, М.О. Гершензон эгоизм и безликость. С.Л. Франк показывал чуждость интеллигенции русской литературе. Наконец, А.С. Кистяковский, отмечая правовой нигилизм интеллигенции, прямо отождествлял ее с бюрократией [12].

Авторов «Вех» критиковали и справа, и слева. Но даже самые яростные оппоненты, от П.Н. Милюкова и М.И. Туган-Барановского до В.И. Ленина, по сути дела, подтверждали те же идеи.

Из положений, высказанных авторами сборника, напрашивался вывод, что интеллигенция нарождающийся из маргинальной среды новый бюрократический слой со своими специфическими чертами, приверженный определенной политической доктрине (в данном случае социализму), и стремящийся воплотить ее в жизнь (т.е. создать новую социальную норму).

Схожего мнения придерживались и социал-демократы. Так, К. Каутский считал, что умственный труд становится привилегией особого класса интеллигенции. При капитализме этот слой растет и захватывает сферы умственной деятельности, которые были привилегией эксплуататоров. Вырастает бюрократия, и «интеллигенция» составляется из ее потомства [13].

Марксисты в лице В.И. Ленина и его соратников В. Воровского, А. Луначарского, И. Сталина и др. при определении интеллигенции исходили из социально-классового критерия, рассматривая ее как прослойку с неопределенными экономическими интересами, занимающую подчиненное положение по отношению к ведущим классам общества. Эта концепция, по сути, исключала рассмотрение интеллигенции в качестве субъекта политического действия.

Таким образом, различные политические и общественные течения по-своему интерпретировали понятие «интеллигенция». Здесь проявляется еще одна особенность мифа наполнение его структуры различным содержанием в зависимости от политических взглядов и конъюнктуры.

Наконец, признаком мифа является его топографическая ограниченность. Термин «интеллигенция» нигде, кроме России, не вошел в широкое употребление. Как отмечал историк культуры И.В. Кондаков, «своеобразие русской интеллигенции как феномена русской национальной культуры, не имеющего аналогов среди «интеллектуалов» Западной Европы…, является сегодня общепризнанным (как известно, во всех словарях мира слово интеллигенция в близком нам смысле употребляется с пометкой: «рус.» как специфическое образование русской истории, национальной общественной жизни)» [14].

На пути обретения власти контрбюрократией было два препятствия: малочисленность образованного слоя в России, откуда в основном и рекрутировались кадры контрбюрократии (в начале XX века число лиц с высшим образованием составляло 0,2% населения Российской империи), и отсутствие организации, с помощью которой можно было бы взять власть.

Второе препятствие было устранено с выходом на политическую арену партии большевиков. По своей структуре она сильно напоминала бюрократическую организацию, однако, в отличие от царского аппарата управления, имела идеологию, понятную и доступную массам, а также ядро революционеров-профессионалов. Поэтому Октябрьская революция по своему характеру была контрбюрократической, основная часть народа играла в ней подчиненную роль.

С победой большевиков завершился первый и, на наш взгляд, главный этап развития мифа об интеллигенции. Революция, по словам Р. Барта, демифологизирует действительность. Новой власти не нужны были теоретикиидеологи, ей нужны были практики. Поэтому она, сохранив структуру мифа, редуцировала его, придав ему новое содержание и сделав функциональным. Советское государство предприняло дерзкую попытку конструирования общества с заданной социальной структурой, каждое звено которой имело вполне определенные функции.

В послереволюционное время, в начале 20х годов, по инерции еще продолжались дискуссии о том, что такое интеллигенция. Так, М.А. Рейснер призывал вообще отказаться от данного термина, заменив его более научным, и, следовательно, более точным «техник социальной организации». При этом он считал понятия «интеллигент» и «бюрократ» вполне однородными и представляющими, по сути, одно и то же явление [14].

Во второй половине 20х годов эта тема была практически закрыта после выхода статьи С.Я. Вольфсона «Интеллигенция как социально-экономическая категория». Он выделил пять существующих точек зрения на интеллигенцию: интеллигенции как особой социальной группы не существует; интеллигенция принадлежит к различным классам общества; интеллигенция принадлежит к одному классу общества; интеллигенция — самостоятельный класс; интеллигенция — особый слой классового общества, не являющийся, однако, вполне конституированным классом и долженствующий поэтому рассматриваться как межклассовая группировка. Сам автор разделял последнюю точку зрения: «интеллигенция представляет собой между-классовую промежуточную между пролетариатом и мелкой буржуазией группировку, образуемую людьми, существующими путем продажи своей умственной (интеллектуальной) энергии» [16].

Эта точка зрения и стала государственной. Большевизм, отбросив идею борьбы бедных и богатых, начинает создавать технократическую модель общества, организованного как фабрика. В такой системе человек уподоблялся функциональному винтику. Интеллигент в ней мог быть только добросовестным спецом.

Сказанное вовсе не означает, что контрбюрократия, выполнив свои исторические задачи, исчезла. Она стала правящей партийной бюрократией, имевшей принципиальное отличие от бюрократии западного типа. По мнению Л. Троцкого, в буржуазном обществе бюрократия представляет интересы имущего и образованного класса, в распоряжении которого имеются средства контроля над администрацией. Советская же бюрократия поднялась над классом, едва вышедшим из нищеты и тьмы и не имеющим традиции господства и командования. Поэтому она есть единственный в полном смысле слова привилегированный и командующий слой в советском обществе [17]. На это же указывали, например, О.И. Шкаратан и Н.В. Сергеев, отмечая, что только номенклатура была единственным дееспособным элементом социальной структуры [18].

Итак, история повторилась вновь. В СССР возник мощный бюрократический партийно-хозяйственный аппарат, распоряжающийся всеми сферами деятельности. Понятия социальной структуры, в том числе и интеллигенция, были сведены к ничего не значащим идеологемам. Исследований по этой тематике до конца 50х годов почти не проводилось.

Интерес к проблеме интеллигенции возникает в 60е годы. В это время наблюдается бурный рост социологических исследований по самой различной тематике, в том числе и по проблемам социальной структуры. Библиографический указатель «Советская интеллигенция. Советская историческая и философская литература за 1968—1977 гг.» содержал 1995 позиций. Однако при кажущемся разнообразии мнений интеллигенция по-прежнему рассматривалась как межклассовая прослойка, т.е. в рамках социальноклассового критерия. Концепция вызревания при социализме качественно новой социальной структуры, лишенной классового характера (теория социальной однородности советского общества) способствовала тому, что вновь приобретает значение социально-этический критерий основными признаками интеллигенции назывались образованность и высокие нравственные качества.

Между тем в реальности происходила постепенная деградация и вырождение бюрократического класса, «номенклатуры». Потребности развивавшегося советского общества пришли в противоречие с устаревшей бюрократической системой. Появился и потенциальный субъект исторического действия — громадный слой образованных людей [19]. Если в 1926 г. работников, связанных с умственным трудом, насчитывалось менее 3 миллионов, то в 1939 г. их было уже около 13 миллионов, а в 1986 г. 42 миллиона [17]. Кроме того, за эти годы значительно выросли доходы населения. Все это позволило ряду ученых (Е.Н. Старикову и др.) говорить (и мы солидарны с таким мнением) о появлении в СССР в конце 70х годов «среднего класса» (безусловно, весьма отличавшегося от аналогичного слоя на Западе). «Средний класс» (верхушкой которого была военно-техническая элита единственная реально существовавшая в СССР элита) мог стать опорой реформ, необходимых в стране. Однако действительность стала развиваться по самому худшему сценарию. Дряхлеющая и криминализующаяся партхозноменклатура в качестве союзника выбрала контрбюрократию крайне прозападного толка. Впоследствии к ним примыкает быстро растущий и крепнущий криминалитет. Возникает небывалый в истории альянс, который можно было определить как номенклатурно-диссидентский. После августа 1991 г. он стал правящей силой. Начинается очередной слом сложившейся социальной структуры, размывание «среднего класса» и беспрецедентная по масштабам маргинализация населения.

Тем не менее, возрождения мифа об интеллигенции не произошло. Основная причина этого заключается, во-первых, в его исторической исчерпанности и полном отрыве самого понятия от когдато породивших его явлений. Во-вторых, бюрократия, пришедшая к власти, не нуждается в аксиологической идентификации, а контрбюрократия еще не сформировалась.

Понятие «интеллигенция» используется в настоящее время лишь для решения конкретных политических задач. Так, функционирует «Конгресс интеллигенции», идея создания которого возникла в недрах кремлевской администрации. В противовес ему оппозицией был немедленно создан «Конгресс народной интеллигенции».

Рядом ученых предпринимаются попытки реанимации данного феномена в рамках «теории элит». При этом определение понятия «интеллигенция» выглядит также, как век назад у народников: «интеллигенция это интеллектуальная элита, отчужденная от существующей общественной системы и с болью сознающая свою ответственность за судьбу и будущее народа» [20]. В «Социологическом энциклопедическом словаре» значение этого термина расширено: добавлен образовательный признак [21].

Таким образом, миф об интеллигенции заменяется мифом об элите. Насколько он жизнеспособен, покажет будущее. Получают развитие и иные точки зрения. В частности, Р.В. Рывкина отрицает существование интеллигенции как особой социальной группы (правда, это относится только к постсоветскому периоду). В.Ф. Кормер отмечает, что бюрократия смыкается с интеллигенцией, поскольку не обладает собственной культурой. Ее производящая способность — это превращенная способность интеллигенции, поэтому бюрократия становится продуктом поляризации интеллигенции. Е.С. Баразгова и О.В. Шабурова считают, что по своей миссии интеллигенция есть бюрократия духовной сферы общественной жизни. Подробное исследование мифологии интеллигенции провел К.Б. Соколов [22].

Итогом изложенного может стать вывод о том, что миф об интеллигенции как реально существующей (или существовавшей) социальной группе завершает свое существование. Можно согласиться с А.И. Солженицыным, что слово «интеллигенция», давно извращенное и расплывшееся, лучше признать пока умершим.

Это не означает, что данный миф исчез навсегда. При определенных исторических условиях возможно возвращение мифологемы «интеллигенция» в рамках национального мифа, где она будет представлена не в качестве части, входящей в состав целого, а, по словам Маркса, в качестве организующего начала.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Галкин А.Л. Тенденции изменения социальной структуры // Социол. исслед. 1998. № 10. С. 85; Кольев А. Миф масс и магия вождей. М., 1999. С. 170176; Динамика социальной структуры и трансформация общественного сознания («круглый стол»)//Социол. исслед. 1998. № 12. С. 50.
2. См.: Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 86.
3. См.: Чичерин Б Н. Курс государственной науки. Ч. V. Политика. М., 1898. С. 142146.
4. См. Мироненко СВ. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX века. М., 1989. С. 15.
5. См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. I. С. 301.
6. Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 299.
7. См.: Качанов Ю.А., Шматко Н.А. Как возможна социальная группа (о проблеме реальности в социологии) // Социол. исслед. 1996. № 12. С. 9899.
8. Михайловский Н.К. Записки современника // Отечественные записки. М., 1881. № 12. С. 201.
9. Каблиц И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. СПб., 1886. С. 47.
10. См.: Изгоев А.С. Интеллигенция как социальная группа // Образование. 1904. № 1. С. 77, 9193.
11. См.: Вольский А. Умственный рабочий. Нью-Йорк, 1968. С. 228.
12. См.: Вехи; Интеллигенция в России / Сб. стат. 19091910. М., 1991. С. 29, 76, 136, 86, 162, 126.
13. См.: Каутский К. Интеллигенция и социал-демократия. СПб., 1906. С. 8.
14. Кондаков ИВ. Введение в историю русской культуры. М., 1997. С. 442.
15. См.: Рейтер М.А. Интеллигенция как предмет изучения в плане научной работы // Печать и революция. М., 1922. Кн. 1.С. 9395.
16. Вольфсон С.Я. Интеллигенция как социально-экономическая категория// Красная новь. 1925. Кн. 6. С. 121123.
17. Троцкий Л. Что такое СССР и куда он идет? Париж, 1989. С. 253.
18. См.: Сергеев Н.В., Шкаратан О.И. Реальные группы концептуализация и эмпирический расчет // ОНС. 2000. № 5. С. 37.
19. См.: СССР в цифрах в 1985 г. М., 1986. С. 13.
20. Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. М., 1996. С. 28.
21. См.: Социологический энциклопедический словарь, М., 1998. С. 106107.
22. См.: Рывкина Р.В. Исчезновение социального слоя «интеллигенция» в постсоветской России причины и последствия // Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России. Екатеринбург, 2000. С. 176178;
23. Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура//Вопросы философии. 1989. № 9. С. 70;
24. Баразгова Е.С., Шабурова О.В. Учение К. Манхейма об интеллигенции // Интеллигенция: проблема гуманизма, народа, власти. М. УланУдэ, 1994. Ч. 1. С. 64;
25. Соколов К.Б. Мифы об интеллигенции и историческая реальность // Русская интеллигенция. История и судьба. М., 1999. С. 149207.

http://ecsocman.hse.ru/data/273/920/1231/010Orlov.pdf