В отечественной социальной психологии значение больших социальных групп определяется тем, что содержание социально-значимых черт человеческой психики формируется именно на макросоциальном уровне: в больших устойчивых социальных группах создаются исторически конкретные социальные нормы, ценности и установки, которые передаются индивиду посредством малых групп и межличностного общения. Большие социальные группы представляют собой психологические общности, формирующие общие жизненные ценности и обеспечивающие социально-психологическую безопасность её представителей.
При этом отмечается, что поскольку культурно-историческое своеобразие устойчивых больших групп (этнических, экономических, политических, профессиональных, религиозных, гендерных, территориальных) складывается исторически, то и «подлинная природа» таких социальных общностей может быть вскрыта только посредством историко-психологического анализа. Многообразие исторически сложившихся социальных объединений в своей основе предполагает наличие неизменных сущностных свойств, таких как стабильность, историчность, общность жизнедеятельности[1]. Интеллигенция, обладая рядом интеграционных для большой социальной группы признаков (включённость в широкий социальный контекст, общность интересов и потребностей, длительность существования, традиции, ценностей, идеалов, осознание участниками своей принадлежности к группе и признание данной группы социальным окружением)[2], остаётся уникальной и наиболее размытой социальной группой в прошлом и современном обществе.
Изучение проблемы интеллигенции, её возникновения и развития является прерогативой, прежде всего, истории, философии и литературной критики. Однако различные концепции социокультурного генезиса интеллигенции отражают и психические явления, специфически характеризующие большие группы. Прежде всего, это когнитивная сфера, куда относятся коллективные представления, социальное мышление, общественное мнение и осознание общности, ценности, идеология, в целом — групповая ментальность. Мотивационная сфера проявляется в исторически развивающихся групповых потребностях, ценностях, интересах, целях, установках и идеалах, являющихся побудителями социальной деятельности. Аффективная сфера включает в себя социальные чувства, эмоции и групповые настроения; деятельностная — коллективную деятельность и групповое поведение[3].
В научных исследованиях выделяется пять традиций понимания исторического генезиса интеллигенции, включающих и перечень[4] ее психологических признаков.
Народническая традиция и марксизм (М.К.Михайловский, Г.В.Плеханов, В.И.Ленин) начинают историю русской интеллигенции с возникновения разночинства в 40 — 60-е гг. XIX вв. (В.Г.Белинский, А.И.Герцен, Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, Д.И.Писарев и др.) с таким набором свойств, как «беспочвенность», отвлеченная духовность, социальная неукорененность, скитальчество, «отщепенство».
С истоками русского вольномыслия (А.Н.Радищев, Н.И.Новиков, П.Я.Чаадаев) XVIII — XIX вв. связана другая традиция (Д.Н.Овсянико-Куликовский, Н.А.Бердяев) истолкования происхождения и развития интеллигенции. В рамках этой концепции интеллигенции характерными психологическими качествами последней выступают индивидуализм, свободолюбие, независимость, нигилизм и идеи национального мессианства.
По мере расширения круга образованных людей в России, из государственной интеллигенции выделяется негосударственная — Радищев, Новиков. В 40-е годы XIX в. через литературу — книги и журналы — просветительская программа начинает реализовываться более широко, но она не антагонистична государству, а развивается параллельно, используя отличные от государственных письменные практики.
Постепенно в интеллигенцию вливаются разночинцы и «образованные из народа». Интеллигенция в России рождается из власти. В моменты социальных катаклизмов и революций, усугубленных большим количеством интеллектуалов, не находящих адекватного применения себе в общественной жизни, не имеющих четко определенного социального статуса, интеллигенция расслаивается на тех, кто переходит во властные структуры, возвращается в народ, или остается в письменной культуре, как единственно возможной инстанции интеллигенции.
Третья традиция выводит интеллигенцию из древнерусских корней (Г.П.Федотов), т.е. от первых православных священников, книжников и монахов. Из этих истоков берут свое начало такие черты интеллигенции, как духовное подвижничество, «светская святость», аскетизм, «социальное покаяние» перед народом, эсхатологическая мечта (мечтательность) о грядущем царстве правды.
Религиозный, культовый характер русской интеллигенции отмечает и М.Берг, утверждая, что светская культура в России обретает легитимный статус по типу легитимности церковной, в то время как светская культура в Западной Европе опиралась на институциональные и легитимные возможности общества, конкурировавшего с государством[5].
Более того, первыми профессиональными, то есть использующими свои умственные способности, писательский талант для получения средств к существованию, интеллигентами, были выходцы из духовного сословия. Основной контингент преподавателей и профессоров российских университетов, воспитателей юношества, были дети священнослужителей[6]. Такие вожди русской интеллигенции, как Добролюбов и Чернышевский, были семинаристами, воспитанными в религиозных семьях духовными лицами. Это был новый культурно-психологический тип, принесший с собой в культуру и «комплекс церковных стереотипов и сохранивший почти нетронутым свой прежний нравственный облик»[7].
Субъективное отношение к духовным ценностям — отличительная черта русской интеллигенции. В странах, где духовная культура уже упрочилась, и интеллигенция пережила долгую историю развития, «духовное благо просто приемлется всяким, кто может его воспринять, без урезывания и переоценки». В странах же с молодой духовной культурой наибольшее распространение получает тот тип, который сводится к напряженному исканию идей, к тому, что называется выработкой[8] миросозерцания.
Л.С.Франк подчеркивает этическую сущность интеллигенции: «…русский интеллигент приблизительно с 70-х годов и до наших дней остается упорным и закоренелым народником: его Бог есть народ, его единственная цель есть счастье большинства, его мораль состоит в служении этой цели, соединенном с аскетическим самоограничением и ненавистью или пренебрежением к самоценным духовным запросам»[9]. При этом Франк утверждает, что ценности теоретические, эстетические, религиозные «не имеют власти над сердцем русского интеллигента»[10].
Четвертая традиция трактовки интеллигенции в отечественной культуре связана с вкладом русского марксизма (В.К.Махайский) и провозглашает противореволюционную сущность интеллигенции, поскольку результатами ее труда могут воспользоваться лишь эксплуататорские классы. В свете этой доктрины интеллигенция из друзей постепенно превращается во «врагов народа». По словам В.И.Немцева, «более слабые и совестливые ушли в просветительство, в заботу о народном благе, о здоровье». Автор отмечает, что «многие к интеллигентам относят большевиков и эсеров, которые могли управляться и как раз управились на редкость жестоко. Но именно поэтому Ленина, Троцкого, Спиридонову отнести к интеллигенции что-то мешает, не вписываются они в представление о ней. Все-таки интеллигент и власть трудно сопоставимы, тем более власть диктаторская. Сюда как-то больше подходит князь Кропоткин, чурающийся как царских, так и советских сановников, подходит всякий отщепенец-интеллектуал, отчужденный от любой официальности»[11]. Революционные события подчеркиваю[т] сложность взаимоотношения интеллигенции и власти, интеллигенции и революции, и трагедию «двойного сознания» (Кондаков И.В.) интеллигенции.
Пятая традиция, наиболее распространенная, возводила истоки интеллигенции к петровским реформам и самому Петру I. С этой интерпретацией интеллигенции связаны такие черты, как долг, служение, ответственность и раздвоенность отношения к власти. Как отмечает М.О.Гершензон, «общественность заполнила сознание; разрыв между деятельностью и личной чувственно-волевой жизнью стал общей нормой, больше того — он был признан мерилом святости, единственным путем к спасению души»[12].
Интеллигенция в исторических обществах зарождается в процессе модернизации и принимает на себя функции по реорганизации общественного сознания. Для традиционного общества характерно наличие сакральных ценностей, главные из которых — репродуцирование и сохранение существующей системы, ее главных конструирующих признаков: религии, языка, этноса, власти. «В отличие от индивида традиционного общества, личность в Новое время самостоятельно разрешает для себя все «основные вопросы бытия», вырабатывает свою шкалу ценностных предпочтений, выбирает модель дискурса»[13].
Развитие интеллигенции на Западе и в России шло разными путями. Реформация христианства и развитие свободных рынков на Западе породили социальное равновесие между интеллектуальным трудом и обществом. По словам Н.Е.Покровского, «согласно структуре рынка, западный интеллектуал производит ровно столько, сколько может потребить общество»[14]. Развитие общественной структуры, коммерциализация умственного труда, возможность автономного существования интеллектуалов от власти или общественных слоев, рождает у интеллигенции собственное самосознание, апеллирующее к определенной культурной аудитории, в которой можно было бы черпать необходимую моральную и материальную поддержку. Интеллигенция России, начав себя осознавать в середине XIX века, «стала историческим продуктом не равновесия, а как раз противоположного — полнейшего дисбаланса общественных сил.
Для советской историографии, определившей интеллигенцию как «прослойку» между рабочим классом и крестьянством, характерно положение: модернизация государства и общества обратилась в идеологической системе самодержавия в свою противоположность — традиционализм, охранительную концепцию русских национальных начал, игнорирование внутренней логики социально-политического развития и освободительных тенденций, антизападничество, отрицательное отношение к идеям конституциализма и демократии, использование церкви в качестве инструмента власти, правовой нигилизм, признание высшим типом государственной власти.
Интеллигенция была вынуждена противопоставить этатистским интересам самодержавия идею важности народного просвещения, цивилизацию управления, перенос на российскую почву западноевропейских социальных и политических институтов. «Здесь перед нами ярко выступает и картина наших бюрократических порядков, постоянно стремящихся стать машинообразными и подвести все явления действительности, не смотря на всё их разнообразие, [под(?)] один, раз установленный и при том детальный шаблон; здесь перед нами выступает и наше бюрократическое, полное нетерпимости отношение ко всякой общественной самодеятельности и к её представителям; здесь же мы встречаемся и с нашим всеобщим стремлением к начальствованию и с нашим повальным неуважением к правомочиям другой личности и к ограждающим их постановлениям закона и с нашим известным и почти всюду практикуемым правилом: «моему ндраву не препятствуй!»[15].
В России отсутствие общественных институтов, законов, определяющих нормы и формы взаимоотношений государства и народа, наложило отпечаток не только на экономическое и политическое развитие России, но и на её психический склад. Ограничение социальной активности приводит к тому, что групповая деятельность интеллигенции вынужденно осуществляется на страницах художественных или публицистических произведений.
Отличительной чертой русской культуры, осознающей себя в «пространстве взрыва» (Лотман), является постоянное функционирование в ней как бинарных характеристик: смех и грех, истинное и ложное, земное — горнее, так и присутствие «Между» (Бубер), стремление к гармонии отношений противоположностей. Бердяев отмечал как «очень национально-русскую черту» то обстоятельство, что «бездонная глубь и необъятная высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством»[16].
В начале XX века складывается резко отрицательная концепция интеллигенции, связанная с недостижением ею «горизонтов ожидания». Это самоописание интеллигенции было выдвинуто в сборнике «Вехи» (1909 — 1910 гг.). Основные идеи этого сборника сформировались на страницах журнала «Русская мысль» и подводят итог интеллигентской деятельности, которым стала первая русская революция. Ранее мы писали, что психологический портрет интеллигенции, нарисованный «Вехами» (нигилизм, отщепенство, противогосударственность, героизм, фанатизм, безрелигиозность, склонность к суициду, жажда социальной справедливости и др.), представляет собой[17] эмплицитную концепцию интеллигенции. Однако говорить об эксплицитности, научности теории интеллигенции, сложившейся к 1909 году, да и к 2009 весьма сложно, поскольку все эти рассуждения осуществляются «изнутри» этой социальной общности, какими бы они ни были — восхваляющими или уничижающими. Особенно, если мы говорим не об историческом или литературоведческом, а о социально-психологическом аспекте.
Главной задачей интеллигенции с момента её зарождения в России выступает просвещение населения, адаптация западноевропейской культуры к российской действительности, постепенное создание гражданского общества. Это контекст актуален как для периода конца XIX — начала XX веков, так и спустя сто лет, в конце XX — начале XXI веков. И хотя на страницах «толстых» журналов мы встречаем заголовки, утверждающие, что интеллигенция умерла, и интеллигенции в России нет — само обстоятельство, что эти заголовки (вместе со статьями) появляются, говорит об обратном — интеллигенция в России есть, потому как ни одна другая социальная группа не станет заниматься рассуждениями об интеллигенции, кроме нее самой. И при изменении внешних обстоятельств, суть контекста, «оживляющего» интеллигенцию, остается прежний — социальный дисбаланс. Нарратив интеллигенции «питается энергией социального конфликта, экзистенциального томления, статусной озабоченности и круговой социальной ревности, или рессентимента. Его агентура тяготится проблемой самоидентификации»[18].
Очевидно, что после событий 90-х годов XX века, когда интеллигенция подверглась обвинениям в том, что интеллигенция предала самою себя, интеллигенция 90-х сама приговорила себя к будущему забвению и осмеянию и «так ей и надо»[19], слыть и быть интеллигентом стало позорно (у Л.Н.Гумилева спросили однажды: «Вы интеллигент?» — «Да Боже упаси!» — замахал тот руками). Однако, опираясь на результаты нашего исследования, мы не можем не согласиться с мнением Ю.М. Лотмана, что структура содержания интеллигентских писаний свидетельствует о том, что «Пешехонов и Мережковский, Бердяев и Луначарский, Солженицын и Синявский — все они мыслят в одних и тех же категориях, находятся в плену одних и тех же стереотипов»[20]. Это обусловлено спецификой существования интеллигенции как группы. Можно говорить о предметной, культурной, политической, духовной и др. деятельности и представителей интеллигенции как индивидуальных субъектов; если же речь идет о группе в целом, о групповом субъекте, то здесь деятельность осуществляется только в рамках интеллигентского дискурса. Дискурс это чрезвычайно емкий, и он отличается аксиологичностью, эмоциональностью и «сверхсвязностью» (Лотман Ю.М.), что делает его самодостаточным, но и одновременно «аморфным и амбивалентным» (Лотман Ю.М.). Проблема изучения интеллигентского дискурса одновременно осложняется и, возможно упрощается следующим обстоятельством. Поскольку дискурс не может рассматриваться изолированно от социального взаимодействия людей, от контекста, то в данном случае мы видим, что интеллигентский дискурс осуществляется в оппозиции этой социальной группы к власти и в стремлении к спасению народа. Однако анализ текстов, тактик говорящей «классической» интеллигенции свидетельствует скорее о том, что это говорение не иллокутивно, оно не предполагает ни существования другого сознания, т.е. слушающего, ни целенаправленной деятельности. Основной замысел, или цель дискурса — это самоопределение и самоосуществление интеллигенции.
В современном обществе, по сравнению с эпохой классического капитализма, когда интеллигенции принадлежала монополия в духовном производстве и интеллигенция «осознавала себя (и часто выступала) в качестве носителя всеобщей совести общества, в качестве его «всеобщего чувствилища», в котором сходятся все нити чувствования и критического самосознания остальных частей общественного организма, лишенного без нее и голоса, и слуха»[21], монопольное положение интеллигенции распалось. Она «уже не может претендовать на то, чтобы знать за других или мыслить за них, а затем патерналистски защищать или просвещать их, сообщая готовую абсолютную истину или гуманистическую мораль»[22]. Возможно, что обвинения против интеллигенции 90-х годов XX века в предательстве ее собственного предназначения связаны с неким застреванием, с остаточными неосознаваемыми, хотя и безостановочно рефлексируемыми социальными представлениями интеллигенции о своей сущности и миссии. История интеллигенции в других странах показывает, что в условиях модернизации, когда взаимоотношения личности и общества, личности и государства опосредованы легитимными общественными институтами, когда либеральная идея личной и личностной ответственности из идеи превращается в норму социальной жизни, необходимость в таком избыточно душевном слое, как интеллигенция (русский феномен, которым мы гордимся) отпадает. И нет ничего ужасного в том, что общественное идеологическое и анонимное сознание перестает заменять индивидуальное. Это лишь свидетельствует о зарождении гражданского общества, состоящего из личностей, обладающих зрелым социальным мышлением.
______________________
-
- Донцов А.И. О понятии «группа» в социальной психологии // Социальная психология в трудах отечественных психологов / Сост. А.Л.Свенцицкий. — СПб.: Питер, 2000.
- Донцов А.И. О понятии «группа» в социальной психологии // Социальная психология в трудах отечественных психологов / Сост. А.Л. Свенцицкий. — СПб.: Питер, 2000. — С.217.
- Социальная психология в современном мире / Под ред. Г.М. Андреевой, А.И. Донцова. — М.: АспектПресс, 2002. — С.215.
- Кондаков И.В. К феноменологии русской интеллигенции // Русская интеллигенция. История и судьба. — М.: Наука, 1999. — С. 63 — 90
- Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. — М.: НЛО, 2000. — С.187.
- Бердяев Н.А. Судьба России. — М.: 1990; Живов В. Маргинальная культура России: рождение интеллигенции // Новое литературное обозрение. — 1999. — № 37. -С.50 — 55. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. — М: «Гнозис»; Изд. Группа «Прогресс», 1992.
- Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. — М.: НЛО, 2000. — С.190.
- Овсянико-Куликовский Д.Н. Психология русской интеллигенции // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909 — 1910. — М.: Молодая гвардия, 1991. — С. 386.
- Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909 — 1910. — М.: Молодая гвардия, 1991. — С.178.
- Там же. — С.169.
- Парамонов В.Н., Калягин А.В., Гольцов В.И., Коротаева Т.В. Россия во 2-й половине XIX века: выбор путей общественного развития. — Самара: 1993. — С.235.
- Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909 — 1910. — М.: Молодая гвардия, 1991. — С.77.
- Герасимов И. Российская ментальность и модернизация // Общественные науки и современность. — 1994. -№ 4. — С.64.
- Покровский Н.Е. Прощай, интеллигенция! // На перепутье (Новые Вехи): СБ. ст. — М.: Изд. Корпорация «Логос», 1999. — С.34.
- Русская мысль. — 1880. — № 1.
- Бердяев Н. А. Судьба России. — М.: 1990. — С.11.
- Бакшутова Е.В. Социально-психологический анализ ментальности русской интеллигенции конца X[X-начала XX вв. (по материалам журнала «Русская мысль», 1880 -1918). Автореферат дисс…канд. психол…наук. — Самара: 2005.
- Кустарев А. Конгломерат «интеллигенция» и его нар-ратив // http://www.nz-online.ru/print.
- Тарасов А. Десятилетие позора. Тезисы обвинительной речи // http://www.patriotika.ru/actual/tarasov pozor.html.
- http://www.gumer.info/bibliotek Buks/History/uspen/12.php
- Мамардашвили М.К. Интеллигенция в современном обществе // http://www.pЫlosofy.ruЛibrary/mmk/шteШgenria.html.
- Там же.
- Абульханова КА. Российский менталитет: кросс-культурный и типологический подходы // Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики / под ред. К.А. Абульхановой, М.И. Воловиковой. — М.: Изд-во ИП РАН. — С.7 — 37
https://cyberleninka.ru/article/n/analiz-ponyatiya-intelligentsiya-v-kontekste-sotsialno-psihologicheskogo-issledovaniya