Пустоедов восхищался русской литературой XIX века. Восхищение это переходило в маниакальную страсть. Так, крохотная доска в честь случайно попавшего в родной город Пустоедова Аполлона Григорьева была постоянно утыкана живыми цветами. Если не было денег на уставные гвоздики или тюльпаны, то последние успешно заменялись одуванчиками.
Но для Москвы с её памятниками Пустоедов запасся основательно. Главными алтарями для жертвенных цветов стали памятники Пушкину и Грибоедову (автор «Горя от ума», скорее всего, был выбран из-за сходства своей фамилии с фамилией самого поклонника).
Прямо с вокзала Пустоедов бросился к станции метро (маршрут был тщательно и любовно проработан ещё дома) и поехал на Пушкинскую площадь. На месте купил цветы, положил к подножью и несколько раз обошёл вокруг поэта, громко декламируя «Памятник», «Во глубине сибирских руд…» и прочие оппозиционные стихотворения. Пушкин смотрел сверху и улыбался, думая, по всей видимости, так: «Не забыли. Помнят. Чтут настолько свято, что аж по часовой стрелке вокруг обходят». Возможно, и всплакнул. Не знаю. Чужая душа, тем более бессмертная и увековеченная в бронзе, — потёмки!
Совершив, наконец, весь ритуал, Пустоедов осмотрел площадь. На ней никого не было. Это возмутило высококультурного провинциала. Он посидел на скамейке и отправился к следующему памятнику в полной уверенности, что Москва полностью погибла и разложилась и что лишь посконная Россия спасёт великую литературу.
Пустоедов так задумался о богоизбранности окраин, что не заметил двух господ полицейских, давно уже следивших за ним. Широко и нахально улыбаясь, один из них начал:
— Сержант Вышменегородский. Куда направляемся, молодой человек?
— К памятнику Грибоедову, — честно ответил Пустоедов.
«Господа» многозначительно переглянулись.
— А откуда? – полюбопытствовал сержант.
— От памятника Пушкину. Да в чём дело, чёрт возьми! – вдруг разозлился ничего не понимающий провинциал. Лица полицейских приняли поганенький вид.
— А то, что ты, сучий потрох, сейчас проводишь несанкционированное шествие, угрожающее конституционному строю Российской Федерации, — угрожающе произнёс Вышменегородский. – Давай паспорт, щенок!
Пустоедов посмотрел на правоохранителей и понял, что двукратная отсылка к семейству собачьих – это единственный, но веский аргумент для предъявления документов. Полицейские, увидев, что угроза конституционному строю родом не из Москвы, вступили в полемику. Вышменегородский утверждал, что будь Пустоедов хоть откуда, но сейчас он выступает в качестве прочной ступеньки на карьерной лестнице и упускать такой шанс нельзя. Его напарник стоял на гуманистических позициях и хотел несчастного отпустить.
Наконец добро победило. Возвращая паспорт, человеколюбивый блюститель закона морализовал:
— Мы тут шмонаем сейчас страшно. Ты, понятно, колхозник, не понимаешь в столице нихера. А ведь ты сейчас идёшь как эти, с «Контрольной прогулки» которые. Так что едь домой и там ходи. А тут…
Вышменегородский угрожающе сплюнул, чем одновременно и прервал напарника, и придал его словам ещё больший вес. Пустоедов развернулся, добежал до метро, доехал до вокзала и отправился домой.
По приезде в родной город Пустоедов напился. После этого живых цветов на памятной доске никто никогда не видел.
http://www.proza.ru/2012/06/02/1126