«Там, в России, где появлялись носители интеллигентности, резко оживлялась духовная жизнь.
Например, после ссылки в Тобольск декабристов заштатный сибирский городок
стал одним из культурных центров Сибири»
Ю.Г. Фокин
В древние времена интеллигентов в нынешнем понимании этого слова на Руси не было. Но были люди, понимающие больше других, что они люди и поэтому от зверей отличаться должны. А чем человек может отличаться от зверя? Прежде всего – способностью мыслить. А мышление позволяет создавать образы. В том числе образы будущего, в том числе образы светлого будущего. И воображал себе человек свое светлое будущее – без войн, без насилия, мирное, спокойное, радостное. Невольно возникал вопрос, как же этого достичь? Ведь кругом враги, то и дело норовят напасть, отобрать, воспользоваться готовым. И ответ возникал сам по себе. Со всеми, кто хочет жить спокойно, нужно договариваться, объединяться, вооружаться и в обиду себя не давать. Но возникали очередные вопросы: О чем договариваться? С кем объединяться? Как вооружаться? Какой ценой обороняться? И т.д. Постепенно ответы на эти вопросы находились, постепенно договаривались, объединялись, вооружались, оборонялись и какое-то время жили так, как себе когда-то представляли – радостно, весело, счастливо.
Но время шло, поколения менялись, традиции забывались, договоренности не выполнялись и беды на землю русскую снова возвращались. Так и жили, — то договариваясь, то ругаясь, то объединяясь, то разделяясь, то обороняясь, то сдаваясь. Пока не наступил XVII век и не пришел к власти Петр I, совершивший в 1697-98 гг. путешествие в страны Западной Европы и повидавший, как там живут.
Петр, хоть и молод был, но понимал, что чего-либо добиться можно только решительными мерами, и объединять усилия во имя укрепления мощи Отечества надо не уговорами, а принуждением. Ведь есть на Руси и не очень хорошие люди, а одна овца, как известно, все стадо способна испортить. И избрал Петр способ правления, исключающий свободу волеизъявления. Мнение есть у государя и этого достаточно. Так и правил. И благодаря этому удалось Петру кое-чего в плане расширения и укрепления границ России достичь. Но, несмотря на великие дела, вечным Петр не был. Умер. Но окно, прорубленное им в Европу, осталось. И дворянское сословие, созданное им, тоже.
И стали дворяне своим сыночкам Европу в окошко показывать. То в Париж, то в Амстердам, а то и в Лондон отправляли их уму-разуму набираться. Кто набирался, кто нет, но впечатлений от увиденного было много. И в основном хороших. Те, кто балду не гонял, возвращались в родное гнездо с кой-какими соображениями. Наивны были их намерения, но благородны. Хотелось им и в России европейский порядок навести. Попробовали и убедились, что не так-то оно просто с русским мужиком порядки наводить. Ты ему одно, а он тебе другое, ты с ним и так, и этак, а проку никакого, одна ерунда получается. А, как в таком случае быть, в европейских университетах не рассказывали. И задумались прожектеры.
Долго думали. Кто-то рукой махнул и от планов своих отказался, кто-то продолжал биться о стену головой, начиная все снова и снова, а были такие, которые поняли, в чем дело. Дело то, оказывается, вовсе простое, — русский мужик неграмотный ведь, потому у него с порядками туговато получается. Учить его надо, а, когда умным он станет, все поймет и заживет Россия не хуже Европы. Надо только грамоте его обучить да книжек побольше дать. Начал народ в люди пробиваться, в город уезжать, даже в университетах некоторым из них учиться приходилось. Не только дворяне, но и выходцы из других сословий после отмены крепостного права стали за границу ездить, смотреть, как там люди живут. И у всех, кто оттуда приезжал, было одно из двух желаний: либо снова в Европу уехать, либо у себя Европу создать. Часть уезжали, но, убедившись, что никто их там с распростертыми объятиями не ждет, возвращались. А другая часть вливалась в поток желающих достичь европейского уровня культуры самой Россией, но, несмотря на то, что многого добивались, того, что видели они в Европе, в России создать не удавалось. И снова проблема заключалась в различии взглядов на жизнь образованных русских и необразованных. Образованные рассуждали категориями европейскими, а необразованные – собственными.
Были среди образованных людей те, кто по-настоящему любил Россию, преданно относился к ее народу, возлагая на него надежды, кто искренне желал расцвета своей отчизне и благосостояния людям. Они то и представляли собой то, что без всякого пафоса можно назвать цветом нации. Сколько мыслей, идей, взглядов было высказано, изложено, описано, сколько произведений литературы, музыки, живописи, драматургии было создано! А сколько научных открытий было сделано! Дня светлого им не хватало. До того доходили, что таблицы периодических элементов, например, ночью во сне придумывали. В общем, было кому делать так, чтобы Россия на всю Европу славилась своими романами, полотнами, театрами, поэтами, композиторами, учеными. И все лучшее, что в ней тогда создавалось, — а создавалось, надо сказать, очень много, — было результатом деятельности очень небольшого по сравнению со всем населением количества людей, которых с некоторых пор стали называть интеллигенцией.
Интеллигенция не просто творила, создавала, руководила, но и продолжала ломать голову над вопросом о том, в каком направлении сделать шаги, какие усилия необходимо приложить, чтобы жизнь всего русского народа стала лучше. Ведь русский крестьянин ничем не хуже немецкого, например, но почему его образ жизни столь жалок по сравнению с европейским? Может быть, кто-то другой не болел бы так за своего деревенского соотечественника, но не русский интеллигент. Для него счастье представлялось только на уровне Отечества, только во всей России. А своего личного благополучия, в то время как миллионы его сограждан живут, едва сводя концы с концами, в глуши, грязи, невежестве, он не представлял и не признавал. Поэтому, чем бы не занимался, философией или литературой, строительством мостов или добычей ископаемых, мысли его были и о России в целом.
Разные были соображения, разные предложения, разные проекты, — наивные, несбыточные, авантюристические, какие угодно. И это естественно, ведь мысль бурлила. Хватались за все — от научного позитивизма и экономического материализма до эмпириокритицизма и неокантианства, от Вольтера и Канта до Ницше и Маркса. Изучалось, анализировалось, обобщалось, публиковалось, обсуждалось, отвергалось, в общем, — на месте не стоялось. Были даже энтузиасты, которые, переодевшись в крестьянскую одежду, чтоб не смущать своим барским видом деревенских детишек, шли в народ. Учили они мужиков, учили, но возможности были ограничены, поэтому большей частью народ мирно продолжал свое незавидное существование, делегировав заботы о собственном благополучии господам. Им то видней, они грамотные.
Но среди грамотных нашлись «слишком грамотные», которые смекнули, что русский человек до безобразия прост, наивен, доверчив, и, главное, не прочь покутить на дурняк. Для этого достаточно присвоить ему какое-нибудь лестное для него название типа «гегемон», продекларировать, — но ни в коем случае не более того, — предоставление ему каких-либо полномочий типа власти («Вся власть советам!», например) и крикнуть клич типа «Вперед к победе коммунизма!». Как задумали, так и сделали. Мужик взял в руки вилы и пошел грабить своих же господ, т.е. тех, кто думал о нем больше, чем он сам. Получилось, понравилось. Еще бы! До того приходилось работать, чтоб кусок хлеба иметь, а сейчас достаточно, называя себя революционером-ленинцем, отбирать, контролировать, заставлять, раскулачивать, иногда стрелять. А иногда и расстреливать. Но, если еще и ликбез какой-нибудь закончить, вообще в люди можно выбиться.
И выбился мужик в люди, потеснив собой старого русского интеллигента, который еще недавно думал о благополучии мужика, а теперь о своем собственном думать вынужден, дабы не быть изгнанным или, того хуже, поставленным к стенке под горячую руку гегемона.
Так генофонд истинного интеллигента в большей части был уничтожен.
Где-то сознательное, где-то неосознанное, но в большинстве своем бессознательное искажение сути понятия «интеллигенция» привело к тому, что интеллигентами стали считать себя даже те, кто по своей сути представлял диаметральную противоположность настоящим интеллигентам. Соответственно подверглись искажению, трансформации и мутации понятие интеллигентности и ее признаки. В результате, появилось очень много поводов для обвинения интеллигентов в грехах, которые они не совершали.
Но самое страшное другое. Вместе с претензиями к интеллигенции возникло пренебрежение к интеллигентности, — той совокупности качеств, которая русского по национальности человека делала русским по духу, русским по сути.
Изменить сложившуюся ситуацию можно только совместными усилиями. Для этого нужна солидарность, которой сейчас нет. А, чтобы она возникла, нужна единая система ценностей, создать которую способны умные, гордые, любящие свою Родину собственники, руководители и сотрудники предприятий, ориентированные на интеллигентизацию отношений.
Примечание: Естественно, ни на какую статистическую достоверность или математическую точность данный график, не претендует. Он всего лишь отражает тенденции подъема/снижения количества носителей того или иного вида интеллигентности под влиянием определенных исторических событий.
Еще данный рисунок иллюстрирует тот факт, что только истинная интеллигентность является ответом и естественным продолжением поиска русским человеком правды, спокойствия, гармонии. Именно ее, формировавшуюся столетиями, можно назвать подлинным национальным качеством русского человека. И только истинная интеллигентность, унаследовавшая весь опыт формирования русской ментальности (постижение правды – ответственность за судьбу родной земли – чувство национального и собственного достоинства), сумела не только сохранить себя, но и может рассматриваться как гарант сохранения русскости во все грядущие времена.
Что же касается революционной и советской интеллигентности, они сформированы на искусственных ценностях и поэтому оказались явлениями временными.
Олег Михайлов
24 января 2012 г.