(президент русского Пен-клуба, писатель Андрей Битов отвечает на вопросы корреспондента журнала «Иные берега» Безиргановой Инны)
Для моего поколения Андрей Георгиевич Битов – это, прежде всего, автор «Пушкинского дома» и «Улетающего Монахова», один из создателей бесцензурного альманаха «Метрополь» и неформального объединения «БаГаЖъ» (Битов, Ахмадулина, Алешковский, Жванецкий), президент русского Пен-клуба и просто – любимый писатель, «обнаруживший абсолютный уровень в слове» (Юрий Карабчиевский). В Тбилиси, на международной конференции «Вера и знание в основе мировой культуры», организованной Грузинской православной церковью, он в очередной раз поразил этой способностью открывать новые возможности слова, облекать мысли в парадоксальную форму, разрушать стереотипы.
— Я очень счастлив, что оказался в Грузии, потому что она пришла в мою жизнь раньше, чем вера. Вот так случилось. Еще в 1949 году, будучи двенадцатилетним мальчиком, я впервые увидел гору. Со мной что-то стряслось: я тут же стал на нее лезть. Вскарабкался до половины Казбека и сполз вниз, закурил папиросу «Казбек», который, между прочим, нарисовал Евгений Лансере – этот художник жил в Грузии и зарегистрировал все храмы… Вот такие русские люди! Грузия долгое время была страной-спасением для русского писателя. Прятались за дружбу народов, за переводы. На самом деле это была реальная дружба, то есть слово спасалось в слове.
У меня никогда не было пастыря. Кроме одного… вот судьба! Сначала я увидел горы, а потом, спустя очень много лет, когда меня связали с Грузией, Арменией, Кавказом бесконечная дружба и много-много текстов, которые я написал, произошло следующее. Ни с того, ни с сего, без подготовки. Я очень долго был некрещеным – такое у нас было общество. Раза два я собирался креститься у именитых друзей. То отец Александр Мень хотел меня крестить – почему-то не сложилось, то один священник из диссидентов – тоже не получилось. И вдруг сворачиваем на машине за Кутаиси, выходим к небольшому храму X века Моцамета, выходит отец Торнике и спрашивает меня: «Ты русский?» — «Русский!» – «Я буду твоим крестным отцом!» Вот и все. Таким образом я оказался крещенным в Грузии. С самого начала мне хотелось покреститься вместе с дочерью, и она тогда оказалась рядом. И мы покрестились вместе. Я до сих пор помню это счастье. Вряд ли такое сработало бы в русском храме. Но в Грузии есть еще какое-то плечо, какое-то гусарство, что ли. Проходил ритуал крещения, мы шли по кругу, а в углу кто-то говорил: «Тьфу на сатану, тьфу на сатану!» И я понял, что действительно «тьфу!» — и все… Когда я сейчас приехал в Грузию, то сразу спросил об отце Торнике, о котором молюсь каждую ночь, чтобы уснуть. Это хороший способ уснуть без таблеток. Пока вы за всех помолитесь… Это ведь не слонов считать. Отец Торнике у меня всегда входил в чужую молитву. Я не знал, жив он или мертв, но на всякий случай молился за него как за живого. И вот я узнал, что всего год назад отец Торнике умер. Значит, может быть, я за него не зря молился. Потому что до 92 лет надо было все-таки суметь дожить…
— Андрей Георгиевич, как вы относитесь к тому утверждению, что интеллигенция изменила своему предназначению. Она ведь всегда была в оппозиции к власти, потому что власть всегда того заслуживала. Что происходит сегодня с многочисленными рестораторами – бывшими интеллигентами?
— Интеллигенция – понятие очень… туманное. Для меня это достаточно условный термин. Если кто-то интеллигент, значит, он все равно в оппозиции. Просто он должен быть один, а не в коллективе. Вот это представление о том, что было какое-то движение, шестидесятники, диссиденты – так сказать, противорежимные, зря обобщает людей. Каждый был один. Интеллигенция рождается только тогда, когда каждый человек самостоятельно приходит к своей точке зрения. А иначе получаются партии, группы – то есть, не самые лучшие вещи. И они к интеллигенции не имеют отношения. У каждого свой путь. Я думаю, интеллигент – тот, у которого есть свой путь.
— Но справедливо ли утверждение, что она изменила сегодня своему предназначению?
— Да нет, не было никогда у нее никакого предназначения! Все на совести каждого отдельно взятого человека.
— О предназначении интеллигенции столько сказано, написано!
— Кое-что хорошо написано, а кое-что плохо. Что я могу сказать по этому поводу? То, что написано плохо, не существует для меня. А то, что хорошо, нужно увидеть, найти самому, самому прочесть, прочувствовать, понять. Опять-таки в этом все люди свободны. Одни едят одно, другие – другое. Хуже всего – неразборчивость. Жуткую роль играет сейчас масс-медиа.
— Сегодня многие критикуют движение шестидесятников. Так, литературный критик Владимир Бондаренко называет их «червивым поколением». Ваше отношение к этой проблеме?
— Глупости! Поколение – это тоже глупость. Я не шестидесятник. Десять лет назад я отшучивался таким образом, что являюсь шестидесятником только потому, что мне уже шестьдесят, что моя дочка родилась в шестидесятые, что мой город находится на шестидесятой параллели! Другого шестидесятничества я не понимаю. И потом. Каждое следующее поколение должно потоптать предыдущее. Таков закон жизни. Но Бондаренко тоже не юноша, прямо скажем. И об него вытрут ноги – почему бы и нет? Причем об него их, может быть, даже и не захочется вытирать.
— Почему так принято – «вытирать ноги»?
— Так всегда было. Это биологическое начало в человеке. В основном. Животные ведь любят своих детей, но наступает момент, когда они ссорятся. Потому что нужно дать детям самостоятельную жизнь. Тут еще вонь примешивается за счет алчности человеческой, желания власти, победы над предыдущим поколением, стремления занять его место. Это, так сказать, карьерные дела… В этом смысле мы хуже животных. Животные, по крайней мере, честнее. А в Библии на самом деле сказано: «Почитай отца и мать»… Или: кто не умел любить родителей, не сумеет полюбить и детей.
— Вы как-то сказали, что чувствуете пушкинскую эпоху лучше, чем нашу.
— Потому что я современник. И, следовательно, все, что я делаю, на самом деле, современно. А что значит – чувствовать? Я живу в ней – в нашей эпохе! Ее нельзя почувствовать отдельно, я в этом супе нахожусь, каким бы он ни был, нравится он мне или не нравится. Я часть его!
— Нужна дистанция?
— Конечно же. Неизвестно, как можно будет взглянуть на наше время потом. Слава Богу, все идет своим ходом… Лишь бы не стали проливать слишком большую кровь. Вот и все.
— А этим попахивает?
— Всегда попахивало, но обошлось же без гражданской войны – в России, по крайней мере. А было много раз на грани. Весь мир погрузился сейчас в экономический кризис. В этом плане все мы стали едины. Вот в чем проявляется глобализация – кризис! Хорошо, чтобы люди это сейчас почувствовали, а не искали виноватого.
— А у нас всегда ищут виноватого?
— Ну да, конечно. Причину какую-то ищут. А причина – в нас самих.
— Андрей Георгиевич, человек от века к веку к лучшему не изменился и не изменится?
— Конечно, не изменился и не изменится. Это иллюзия. Иллюзия!.. Закон должен начать действовать в отношении всех, а не только как орудие власти.
— А закон поможет? Это панацея?
— Закон сразу порождает наличие общества. Нет закона – нет и общества, но получается так, что механизмы его почему-то все время в руках власти, а не закона. Власть пользуется законом как орудием и применяет его. Это нехорошо. То есть мы еще очень несовершенны в цивилизационном отношении. Если бы нам немного мира на пару поколений… Всего паре поколений нужно мирно пожить, и люди бы изменились, стали другими. Мне так кажется… Они уже другие, но каждое новое поколение умудряются разрушить либо Чечней, либо Осетией, либо еще чем-то вроде этого. Зло дежурит. И получается, что мы уже пропустили довольно много. С 1985 года, скажем, прошло уже 22 года, – выросло новое поколение! Моя мать всегда говорила, что нужно три поколения. Я тогда не понимал, что она имеет в виду. А теперь понимаю. Потому что три поколения ушло на советскую систему.
— А что нас ожидает в будущем?
— Ну, Бог знает. Можно только от себя потребовать какого-то достойного деяния. Мне от себя – достойно закончить свой путь.
— Индивидуальная ответственность?
— Да, абсолютно. Я процитирую своего друга Юза Алешковского на тему конференции: «Дело в том, что дьявол хочет погубить всех, а Господь спасти каждого». По-моему, идеальная формула. Значит, опять индивидуально.
— Вы так жестко оценили в одном из своих интервью ситуацию в России: страна переживает период разложения. Неужели так страшно?
— Да, это распад трупа. Умирает огромная империя, и это нелегко. Это очень длительный исторический процесс. Конечно, небезболезненный. Потому что всякая империя в это время существует не как форма насилия, а как форма мира после большой войны. Так происходило во все времена. Все должно немного погнить, чтобы удобрить следующий слой…
— А в следующее поколение верите?
— А как же иначе? Ничего другого, кроме надежды, нам не дано. Я верю… У меня такие внуки, как же мне не верить?
— И какие же ваши внуки?
— Замечательные, красивые, умные, талантливые… Другие люди. Я надеюсь, что у них будет другая жизнь.
— Значит, они кардинально отличаются от представителей предыдущих поколений в лучшую сторону?
— В лучшую. Но дети вообще до какого-то возраста всегда лучше. А потом человек портится.
— От чего он портится, как вы думаете?
— От жадности, в основном. По-моему, самое худшее – это жадность.
— У нас очень любят ваш «Грузинский альбом». Почему вы назвали свою новую книгу на кавказскую тему «Кавказский пленник»? Это подчеркивание следования традициям или..?
— Конечно, это название, подчеркивающее традицию. Пушкин, Лермонтов, Толстой… и я. Я не полемизирую с традицией. Наоборот. Это традиция в позитивном смысле. В последнем издании «Кавказского пленника» эпиграф взят из замечательного очерка Лермонтова, который мало кто почему-то знает, — он называется «Кавказец». Кавказец – это вовсе не лицо кавказской национальности. Это полурусский-полуазиат… Вот отрывок из очерка Лермонтова: «Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское, наклонность к обычаям восточным берет над ним перевес, но он стыдится ее при посторонних, то есть при заезжих из России. Ему большей частью от тридцати до сорока лет… Настоящий кавказец человек удивительный, достойный всякого уважения и участия».
— Изменились ли сегодня мифологемы, прочно связанные с Грузией: «Грузия – рай на земле», «Грузия – страна вольности»?
— Не думаю, что грузины — такой воинственный народ. Воевали-то всегда на Северном Кавказе. Чеченцы – это воины. Ничего с ними нельзя сделать… Как выяснилось недавно, я адыг в пятом поколении. То есть, Адыгея — одна из моих исторических родин. Я нигде не мог найти свою фамилию. Оказывается, Битов – фамилия адыгского происхождения. У этого народа есть свое движение, требующее признать геноцид адыгов, потому что на протяжении веков происходило их насильственное расселение. Я думаю, что и русские сейчас сильно рассеются по свету. Но главное, чтобы язык был – он соберет. Другого героя в этой истории нет. На языке все держится.
— Сейчас делаются попытки растащить русскую культуру. Так, украинцы «присваивают» Гоголя, Булгакова…
— Мы просто до поры до времени не знаем тех явлений, которые чего-то стоят. А потом узнаем. Шота Руставели когда открыли? Вряд ли тогда, когда он писал своего «Витязя». Ну, вот и все. Мне один итальянец сказал: «Что вы мне говорите — Данте, Возрождение! Это уже не наше, это всемирное!». Так же Чехов, Гоголь, Руставели… Это не ваше, не мое – ничье. Это – всемирное! Слава Богу, что у нас были такие личности мирового значения. Пусть в Украине считают, что Гоголь – украинец. Ради Бога. Говорят, что они его даже переводят на украинский язык с целью доказать, что украинский текст — оригинал, а не подстрочник.
— Андрей Георгиевич, насколько художник может влиять на ход событий?
— Никак не может. И слава Богу…
— Наверное, мы теперь еще долго не увидим вас в Грузии…
— Почему же? При первой же возможности приеду…
http://www.inieberega.ru/node/129