Келеман Л.А. Интеллигентность как интеллектуально-нравственно-эстетическая целостность

Интеллигентность представляет собой многогранное явление, которое аккумулирует в себе интеллектуальные, нравственные и эстетические ценности, отражающие духовно-нравственный потенциал и общества, и самого человека, реализующийся в его деятельности. Попытки более подробного определения интеллигентности через обозначение и перечисление основных свойств, конкретизирующих названные ценности, неоднократно предпринимались (и продолжают предприниматься) ее исследователями. Наиболее успешной из них, а об этом свидетельствует не только частота обращения и воспроизведения (включая и автора данного исследования), но и ее развитие, в том числе и современными авторами, является «идеология интеллигентности» А.Ф. Лосева.

Любого истинного интеллигента, по мнению А.Лосева, определяет, прежде всего, обостренное чувство социальной справедливости, что предполагает бескорыстие, правдивость, жажду добра, сострадательность, совестливость и выражается в сопричастности к судьбам человечества. Состояние, которое Ф.М. Достоевский выразил формулой: когда ты за все и за всех виноват, А.Ф. Лосев определил как состояние и чувство человеческой боли. Это характеризует справедливость как важнейшее (первое) свойство интеллигентности.

Вторым свойством интеллигентности является «больная совесть». При этом уточняется, что речь идет не просто о совестливости, которая должна быть признана атрибутом любого человека, а о совести в специфически интеллигентском понимании, когда жизнь по законам совести становится общим принципом отношения к миру. Это «осознание себя личностью, добровольно берущей на себя напряжение жизненных противоречий, а также ответственность за то, что лично тебя не касается, не затрагивает, но касается и затрагивает других — близких и далеких, общество, народ, весь мир».

Третьим свойством является нравственный идеализм. В самом общем виде нравственный идеализм — это «вера человека в существование в этом мире чего-то святого, непоколебимого, значимого для всех честных людей». Поэтому нравственный идеализм по своей сути всегда религиозен, хотя по своему содержанию он может быть как религиозным, так и без религиозным. Вера в святыню может выражаться в двух взаимосвязанных аспектах: стремление человека духовно возвысить свою личность, что формулируется в этике как идея нравственного совершенствования, и установка на творчество духовных ценностей, включая идею служения человечеству.

Понятие нравственного совершенствования тесно связано с понятием достоинства, смысл которого вне зависимости от религиозного или без религиозного понимания состоит в признании своей принадлежности к человеческому роду вообще. Так человеческое достоинство преодолевает рамки эгоизма природной и социальной детерминации, утверждая необходимость признавать и уважать достоинство других людей.

Четвертое свойство — сострадание. Но сострадание опять-таки не как качество индивидуальной морали, а как общий принцип отношения к миру и жизни. Сострадание как синоним человечности, когда не возможным оказывается принять весь мир, если в нем пролита хотя бы одна единственная слезинка (Ф.М. Достоевский). По словам Н.А. Бердяева, человечность является «одной из характерных русских черт, она относится к русской идее на вершинах ее проявления».

Пятое — антимещанство. Будучи само по себе характеристикой общечеловеческой, антимещанство является специфическим интеллигентским свойством только при учете особенностей понимания мещанства в русском сознании. Проблема мещанства или буржуазности относится к коренным проблемам интеллигентского сознания. В интеллигентских кругах антибуржуазность соединялась как с моральной проблемой справедливости, так и с религиозно-философской проблемой мещанства. В результате мещанство понималось не только как серость, узость духовного кругозора, безличность и торжество утилитарного духа, как оскудение идеалов и подчинение низменным, эгоистическим интересам, но как особая категория, выражающая «тенденцию современной цивилизации» к всеобщему отказу от духовно — религиозных ценностей.

Шестое свойство — гражданственность, что предполагает служение своей стране и своему народу и осознание сверхличной ценности такого долга и такого служения. Подчинение себя сверхличному в свою очередь является залогом обретения человеческого достоинства, подлинного возвышения собственного «я». По мнению В.И. Толстых сочетание гражданственности с нравственным началом и гуманистической системой обществоведческих суждений выступает основанием, по которому человека можно назвать и считать интеллигентом.

Таким образом, заключает А.Ф. Лосев, интеллигентность, возникая на основе чувства общечеловеческого благоденствия, не может не видеть всех несовершенств жизни и не может оставаться к ним равнодушной.

Приведенная А.Ф. Лосевым характеристика содержит бесспорные достоинства, такие как глубина и системность построения «идеологии», сочетание религиозных нравственных норм с общечеловеческими (что особо важно в связи с нашим выводом об интеллигентности как специфическом типе духовности), сочетание индивидуальных и общественных начал. Однако, несмотря на достоинства, следует отметить, что сама попытка определения интеллигентности через перечисление входящих в нее свойств несет в себе определенный методологический недостаток. И не только потому, что сами свойства выбираются авторами, как правило, субъективно, но и потому, что указываемые свойства, являясь проявлением конкретного качества человека — интеллигентности, характеризуются, как и качества вообще, темпоральностью и избирательностью существования, а, следовательно, не могут быть представлены как вечные и неизменные «формы». На это указывает А. Солженицын, анализируя взгляды «веховцев» он приходит к выводу, что ряд характеристик интеллигенции с течением времени, не просто изменили или утратили, но диаметрально «обернули» свое значение. В качестве примера он ссылается на такие черты как: стремление к всеобщему равенству, доходящее до готовности принизить высшие потребности одиночек; психология героического экстаза, экзальтированность, опьянение борьбой; мечта спасти мир или, по крайней мере, русский народ и т.д., которые, по мнению представителей дореволюционной интеллигенции, представляли собой недостатки интеллигентского сознания, а в послереволюционный период превратились, чуть ли не в достоинства.

Можно возразить, что свойства интеллигентного человека, рассматриваемые А.Ф. Лосевым, представляют собой — идеальные общечеловеческие ценности, а потому имеют абсолютную регулирующую значимость в соответствующих актах поведения человека. Но, во-первых, реализация интеллигентности, как мы выяснили, представляет собой процесс «переживания» и «проживания» отдельным человеком и в этом смысле она всегда опосредована, персонифицирована индивидуальными особенностями психической организации индивида. Поэтому все названные свойства лишь задают границы интеллигентности, лишь потенциально обусловливают возможность их воплощения в деятельности конкретных индивидов. И в этом смысле безусловность и категоричность реализации идеи общечеловеческого благоденствия, может быть истолкована как проявление нравственного идеализма, провозглашаемого А.Ф. Лосевым в качестве одного из основных свойств интеллигентности, но в полной мере реализующегося в его «идеологии интеллигентности». Отсюда А. Лосев и не допускает возможности равнодушия к несовершенствам жизни со стороны интеллигента. «Можно ли… допустить, что интеллигент равнодушен к несовершенствам жизни? Нет, здесь не может быть никакого равнодушия. У интеллигента рука сама собой тянется к тому, чтобы вырвать сорную траву в прекрасном саду человеческой жизни. Культура интеллигенции, как того требует само значение термина «культура», включает переделывание действительности в целях достижения и воплощения заветной и тайной мечты каждого интеллигента работать ради достижения общечеловеческого благоденствия».

А, во-вторых, сами общечеловеческие ценности, по-разному воспринимались (и воспринимаются) в контексте историко-культурного развития человечества. Так «антимещанство», если понимать его альтернативу мещанству: духовной буржуазности, должно представлять собой религиозно — ценностное отношение к миру. Однако, подобное отношение, как подчеркивает Н.О. Лосский, свойственно не только русским религиозным философам, религиозно-ценностным является почти весь русский атеизм и нигилизм, что находит свое выражение в преобладании моральной темы. «Критика индивидуализма как главного духовного врага национального духа, как формы мещанства, как источника безбожия, аморализма, права на преступление прошла через всю дальнейшую историю отечественной культуры; при всей кажущейся парадоксальности союзниками в борьбе с индивидуалистическим мещанством оказывались идеологические противники — религиозные философы и светские, моралист Л. Толстой и марксист Г. Плеханов».

Вместе с тем, проблема анти мещанства может быть воспринята и как проблема активности и пассивности творческих сил человека, проблема исторических перспектив развития человечества. В этом случае «Борьба против мещанства, то есть против буржуазного умонастроения и строя жизни, ведется… во имя достоинства индивидуальной личности, во имя свободы ее против подавления ее государством или обществом, против всякого низведения ее на степень лишь средства».

Не случайно авторы, ссылающиеся на «идеологию интеллигентности» постоянно акцентируют внимание на существующей многозначности понимания основных нравственно-этических свойств, и поясняют особенности именно интеллигентского понимая. Это касается и справедливости, и совестливости, и сострадания, и гражданственности которые могут проявляться и как «призыв к заботе», и как реальная забота, как в форме осознания нравственного значения совершаемых действий, так и в форме эмоциональных переживаний. Подчеркивая специфику их интеллигентского понимания, как правило, указывается на то, что данные свойства рассматриваются не только как способности человеческого духа познавать этические ценности, но и как механизмы «научения» человека нравственности, исходящие из его собственной природы.

Однако при этом не учитывается то, что подлинная бытийная возможность их существования обусловливается не столько желанием человека принять эти свойства в качестве нравственной обязанности, поскольку для этого уже надо быть идеальной личностью, кроме того, естественно — необходимый ход жизни человека может нарушить не только желание, а и саму возможность его реализации, сколько сознательностью человека, проявляющейся, в том числе, в умении критического самоанализа собственного поведения, что предполагает интеллектуальную развитость.

Однако в приведенной характеристике А.Ф. Лосева такой элемент как развитая интеллектуальность отсутствует, в то время как способность отражать истинные потребности окружающей среды и направлять свои действия (функционирование) на реализацию этих потребностей не может быть реализована без знания, убедительности в логике, методологии, теории. Сама способность человека соотносить нравственные свойства со всей системой уже имеющихся у него свойств, определять их ценность, возможности и последствия их применения на практике сопряжена с сознанием: умением воспринимать и осмысливать явления окружающего мира. Иными словами признак и черта именно интеллигентской рефлексии, состоит не только в том, что она порождена неизбежным и мучительным чувством сострадания к судьбе своего народа, но и в том, что в ее основе лежит «совестливый ум».

Это можно проследить на примере рассмотрения реализации такого свойства как справедливость. Действительно «справедливость всегда должна быть связана с глубоким переживанием сострадания и сочувствия», но в тоже время само сострадание и сочувствие предполагают осознание ответственности за то, что затрагивает весь мир, а, следовательно, предполагает, как минимум знание этого мира. Поэтому речь должна идти не о сострадании как общем переживании или как субстанции действительности, состоящей в «состоянии и чувстве человеческой боли», проявляющемся, в том числе и в инстинктивном участии в боли и страдании другого человека, а о сострадании как осознанно — осмысленном средстве преодоления собственных эгоистических побуждений, предполагающем непосредственное проникновение в чужое «Я», зависящее от знаний и умений самого познающего субъекты. В противном случае это другое, чужое «Я» превращается в абстракцию, а «любовь к ближнему», которая является этическим следствием сострадания трансформируется в «любовь к дальнему», которая, хотя и отличается величием морального мужества и душевной щедростью и бесспорно, подняла бы человечество на более высокую ступень развития, но представляет собой тот идеал, который вряд ли когда-либо будет осуществим.

В этой связи нам более импонирует точка зрения Д.Н. Овсянико-Куликовского, утверждавшего, что там, где нет минимума образования, без которого нельзя быть хотя бы ничтожным участником в умственной жизни страны интеллигенция кончается, с тем, однако уточнением, что речь должна идти не о формальном образовании, а об образованности как личностном качестве.

На необходимость сопряжения интеллигентности с образованностью обращает внимание Д.С. Лихачев. Развернутую версию понимания интеллигентности он дает в статье «О русской интеллигенции». Интеллигент — это «представитель профессии, связанной с умственным трудом (инженер, врач, ученый, художник, писатель)». При этом особо подчеркивается, что «все интеллигенты в той или иной мере творят». В то же время человек пишущий, преподающий, творящий произведения искусства, но делающий это по заказу, по заданию в духе требований партии, государства или какого-либо заказчика с «идеологическим уклоном» не интеллигент, а «наемник».

Обоснование творчества как неотъемлемого элемента интеллигентности мы находим у М. Вебера. Истинный смысл любой профессии духовного труда, — будь это деятельность юриста, ученого или врача — заключается в «практическом», «деловом» осуществлении связи «повседневно» и «не повседневно» ориентированных моментов, а это уже творческий, т.е. новаторский акт. Это тем более справедливо, когда речь идет о занятии высококвалифицированным умственным трудом, что, уже само по себе, подразумевает наличие в нем творческого начала. Но, если Вебер объясняет эту связь с позиций рациональности, то Д.С. Лихачев с позиций нравственности. Интеллигент — это не только образованный человек, «ученые не всегда бывают, интеллигентны (в высшем смысле, конечно). Неинтеллигентны они тогда, когда, слишком замыкаясь в своей специальности, забывают о том, кто и как может воспользоваться плодами их труда. И тогда, подчиняя все интересам своей специальности, они жертвуют интересами людей или культурными ценностями. Самый несложный случай — это когда люди работают на войну или производят опыты, связанные с опасностью для человека и страданиями животных».

«Основной принцип интеллигентности, по мнению Д. Лихачева, — интеллектуальная свобода, — свобода как нравственная категория». Свобода не как многовариантность поведения, возможность делать все, что угодно, ни за что, не отвечая, а свобода внутренняя, на которую почти не влияет общественная «внешняя» свобода, определяемая властью и которая строится на комплексе моральных и нравственных ограничений и чем свободнее хочет себя чувствовать в нравственном смысле человек, тем строже он к себе относится. «Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и от своей мысли». Но «человек должен иметь право менять свои убеждения по серьезным причинам нравственного порядка. Если он меняет убеждения по соображениям выгодности, — это высшая безнравственность. Если интеллигентный человек по размышлению приходит к другим мыслям, чувствуя свою неправоту, особенно в вопросах, связанных с моралью, — это его не может уронить».

Интеллигент Лихачева — это человек, обладающий «умственной порядочностью». Совесть не только ангел-хранитель человеческой чести, — это рулевой его свободы, она заботится о том, чтобы свобода не превращалась в произвол, но указывала человеку его настоящую дорогу в запутанных обстоятельствах жизни, особенно современной.

Приведенный довольно подробный «портрет» интеллигента также содержит характеристики, которые не являются бесспорными. Может вызывать, например, возражение положение о связи интеллигентности с определенным родом профессиональной деятельности, поскольку мыслящий человек, как указывал И. Кант, является существом, в идеале возвышающимся над миром эмпирических отношений и принадлежащим миру умопостигаемому, поэтому по принципу мышления люди могут объединяться лишь в научные и художественные школы, направления или культурные движения. Иными словами способность познавать, думать и размышлять принадлежит конкретным индивидам, относящимся ко всем слоям общества, а не к конкретным социальным группам или классам. Это также верно и по отношению к нравственным характеристикам. Данный подход во многом созвучен «персоналистическому идеал реализму» Н.О. Лосского, по мнению которого все реальное бытие творится личностями, сообразно их идеям, поэтому весь мир состоит из личностей.

В связи с этим, представляется более целесообразным в рассмотрении интеллигентности идти не по пути выявления ее конкретных свойств: они могут меняться и действительно меняются, поскольку представляют собой процесс и результат человеческой деятельности направленной на реализацию определенных ценностей и жизненных смыслов в рамках различных человеческих сообществ, а остановиться на выявлении связей существующих между ее основными частями. Это взаимодействие многообразно, однако в качестве своеобразной системы координат, задающей параметры интеллигентного человека, могут быть выделены интеллектуальные, нравственные и эстетические качества, выступающие продолжением родовых свойств человека как мыслящего, творящего и деятельного существа. Интеллектуальность как познавательная способность восприятия и осмысления окружающего мира выступает рациональной основой жизненных ориентаций; нравственность, задавая ценностную направленность и смысл теоретической и предметно-практической деятельности, способствует преодолению центробежных сил человеческого бытия; эстетизм привносит гармонию в способность человека репрезентировать свое время, свой народ, все человечество. Эти три компонента отражают сущность интеллигентности как антропологического явления, задающего универсальный смысл человеческого существованию и функционирования.

Следует отметить, что нравственные, эстетические и интеллектуальные качества тесно связаны между собой. Ни одно из них не является ни чисто нравственным, ни чисто эстетическим, ни чисто интеллектуальным. Все они глубоко пронизывают друг друга, а относим мы их к тому или иному виду лишь по признаку доминирования, преобладания какого-то начала, что и позволяет нам рассмотреть их как относительно самостоятельные сущности.

В научно-теоретическом осмыслении проблемы интеллигентности занятия интеллектуальным трудом рассматриваются в качестве ее основного признака. На это ориентирует, прежде всего, само понятие интеллигенция, означающее в его исконном значении соединение проявления высшей культуры понимания и сознания человека, то есть изначально предопределяющее своеобразный «сплав» образа мыслей и научного знания в качестве основного сущностного признака интеллигентного человека. Наличия развитого интеллекта требует и разворачивающаяся на наших глазах информационная революция, превращающая знание в важнейший ресурс развития всех сфер общественной жизни, а потому актуализирующая владение знаниями и информацией в качестве доминирующего признака современного человека.

В самом общем виде интеллект определяется в философии как система познавательных способностей человека, направленных на получение достоверных знаний о мире. Но «философски знать, понять и осмыслить, — отмечал С.Л. Рубинштейн, — это значит открыть личности возможность не только знать, но и определенным образом действовать». Поэтому, познание истины, как указывает Н.А. Бердяев, не сводится только к выработке рациональных понятий. Человек должен постичь смысл знаний, соотнести их со всей системой уже имеющихся у него знаний, определить их социальную ценность, возможности и последствия их применения на практике, то есть интеллект определяется через соотношение как с человеческим знанием, направленным на поиск истины, так и с возможностями воспроизведения сущностных характеристик объекта познающим субъектом, направленными на поиск смыслового содержания знаний. Это значит, что интеллектуально развитый человек должен уметь не только воспринимать и осмысливать явления окружающего мира, но и соотносить их со всей системой уже имеющихся у него знаний, определять их социальную ценность, возможности и последствия их применения на практике, а, следовательно, уметь оценивать приобретенные знания. Реализация оценочного суждения выводит интеллект за рамки его познавательной составляющей, поскольку, как подчеркивает С.Л. Рубинштейн, осуществляется не только в сфере мышления, но в сфере чувств и воли, а потому выступает как «личностное» образование.

Следует учитывать и то, что реализация оценочного суждения во многом предопределяет и саму познавательную составляющую интеллекта, поскольку сама способность эффективно решать различные познавательные задачи определяется не только легкостью «научения» — способностью быстро и легко приобретать новые знания и умения, но и усилиями исследователя, направленными на разработку подобных знаний.

Отсюда следует то, что любой акт интеллектуальной деятельности индивида предполагает единство познания объективных закономерностей бытия и оценки, представляющей собой результат свободной целеполагающей воли субъекта, то есть интеллект выступает как единство рационального и иррационального, как совокупность научно-логических (рациональных) принципов мышления и жизненных смыслов субъекта.

Исходя из этого, интеллектуальность может быть определена как познавательная способность восприятия, осмысления окружающего мира с высокой степенью абстрагирования с последующей конкретизацией представления, то есть как качество, которое являет собой своеобразный генетический и функциональный «сплав» знаний с собственными специфическими психическими, духовными и социальными качествами человека. «Интеллектуальность — это способность отражать истинные потребности окружающей среды и направлять свои действия «(функционирование) на реализацию этих потребностей».

А поскольку интеллигентность включает в себя в качестве основополагающих смысложизненных компонентов общечеловеческие ценности, постольку реализация познавательной способности приобретает вполне конкретную этическую направленность: служить становлению практического господства над миром в целях его преобразования в соответствии с высшими человеческими целями. Это позволяет рассматривать высшие человеческие цели и как высший принцип знания, служащий основой преобразования конкретного и наличного бытия, и как основой принцип становления и развития самого человека, обладающего знанием и осуществляющего преобразование мира.

Это, по мнению ряда авторов, и свойственно российской интеллигенции, которая характеризуется не столько уровнем овладения фундаментальными закономерностями мироздания, сколько уровнем сознания и целым рядом чисто внутренних этических признаков. Но, во-первых, мы уже выяснили, что этические принципы российской интеллигенции обусловлены не только и не столько абсолютным значением самих общечеловеческих ценностей, сколько относительными и субъективными ценностями самой интеллигенции, отражающими ее идеологические предпочтения. Поэтому если и можно говорить о присутствии общечеловеческих ценностей в структуре интеллигентского сознания, то скорее как об идеале, а не об исторической реальности.

Во-вторых, рассмотрение знания в неразрывной связи с нравственностью обусловило преобладание морального (личностного) элемента над собственно когнитивным в самом познавательном процессе. В результате чего интеллигенция в российской традиции представляла собой не столько носителя «холодной, безнравственной и равнодушной к жизни» истины, сколько носителя истины — правды в их неразрывном союзе с нравственностью. Научное познание стало вытесняться поисками пропитанной нравственностью «правды». А поскольку, как подчеркивает Р.В. Иванов-Разумник, знание представлялось в интеллигентской среде преимущественно в виде суммы готовых истин, постольку овладение истиной состояло в том, чтобы найти и использовать именно те истины, которые в большей степени способствовали достижению правды, то есть соответствовали вполне определенному социально-этическому критерию социальных и (или) социалистических идеалов.

В российской общественной мысли существовала и другая версия понимания интеллигенции, в соответствии с которой интеллигенция отождествлялась с представителями умственного труда, без всяких качественных социально-этических различений, а критерием принадлежности к интеллигенции выделялся уровень знаний. Подобный подход можно найти в работах Е. Лозинского, В. Засулич, А. Потресова. Однако, тяготея к рациональному началу в определении интеллигенции, сторонники данного подхода в целом все же оставались в рамках абсолютизации нравственно-этической составляющей, особенно в части оценки ее роли и места в преобразовании общества. Так, Е. Лозинский определяет интеллигенцию как привилегированный эксплуататорский класс, В. Засулич видит в ней часть класса буржуазии, А. Потресов говорит об отсутствии определенных очертаний, в силу чего интеллигенция может быть как пролетарской, так и буржуазной. Интеллигенция оценивалась с позиции ее соответствия (или несоответствия) социалистическим идеалам, в то время как, следуя логике признания ее социально-экономической природы, должно было ограничиться экономическими интересами и отказаться от всяких идеологических спекуляций.

Абсолютизация социально-этической составляющей не могла не привести и привела в итоге к тому, что идеологический параметр начинает преобладать и в оценке образовательного уровня российской интеллигенции. Этот процесс, как указывает В.А. Куманев, особенно наглядно проявился на ранних этапах развития советского государства, когда во главу угла были поставлены не индивидуальные знания, а «заслуги» социального происхождения и идеологической преданности. При этом он ссылается на тот факт, что с 1918 по 1932 годы были отменены вступительные экзамены, зачисление в вузы проводилось на основе данных о социальном происхождении. В 1932 году конкурсные экзамены в вузы были восстановлены, однако для людей с «соответствующим» социальным происхождением они по-прежнему оставались формальностью.

В 50-е годы правом преимущественного зачисления пользовались люди, имеющие стаж практической работы не менее двух лет и, в первую очередь направляемые промышленными предприятиями, стройками, совхозами, колхозами, а также демобилизованные из армии. С учетом этих требований в первой половине шестидесятых годов около 70 процентов студентов были зачислены в вузы вне конкурса. Начиная с 60-х годов студентами могли стать практически все выпускники школ, что, помимо практического интереса имело под собой идеологическую основу — стирание различий между работниками умственного и физического труда, как основы построение бесклассового общества. При этом утверждалось, что путь к стиранию различий между различными видами труда идет не через свертывание слоя интеллигенции, а, наоборот, через возрастание численности и доли в населении работников умственного труда.

Это привело к тому, образованные люди заполонили все сферы общества: государственные учреждения, управленческий аппарат, органы государственной власти, милицию, юридические учреждения, армию, спорт, разомкнув тем самым границы сфер деятельности, исконно считавшихся специфически интеллигентскими. Но, как указывает Г.А. Будник, в речах лидеров коммунистической партии и советского правительства, а также в официальных политических документах все специалисты отождествлялись с интеллигенцией нового советского образца. Это, по его мнению, было обусловлено идеологическими и популистскими соображениями, поскольку в России всегда был весом не статус специалиста, а интеллигента, то есть человека, обладающего не только профессиональными знаниями, но и ценностными установками общечеловеческой значимости. Отсюда критериальный признак интеллигенции, состоящий в глубинном овладении знаниями, утратил свое качественное выражение и переместился в сферу формальной принадлежности к занятиям умственным трудом. Название «интеллигенция» априори было присвоено всем, кто занимался не физическим, а так называемым умственным трудом. Появление новых социальных слоев квалификационной стратификации нашло отражение в советской социологии, официально закрепившей наличие пяти слоев лиц умственного труда:

    • малоквалифицированного умственного труда, не требующего высшего и среднего специального образования («служащие-неспециалисты»);
    • квалифицированного умственного труда, требующего среднего специального образования;
    • квалифицированного умственного труда, требующего высшего образования;
    • высококвалифицированного умственного труда, требующего высшего образования и дополнительной подготовки (научные работники с ученой степенью, художественная интеллигенция высшей категории и т.д.);
    • высококвалифицированного управленческого труда.

Встречалось также деление интеллигенции (специалистов) на три слоя: со средним специальным, с высшим образованием и «наиболее опытных и творчески активных», которые составляли соответственно 58,6; 35,2 и 6,2% интеллигенции.

В результате чего позиция интеллигенции как носителя научной истины существенно пошатнулась. Это, на наш взгляд, было обусловлено тем, что общественная значимость образованной личности и человека занимающегося формально квалифицированным преимущественно умственным трудом, существенно различается как по степени и глубине овладения определенным потенциалом научного знания, так и по уровню умственного развития человека. Неспособность объяснить происходящее, увидеть за поверхностным мельканием событийной реальности более стройную рационально объяснимую реальность, в которой только и можно выстроить конструктивные пути развития, свойственная представителям малоквалифицированного «умственного труда» привела к потере объективных критериев научного познания, в рамках которого отсутствие рациональных средств понимания действительности должно было компенсироваться высокой нравственностью. Но утрата критериев подлинной образованности, единообразие интеллектуальной деятельности не могла не повлечь, и повлекла за собой деформацию критериев подлинной нравственности, проявившуюся в феномене «двойного сознания» российской интеллигенции, описанного В. Кормером.

Подобные последствия абсолютизации нравственно-этической составляющей, ставшие особенно очевидными в условиях формирующегося информационного общества, обусловили необходимость переосмысления интеллектуальной деятельности в направлении усиления ее рациональной составляющей. При этом подчеркивалось, что изменение «функционального назначения интеллигенции» вызвано тем, что в условиях индустриального общества умственный труд, интеллектуальное творчество перестают быть уделом группы людей с определенной образовательной подготовкой, основанной на специальном знании и идентификации с определенными культурными образцами. Данная позиция нашла отражение в утверждении о том, что интеллигенция «из-за сомнений в собственной самоценности, востребованности, возникающих в силу неопределенности положения» в новых общественных условиях трансформируется в класс интеллектуалов, которому присущи такие качества, как исключительная мобильность, не идеологичность, осознаваемая самоценность, высокий профессионализм. За основу был взят образ западного интеллектуала, призванного контролировать и направлять процессы, определяющиеся логикой развития информационно-технологического прогресса, а потому характеризующегося высоким уровнем образованности, а не претензией на духовное лидерство, свойственная российским интеллигентам. Главная цель жизни для интеллектуала как человека, занимающегося сложными видами умственной деятельности — постоянное самосовершенствование, профессиональный рост и личное материальное благосостояние.

Это, однако, не означает, что сущность интеллектуала может быть сведена только к воспроизведению профессиональных знаний. Л.Д. Гудков считает, что необходимость сопряжения интеллектуалом владения большим объемом знания с овладением определенной системы этических качеств обусловлена реализацией основных функций, к которым относит инновацию, критику и отбор наиболее важного и ценного, хранение и ретрансляцию всего того, что составляет интеллектуальный ресурс общества. Система этических качеств достаточно сложна, поскольку каждая из сфер интеллектуальной деятельности, как подчеркивает Л. Гудков в статье «Интеллигенты и интеллектуалы», устроена по-разному и предъявляет различные требования к субъекту деятельности.

Так, инновационная деятельность подчеркнуто субъективна, рефлексивна и условна, поскольку направлена на синтезирование новых идей, создание новых моделей действия. Инновационное действие предполагает независящего от каких-либо внешних авторитетов индивида. Здесь нет места апелляции к авторитетам, образцам, именам, суждениям, вкусам, приверженности к объективности традиций.

Критик, напротив, не может не быть авторитарным. Сам акт критической рефлексии содержит в себе не только общественную оценку инновации, но и ритуальное воспроизведение того основного ядра убеждений, ценностей или принципов, которое служит основой разделения оригинального и рутинного, общественно значимого и несущественного. Для хранителя и транслятора культуры важны и значимы все идеи, даже если они и не признаются обществом немедленно. Эти разнородные моральные альтернативы, свойственные различным сферам интеллектуальной деятельности, соединяясь воедино, представляют собой неотъемлемый элемент интеллектуальности.

Интеллектуальность является результатом «последовательно отрефлексированного и проработанного позитивного знания», что предполагает наличие людей, характеризующихся болезненной неспособностью принимать «готовые ответы», общепринятые точки зрения, если они не устраняют антиномичности додуманного до логического предела вопроса. Подобная позиция ведет к осознанию личной ответственности за последствия своих идей, слов, действий, что в совокупности ведет к формированию этики ответственности. Западный интеллектуал, заключает Л.Д. Гудков, — это не просто высокообразованный, но «интеллектуально честный» человек.

Помимо интеллектуальной честности и ответственности, к интеллектуально-этическим качествам, на наш взгляд, следует отнести идеальную потребность познания, признающего безусловность приоритета истины; упорство и следование внутренним, а не внешним императивам в достижении и объяснении истины. Эти качества не появляются автоматически с получением диплома о высшем образовании, а вырабатываются упорным самосовершенствованием. Вместе с тем, в каждом акте творчества интеллектуал подвергает рефлексии не только любое категорическое суждение, но и свой интеллектуальный и ценностный ресурс, благодаря чему интеллектуалы достигли значительных успехов в решении вопросов улучшения качества жизни, развития свободы и ответственности личности за свое благополучие. И в этом сочетании интеллектуальных и этических качеств как основы успешного функционирования интеллектуал приближается к идеалу — интеллигенту.

Но, ценности интеллектуала «замкнуты» рамками его профессиональной деятельности и носят характер преимущественно антидогматической профилактики. В результате этого, «постоянно экспериментируя со смыслами, идеями, табу или нормами существования, мифами и общепринятыми мнениями», интеллектуалы рационализировали «все аспекты жизни, от наиболее рафинированных познавательных форм до повседневности». Человек в этих условиях становится средством вне человеческого процесса, он лишь функция производственного процесса. Подобная «одномерность» привела к девальвации духовных ценностей: снижению человечности, утрате духовного измерения, способности различать добро и зло, то есть к господству «сверх физического» человека. Человека, значимыми для которого являются лишь те качества, которые обусловливает его положение в мире вещей: престиж, известность, успех, индивидуализм, развитый интеллект, стремление к повышению своего статуса, предприимчивость, изобретательность, свобода индивидуального самовыражения, профессиональный рост и личное материальное благосостояние, что фактически низводит его до уровня одной из мировых вещей.

В этом человеке нет бытийных основ, нет ничего прочного, нет чистой человечности, с которой была связана вся старая культура. Он утрачивает не только свой моральный облик, в нем исчезает целостная гуманистическая душа. Данный тип человека А. Зиновьев обозначил термином «западоид». Среди наиболее ярких черт, присущих данному типу, он выделяет такие, как индивидуализм, развитый интеллект, предприимчивость, изобретательность, стремление к лидерству, умение манипулировать другими в своих интересах, авантюристичность, чувство превосходства, самодисциплина и т. д. Данная характеристика перекликается с «одномерным человеком» Г. Маркузе, «бездушным профессионалом» М. Вебера. Но, независимо от имени суть одна — девальвация духовных ценностей: снижение человечности, утрата духовного измерения, способности различать добро и зло, полная подчиненность миру вещей.

Следует отметить, что подобный тип человека рассматривается в мировом обществоведении как одно из опасных порождений западной цивилизации. Абсолютизация обогащения, по прогнозам М. Вебера, откроет «век механического окостенения, преисполненный судорожных попыток людей поверить в свою значимость». Наступит время, когда «бездушные профессионалы» вообразят, что они «достигли ни для кого ранее не достигнутой ступени человеческого развития». С точки зрения будущего апология наживы бессмысленна для культурной эволюции, заключает Вебер.

Движение к интеллектуализму встречает сегодня сопротивление интеллектуального Запада. Так, по мнению Г. Маркузе, чрезмерная рационализация привела к иррациональным последствиям, состоящим в нивелировании идеалов социальной справедливости, традиционных общечеловеческих ценностей, составляющих моральный аспект жизнедеятельности общества и человека, связанный с отношением человека к человеку. Поэтому «необходимо все внимание сосредоточить именно на социальном и личностном значении будущего, а не только на его технологических параметрах».

Широко критикует утилитарно-практический подход к жизни, техницизм и антиинтеллектуализм и американский философ Р.Б. Перри. В книге «Общая теория ценностей» он, подчеркивая значение духовных ценностей, указывает на то, что «не машины и вещи, а социализированные и насыщенные эмоциями устойчивые идеи образуют сущность культуры и цивилизации». С помощью теории ценностей человек сможет познать самого себя, свои наиболее глубокие цели и стремления, и это знание окажется для него не менее освобождающим, чем знание законов природы. Перри призывает создать цивилизацию, в которой будет достигнута гармония всех интересов, в которой каждый народ, каждая нация, каждый человек, отказавшись от притязаний на исключительность, займут свое достойное место в единой общечеловеческой культуре.

Главенство индустриальных технологий, таким образом, не только не снимает, а актуализирует вопрос о качестве распоряжения наличными интеллектуальными ресурсами со стороны общества, становится одним из показателей его эффективности, особенно в условиях, когда, по мнению И. Валлерстайна, одного из авторитетных специалистов по обще цивилизационным процессам, капиталистический тип экономики достиг предельных возможностей в аккумуляции капитала и подошел к кризисному рубежу. Преодолеть этот рубеж возможно на основе обоснования новой идеи развития общества, связывающей воедино представление об общем мироустройстве, прошлый опыт и идеальную цель в будущем.

Осознание бесперспективности слишком стандартизированных жизненных установок привело к осознанию того, что нужен не просто специалист в какой-то отдельной сфере научного знания, акцентирующий свое внимание на объективной стороне действительности, а специалист, умеющий «охватить» субъектно-объективную природу социальной действительности, то есть специалист, умеющий сопрягать общенаучные нормативы познания с ценностным отношением к миру.

Имея своей основой и целью получение достоверных знаний о мире, российский интеллигент, западный интеллектуал и интеллигент, как идеал, представляют собой совершенно разные, во многом не пересекающиеся явления, как в смысле субъектной составляющей, так и в смысле способов освоения социальной действительности, что позволяет нам рассматривать их как относительно самостоятельные стратегии интеллектуальной деятельности.

Целью интеллектуала является научное познание, направленное в его чистом виде на раскрытие сущности мира. Интеллигент в специфически российском понимании акцентирует внимание на научно-ценностном подходе, который представляет совокупность принципов, методов и способов концептуализированной оценочной деятельности и выступает неотъемлемой стороной его познавательного отношения к миру.

Быть же интеллигентом значит больше, чем обладать определенной профессией. Его характеризует, прежде всего, внутренняя концентрированность на нравственных и духовных проблемах. Но вместе с тем быть интеллигентом значит быть не только духовно, но и умственно развитым человеком. Интеллигентность характеризуется, прежде всего, способностью к реализации усвоенных знаний в рамках общечеловеческих ценностей, что и составляет основу и оценку ее функциональности в обществе. Критерием оценки интеллигента как идеала является самочувствие человека в обществе.

Если интеллигент в российском понимании осознает себя носителем духовности и нравственности, но, при этом владение знанием рассматривается как подтверждение собственного права и компетентности в реализации миссии хранителя и спасителя всеобщих интересов народа, а западный интеллектуал в связке объективное-субъективное сосредотачивается на объективном начале, рассматривая этическое начало в субъективной составляющей лишь как его необходимый инструмент, то интеллигентная личность включает в себя интеллектуальность, как результат «последовательно отрефлексированного и проработанного позитивного знания» (в чем выступает преемником западных интеллектуалов), направленного на достижение высших человеческих целей, осознанных, оцененных и принятых в качестве идеального основания и оправдания своего поведения (что роднит ее с российской интеллигенцией в ее традиционном понимании).

Привнесение нравственности в научное познание позволит преодолеть инструментализм и формализм рациональности базирующейся на презумпции жесткой универсальности дедуктивных связей и элиминирующей из сознания эмоционально-чувственные, рефлексивные компоненты. Привнесение же рациональности в духовное начало человека позволит рассматривать развитие духовности как продолжения объективной предопределенности качественно — исторической целостности человека, изначально вписанного в исторически конкретный объективный мир, и как условия осуществления мира внешних реальностей.

И в этом смысле интеллигентная личность представляет собой идеал, не тождественный ни западному интеллектуалу, ни интеллигенту, в его российском понимании. Если функция западных интеллектуалов состоит в том, чтобы познавать общество, а функция российского интеллигента — в том, чтобы его чувствовать, то функция интеллигентной личности состоит в том, чтобы и «познавать, и чувствовать».

В философско-методологическом плане это означает преодоление существующего сегодня вычленения научного и ценностного подходов в качестве относительно самостоятельных принципов осмысления социальной действительности. При этом научный подход фиксирует объективную сторону действительности, а ценностный в большей мере акцентирует внимание на субъективной стороне. В современной философии в понимании их соотношения обозначилось две позиции: сциентизма и антисциентизма. Для первого характерен отказ от ценностного подхода как принципиально несовместимого с общенаучными нормативами познания. Для антисциентизма, наоборот, характерно стремление подменить научный подход ценностным. Однако различие научного и ценностного отношения не дает основания для утверждения их несовместимости. Научное отношение не противоречит ценностному, более того сама жизнь требует их соединения. Ценностный подход связан с процессом постижения, отражения ценностного отношения к миру и выступает как совокупность принципов, методов и способов концептуализированной оценочной деятельности. И в этом смысле ценностный подход выступает стороной познавательного отношения к миру.

Интеллигентность включает в себя мотивы, намерения, которые осуществляют регуляцию деятельности человека, направленной к достижению «всеобщего благоденствия», осознанной, оцененной и принятой человеком в качестве идеального основания и оправдания своего поведения.

Следовательно, в качестве предварительного вывода следует отметить, что неотъемлемым свойством интеллигентной личности является интеллектуальность, понимаемая как способность рационально и иррационально отражать окружающую действительность и направлять свои способности действия (функционирование) на реализацию этих потребностей в контексте общегуманистических представлений.

Однако подобное суждение носит скорее декларативный характер, поскольку взаимоотношение рационального и иррационального начал, начиная с периода новоевропейской философии (Декарт, Спиноза, Лейбниц) рассматривается в контексте их противопоставления, а не единства. Чувство замешательства, возникающее при попытке их объединения обусловлено также тем, что сами понятия рациональности и иррациональности рассматриваются как производные от ratio поэтому в понятие рациональности так или иначе включается весь комплекс представлений, вызванных функционированием ratio, а понятие иррациональности воспринимается как вторичное по отношению к рациональному, поэтому часто остается за гранью внимания исследователей или же в него включаются различные, порой взаимоисключающие друг друга смыслы.

Подтверждение чему мы находим в Современном философском словаре, где «иррациональное» определяется: 1) как «сторона объективной реальности, принципиально не доступная разумному познанию»; 2) как «нечто в действительности, пока интеллектуально не познанное, выходящее за границы современного разумного понимания, но, тем не менее, принципиально познаваемое»; 3) как «предлогические формы познания». Рациональное и иррациональное, таким образом, рассматриваются как взаимосвязанные, но относительно самостоятельные и несводимые друг к другу мыслительные операции. Поэтому представляется необходимым более подробно остановиться на механизме их совмещения в рамках понятия интеллигентной личности.

Прежде всего, следует отметить, что понимание рациональности сегодня выходит за границы ее осмысления только как научной рациональности, базирующейся на формальной логике и математических построениях. В современных исследованиях прослеживается тенденция рассмотрения рациональности не просто как доминанта науки, а как ценности культуры, то есть не только и не столько в контексте идеального и природного, сколько в контексте бытия общества и человека. Идея сочетания рационального и иррационального как основы мира имеет в истории философии древние корни и восходит к ведической философии, исходящей из признания реальности как всецелого бытия, не имеющего разделения на материю и дух, на добро и зло, на понятия и образы. Однако концептуальное выражение эта идея получает в конце XIX начале XX веков, как ответная реакция на несостоятельность сложившейся тенденции к глобальной рационализации общественной жизни в целом и неуместность научного подхода ко всем сторонам человеческого бытия.

Весьма плодотворной в рамках нашего исследования является попытка «снятия» противоречия рационального и иррационального на уровне личности, предпринятая Ю. Хабермасом. Рациональная личность — это личность с трезвым взглядом на мир, способная к саморефлексии, природные потребности которой контролируются разумом, того же, кто систематически обманывает себя, можно назвать иррациональной личностью. В этом смысле рациональность может выступать как субъективный разум, который определяется им через связь со знанием: рациональность предполагает адекватное отражение мира. Вместе с тем, важной характеристикой рационального начала выступает мотивационный комплекс личности, функционирующей на основе культуры в целом и предполагающий к тому же интуитивное понимание нормативных ценностей. Поэтому помимо когнитивно-интрументальной рациональности мы можем говорить о морально — практической рациональности, рациональности права, эстетически-практической рациональности и т.д., которые в своей совокупности и определяют рациональную направленность жизни человека в целом.

Итак, рациональное и иррациональное представляют собой два полюса, между которыми разворачивается все многообразие жизни, поэтому интеллигентная личность содержит в себе и рациональное и иррациональное как равноценные противоположности. Это положение особенно актуально в связи с процессами модернизации, происходящими в современном российском обществе. Нам представляется, что модернизация — это не обезличенный процесс преобразования техники и технологий, хотя именно на основе инновационных технологий только и могут быть созданы основы для развития человеческой личности. Но сам выбор пути развития зависит от понимания сущности и содержания человеческого потенциала, включающего в себя определенные традиции прошлого, менталитет народа, основу которых всегда составляли общечеловеческие ценности духовно-нравственного порядка. Отсюда вытекает прямая связь путей и механизмов модернизации с состоянием российского социального субъекта, с «загадочной душой» российского интеллигента.

Однако признание иррационального начала не следует понимать как возможность отрицания рационального начала вообще. Подобное допущения мы встречаем у Иванова-Разумника, считавшего, что «к интеллигенции могут принадлежать и физические и умственные рабочие, и «культурные» и «некультурные» (в смысле образованности) люди, и ученые профессора, и полуграмотные рабочие, если все они удовлетворяют некоторому социально- этическому критерию».

В свете вышеизложенного, возможность допущения существования «некультурных» и полуграмотных интеллигентов выглядит не только не корректным, но и логически неправильным, поскольку отрицает наличие неразрывной связи между рациональным и иррациональным на уровне жизнедеятельности отдельного человека, в том числе и в вопросе выявления этического (нерационального) критерия, предполагающего наличия формальнологической компоненты.

Это тем более очевидно в условиях переживаемой сегодня Россией информационной революции и вхождения в новый тип общественного устройства, называемом и «информационным обществом», и «пост экономическим», и «постиндустриальным» и т.д. Однако, несмотря на разные названия, суть одна — формирующееся человеческое сообщество XXI века будет характеризоваться беспрецедентным повышением социальной роли знания. В научной литературе, начиная с середины XX века, производство научных знаний рассматривается как приоритетная область общественного производства, как главный ресурс прогрессивного развития общественной жизни. На это указывают сформировавшаяся в 50-60-е годы XX столетия теория человеческого (интеллектуального) капитала, в 60-70-е годы — теория постиндустриального общества.

Начиная с 1990-х годов, интеллектуальный потенциал общества рассматривается как «интеллектуальный капитал», выступающий в качестве движущей силы экономического роста и включающий в себя помимо широкой культуры и образования также и духовный фактор. При этом интеллектуальный капитал не ассоциируется с каким либо классом (или социальной прослойкой), а рассматривается, как достояние любого человека способного обеспечить его адекватное применение, то есть рассматривается не как монополия определенной социальной группы, а отражает, с одной стороны, развитие человека, независимо от его социального положения — высокий уровень образованности, профессионального мастерства, с другой стороны, активные действия — применение в полной мере творческих способностей в своей деятельности. Это значит, что потребность увеличения общественного спроса на кадры высококлассных специалистов сегодня не просто сохраняется, но и значительно возрастает.

Таким образом, интеллигентность, как универсальное качество включает в себя такие интеллектуально — этические качества как: интеллектуальная честность и ответственность, идеальная потребность познания, признание безусловности приоритета истины; упорство и следование внутренним, а не внешним императивам в достижении и объяснении истины, выступающие основой познания, оценки и мысленного плана преобразования мира или обоснования возможности, или необходимости такого преобразования на основе «принципа благоговения перед жизнью», а также «ответственности за то, что тебя лично не касается, не затрагивает, но касается и затрагивает других — близких и далеких, общество, народ, весь мир». Интеллигентность — это «интеллектуальная честность» и «совестливый ум».

При таком понимании главным в определении качества интеллигентности оказывается не просто владение определенным объемом знаний, но и распоряжение полученными знаниями, что предполагает соединение знаний с нравственными качествами социального субъекта. При этом речь идет не только о том, что интеллектуальность представляет собой результат теоретически осознанного, систематизированного знания и знания, выражаемого в понятиях, не подлежащих логическому обоснованию, (о чем мы уже говорили), а о том, что интеллектуальная деятельность может и должна связывать конкретные поступки конкретного человека с общими понятиями добра, справедливости, человечности. Теоретико-познавательное и этико- эстетическое отношение к миру В. Даль рассматривает как стороны единого целого — ума. «Умъ… — общее название познавательной и заключительной способности человека, способности мыслить; это одна половина духа его, а другая нравъ, нравственность, хотенье, любовь, страсти». То есть человек интеллектуальный должен быть сопряжен с человеком нравственным. Поэтому мы и рассматриваем нравственность как второй элемент интеллигентности.

Нравственная сущность рождается в процессе взаимодействия субъектов, в котором она становится выражением объективной необходимости одного субъекта в другом как условия их жизни и деятельности, выражением необходимости такого способа взаимодействия между субъектами, в котором каждый из них является продуктом и предметом деятельности другого.

Основной принцип нравственности, по мнению А. Швейцера, заключается в побуждении высказать равное благоговение перед жизнью как по отношению к своей воле и жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит Добро. «Добро — то, что служит сохранению и развитию жизни, зло — то, что уничтожает жизнь или препятствует ей. Поистине нравственен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, и удерживаться от того, чтобы причинить живому какой-либо вред… Там, где я наношу вред какой-либо жизни, я должен ясно сознавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, — даже самого незначительного».

Иными словами, «бытие одного индивида обусловлено бытием других, в других заключены цель и смысл его жизни (отношения любви), поэтому он самозабвенно заботится о них (отношения долга) и делает это независимо от их качества и заслуг (отношение бескорыстия)».

Таким образом, нравственность представляет собой личностное заинтересованное и ценностное отношение к жизни с точки зрения его гуманистического потенциала — того, в какой мере он способствует благу и развитию людей. Нравственная оценка действительности ставит человека в активное, деятельное отношение к ней. При этом речь идет о деятельности, понимаемой в контексте обще гуманистических представлений, деятельности, связывающей конкретные поступки конкретного человека с общими понятиями добра, справедливости, человечности.

Подчеркивая значение нравственной категории добра в системе духовности человека, B.C. Соловьев указывал на то, что «наша жизнь, чтобы иметь настоящий смысл или быть достойною духовной природы человека, должна быть оправданием добра. Этого требует и этим удовлетворяется наше нравственное существо… Чтобы жизнь человека имела такой смысл или была оправданием добра, кроме естественных добрых чувств стыда, жалости и благочестия, принадлежащих самой природе человеческой, необходимо еще нравственное учение, которое не только закрепляет эти чувства в форме заповедей, но и развивает заложенную в них идею добра, приводя в разумную связь все ее, в природе и истории данные, проявления и выводя из нее полноту нравственных норм для направления, управления и исправления всей личной и общественной жизни».

К качествам добра можно отнести и диалектическую гибкость мышления, толерантность, самокритичность (покаяние), готовность к диалогу, умение пойти на разумный компромисс с инакомыслящими, заботу о возможно более полном удовлетворении интересов не только большинства, но и меньшинства людей, даже каждой отдельной личности. В идеале — это любовь ко всем людям, понимаемая в духе А. Швейцера как «преклонение перед жизнью» и включающая в себя человеколюбие и гуманизм.

Поэтому нравственность выражает человеческое измерение, как самого человека, так и общественных отношений. Так, А.А. Гусейнов пишет, что нравственность «есть качество индивида, взятого в аспекте его общественного содержания, или (что одно и то же) качество общества, взятого в аспекте его индивидуального бытия, она есть качество общественных отношений, составляющих сущность человека».

Всесторонняя общность людей, основанная на необходимости обмена их сущностных сил и всеобщем сотрудничестве, предопределяет универсализм, обще значимость и предельно всеобщий смысл морально-психических качеств, фиксируемых в нравственных категориях добра и любви, а также в их антиподах — зла и ненависти.

Но данные качества не привносятся извне как что-то готовое. «Добрый смысл жизни» должен быть избран, понят и усвоен самим человеком. Вместе с тем нравственные ценности являются выражением общественных отношений, поэтому этическое самопонимание не является абсолютной внутренней собственностью. «Самость в этическом самопонимании должна полагаться на признание со стороны адресатов. Поскольку другие вменяют ответственность мне, я постепенно делаю себя той личностью, какой я становлюсь через взаимодействие с другими», — подчеркивает Ю. Хабермас. Поэтому внешние социальные и духовные воздействия, различные авторитеты и образцы лишь потенциально влияют на формирование человека.

Непосредственным творцом своих ценностей, своего духовного облика является сам человек, то есть добро во всех его проявлениях (доброта, душевная добросовестность, дружелюбие, добродетельность, доброжелательность, добропорядочность, добросердечность, искренность, приветливость, сопереживание, терпимость к несущественным недостаткам окружающих, самоотверженность и подвижничество (альтруизм) во имя интересов другого человека, общества) является результатом самостоятельного выбора человека. Кроме того, исторические образы добра, которые нам даны, слагались во времени, а потому они не могут быть восприняты как всецело законченное, окончательно и во всех отношениях сложившееся целое.

Идея, что человек есть самоцель в своем построении, ценность для себя, в современном философском знании имеет различные оттенки и различное логическое развитие. В рамках нашего исследования в понимании проблемы свободы человека мы разделяем позицию Карла Ясперса, который, опираясь на кантовскую традицию в трактовке свободы, интерпретирует ее по-своему. У Канта исходное в свободе — «ты должен, это твой долг». У Ясперса человек, будучи свободным, в выборе потребностей и интересов (ценностей жизни), поступает так, а не иначе не потому, что он так хочет, а потому, что уверен в справедливости своего желания: «я на том стою и не могу иначе». Свобода, по Ясперсу, — это преодоление внешнего, которое все-таки подчиняет человека себе. Свобода творчества и оценок возникает там, где человек узнает себя в другом или где это внешнее, как необходимое, становится моментом собственного существования. Свобода вместе с тем есть и преодоление собственного произвола.

Нравственная сущность человека, таким образом, представляет собой проявления собственной индивидуальности, включающей свободное самовыражение, свободную инициативу, свободное действие.

Однако эти проявления внутренней свободы сопряжены с внешней свободой. В несвободном обществе личностные ориентации сильно ограничены. Для реализации последних необходимо такое общественное устройство, в котором «сознание и идеалы индивида будут не интериоризацией внешних требований, а станут действительно его собственными, будут выражать стремление, вырастающее из особенностей его сознания». Личность же, глубоко усвоившая и сделавшая мотивом своего поведения идеалы свободы и самостоятельности индивида, является условием существования свободного общества.

В таком контексте свобода является условием развития человека не только как индивидуальности, но и как социально развитого, общественно значимого ответственного человека, поскольку, «создавая» себя, человек реализуется в общественных отношениях, а потому несет ответственность за свой образ не только перед собой, но и обществом в целом. Поэтому основу нравственности составляет ответственность, а определение индивидуумом границ ответственности является самой ответственной нравственной проблемой. Без свободы не может быть и ответственности. Чем свободнее личность, тем большую ответственность за свои действия она несет. И наоборот — чем меньше свободы, тем меньше ответственности.

Третий компонент — эстетический. Сам термин «эстетика» изначально разрабатывался и специфицировался А.Э. Баумгартеном в гносеологическом статусе как специфическая форма познания, отличная от чувственности — всеобщего условия преданности Универсуму и его непосредственной обращенности к мыслящей субстанции, как область смыслообразующих выразительных форм действительности, обращенных к познавательным процедурам на основе чувства прекрасного.

Прекрасное, таким образом, было предположено как субстанциональная основа эстетического опыта вообще, через который мир воспринимается в своей высшей гармонии. Будучи необходимым условием оформления содержания эстетического опыта прекрасное осуществляется в виде идеала.

Нормативно определяя содержание эстетического опыта, идеал предполагает наличие собственного принципа обнаружения его законосообразности — вкуса. Вкус, как рефлектирующая способность суждения не является логическим, рассудочным понятием, а выражает чувство удовольствия и неудовольствия. Однако сам характер благорасположения, не являясь всеобщей определенностью, тем не менее, предполагается наличествующим у каждого, в силу чего вкус обладает законодательной способностью спецификации эмпирических законов по принципу целесообразности для наших познавательных способностей (Кант) и, таким образом, устанавливает иерархию переходов от одного вида прекрасного идеала к другому.

В рамках классической эстетики в качестве высшей формы воплощенного идеала постулировалось искусство. При этом само искусство представлялось как чистая эстетическая предметность, обращенная к чистому (лишенному интереса) чувству удовольствия и неудовольствия. Такое понимание эстетического изначально отделяло его от научно-теоретической сферы деятельности человека.

Существенные изменения в понимании эстетического привносятся Ф.В. Шеллингом и В.Г. Гегелем. Эстетическое начало у Ф. Шеллинга предстает как «равновесие», полная гармония сознательной и бессознательной деятельности, тождество чувства и нравственного начала, как идеал, недостижимый ни в теоретическом познании, ни в нравственном деянии. Ф. Шеллинг видит в искусстве ту сферу, где преодолевается противоположность теоретического и нравственно-практического, непреодолимое никаким другим путем, не случайно художник, по его мнению, это «интеллигенция» действующая как природа.

Гегелевская концепция человека как «живого произведения искусства» явилась началом того, что эстетическое стало все в большей степени рассматриваться как феномен развертывания сущностных аспектов человеческого бытия, а вкусовой идеал, соответственно, как проработка возможностей развертывания гуманистической перспективы. Эстетический опыт начинает интенсивно проникать в сущностные основы бытия человека, концентрируя его на выявление общегуманитарной телеологической установки, которая определяется Хайдеггером термином «алетейя» и означает процветание и «несокрытость» истины, открытость для обоснования и утверждения верховных ценностей человечества, само искусство при этом «вдвигается» в горизонт эстетики и становится непосредственным выражением жизни человека.

Специфика эстетических отношений проявляется в том, что в них меж субъектные отношения непосредственно реализуются через идеалы совершенства, гармонии и красоты. Здесь общественные отношения выступают в форме личностных и проявляются во всех видах и способах жизнедеятельности индивидов как результат индивидуализированного освоения каждым из них полноты общественного бытия. И хотя эстетическое отношение по самой своей природе менее всего допускают отрыв от общественной практики, оно наиболее отдалено от непосредственных материальных потребностей, то есть наименее утилитарно, а потому олицетворяет собой один из высших уровней освоения человеком действительности. Как отмечает В.В. Кожинов, «духовные ценности воплощают в себе предельные возможности человеческого бытия и деяния… В созидании духовных ценностей люди осуществляют свою суверенную человеческую волю, преодолевающую зависимость от прагматической необходимости… Высшие ценности суть не что иное, как конкретные воплощения человеческих идеалов». Поэтому прекрасное не просто один из видов ценностей, оно является «носителем общественных начал».

Прекрасное позволяет обнаруживать и воспринимать идеальное в опредмеченном виде, на что указывает B.C. Соловьев. «При непосредственном и нераздельном соединении в красоте духовного содержания с чувственным выражением, при их полном взаимном проникновении материальное явление, действительно ставшее прекрасным, т.е. действительно воплотившее в себе идею, должно стать таким же пребывающим в бессмертии, как сама идея». Н.Г. Чернышевский также подчеркивает, что «прекрасное есть жизнь», это «то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям».

Таким образом, эстетическое, воплощая единство сущего и идеала, значимого и должного, средства и цели воплощает в себе единство материального и духовного начал, благодаря чему любая проблема, подвергающаяся интеллектуальной рефлексии, оказывается экстраполированной в пространство не только рассудочно опосредованного, но и чувственного, созерцательного, интуитивного мышления. Этот синтетический охват, по мнению А.А. Григорьева, можно совершить не на основе логического вывода, поскольку жизнь есть нечто таинственное, т.е. неисчерпаемое и необъятное, а на основе эстетического восприятия мира, поскольку, во-первых, сама жизнь обладает качествами «сквозного эстетизма», а, во-вторых, любая мысль (знание), для того, чтобы в нее поверили должна принять «плоть и кровь», то есть принять определенный художественный образ.

Иными словами любое знание по мере его вызревания стремится принять эстетические (художественные) формы. Но значимыми, при этом, оказывается не знак мысли, знания, вещи, а сама мысль, знания, вещь в их обще жизненной специфике. Рассматривая искусство не только как органический продукт жизни, но и ее органическое выражение, А.А. Григорьев обосновывает требование синтеза разумности (мысли) и души художника, как требование полноты и цельности в познании жизни, в чем, по мнению В.П. Ракова, и состоит сущность эстетической реакции на действительность, позволяющей осуществлять целостный анализ мира и человека.

Основой существования единства интеллектуального, нравственного и эстетического является то, что они имеют одну причину — выступают сущностями одного и того же человека, пытающегося преодолеть объективно существующие несоответствия, противоречия между ним и окружающим миром. Реальное проявление этого отношения представляет собой нераздельную целостность субъективного и объективного, мышления и чувственности, идеи и образа, идейной образности и эмоции, эмоциональной, идейной образности и волевого акта.

Однако поскольку интеллектуальное, нравственное и эстетическое обладают относительной автономией, постольку они могут проявляться и сочетаться между собой самым различным образом, выдвигая на первый план ту или иную одностороннюю противоположность. Так, преобладание интеллектуальной сущности в абсолюте ведет к преобладанию чистого, безотносительного к человеку знания. В человеке моральном, но не имеющем эстетического вкуса, будет преобладать чувство долга. Эстетически развитый, но безнравственный человек способен увидеть добродетель даже там, где ее нет. «Предмет по внутреннему своему существу может возмущать моральное чувство, однако доставлять удовольствие при созерцании, будучи прекрасным». Если добро большей частью совпадает с победой над пристрастиями, то красота, по мнению Л.H. Толстого, есть основание всех наших пристрастий и может сопутствовать как нравственным, так и безнравственным явлениям. Говоря же об интеллигентности, мы предполагаем их соединение в единое целое, в рамках которого они, взаимоопределяя и дополняя друг друга, образуют «согласованную тотальность» интеллигентной личности.

В рамках данной целостности значение нравственной сущности состоит в преодолении центробежных и дробящих сил человеческого бытия, поскольку нравственные отношения не являются самостоятельными общественными отношениями со своей четко обозначенной предметной областью. Они представляют собой гуманистический, человеческий аспект всех общественных отношений и вплетены во все, в том числе эстетические и интеллектуальные отношения.

Эстетические качества соединяют воедино чувства, волю и интеллект человека, что особенно актуально в условиях нарастающей технической специализации и господства абстрактного знания. Объективной основой эстетического выступают свойства объективного мира: мера, симметрия, гармония, целостность, целесообразность и другие. Но эстетическими качествами эти свойства обладают не сами по себе, эстетические явления возникают из соприкосновения человеческого субъекта (его сознания) с объективной реальностью (действительностью). И в этом эстетические отношения зависят от меры интеллектуального развития человека.

Конечной целью любого познания является не идеальное отражение действительности, а наиболее законченное и многостороннее воплощение этой идеальной конструкции в «материальном мире». Любая же идеальная конструкция изначально несет в себе идею добра, ибо трудно представить, что ученый сознательно выстраивает свою теорию как теорию, сулящую человечеству зло и реальное ухудшение действительности.

Граница добра и зла проходит не между идеями теории, а между идеальным содержанием теории и ее воплощением в материальной действительности. Воплощение в чувственной среде того самого идеального содержания, которое мы желаем как высшего блага и мыслим как истину, по B.C. Соловьеву, и есть красота. Поэтому красота как подчеркивает Соловьев, приобретает статус действенной творческой созидающей силы в «реальном улучшении действительности», благодаря которой просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира.

Одновременно это означает и то, что красота необходима для осуществления добра. Распространяя добро на материальную природу как самостоятельную часть этического действия, Соловьев указывает на то, что добро может быть введено в нравственный порядок только через свое одухотворение идеей красоты. При этом, как показал И. Кант, эстетическое — не просто форма, призванная придать наглядность некоторым моральным прописям: оно само по себе морально. Эстетический идеал человека «состоит в выражении нравственного», а «прекрасное есть символ нравственного добра», то есть моральное имманентно эстетическому.

Выделяя моменты взаимосвязи нравственного и эстетического, И. Кант обосновывает эстетическое моральным. По его мнению, настоящий вкус может принять определенную форму только тогда, когда чувственность приведена в согласие с моральным чувством. Вместе с тем Кант вносит в понятие моральной оценки и эстетический аспект, считая «человеколюбящим» того, кто принимает эстетическое во благе всех людей.

В структуре интеллигентности нравственное служит условием эстетического отношения, а эстетическое совершенствует нравственное, одно духовное качество дополняет другое, а вместе они привносят в познание начала гармонии и задают нормы чувственного восприятия этой гармонии в отношениях человека и мира.

В качестве структурных элементов интеллигентности, таким образом, можно выделить интеллектуальное начало, включающее осознание знания как объективной ценности и переживание этой ценности как потребности; нравственное начало как выражение содержательной целесообразности интеллектуальной деятельности с позиции гуманистических идеалов; эстетическое начало как форму воплощения содержательной целесообразности интеллектуальной деятельности, конкретное содержание которых меняется в соответствии с особенностями ситуации «бытийного вопрошения» свойственной той или иной стадии социального развития.

В целом, подводя итог, можно дать следующее определение интеллигентности — это личностно-индивидуальное качество, состоящее в обладании высоким интеллектуальным уровнем развития, специфическими психологическими чертами и позитивными нравственно-эстетическими свойствами, проявляющимися посредством их привнесения в процесс и результаты деятельности общечеловеческих ценностей.

http://www.superinf.ru/view_helpstud.php?id=3738

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

два × пять =