Тема, предлагаемая вашему вниманию для обсуждения на «круглом столе» и посвященная феномену и природе конформизма отечественной интеллигенции, может показаться неожиданной и нелогичной для данной конференции, в центре которой — духовные ценности интеллигенции. Между тем, обращение к конформизму окажется вполне логичным и достойным обсуждения, если при этом будет выполнено несколько важных процедурных условий.
Условие первое: договориться о понятиях. На наш взгляд, тему конференции не следует достаточно искусственно ограничивать обсуждением только системы собственно духовных ценностей и в узком, непосредственном смысле этого слова — творчество, индивидуализация, свобода, нравственность, самопожертвование и т.д.
С одной стороны, эти ценности самодостаточны, важны и интересны для анализа. Вместе с тем, они обязательно взаимодействуют с другими ценностями. И с этой точки зрения важно, чтобы в центре обсуждения конференции оказалась и проблема более широкого порядка — система социальных, общественных ценностей, и соответственно — поведенческих действий интеллигенции.
В этом случае целесообразно и оправданно говорить, выражаясь на языке аксиологии (науки о ценностях), о таких «ценностных макропозициях», как гуманизм и эгоизм, конформизм и нонконформизм и т.д.
Сказанное тем более важно, что, говоря о ценностях, формирующих духовный, внутренний мир личности, мы с неизбежностью будем обращаться к таким из них (макроценностям социального порядка), благодаря которым интеллигент самоопределяется внутри группы, а группа в целом — внутри общества.
С данной точки зрения конформизм — это не только мировоззренческая, но и поведенческая, позиционная ценность. Под конформизмом традиционно понимается свойство, способность индивида, группы адаптироваться к тем или иным социальным условиям, принять нормы поведения, существующие в обществе, т.е. интеграционное качество, составная часть более широкого процесса социализации личностной, групповой. (В данном случае мы оставляем пока суждения о том, является ли конформизм ценностью позитивного или негативного толка.)
И в этом своем, допустим, объективистском понимании конформизм должен рассматриваться как важная составляющая в ряду других позиционных ценностей интеллигенции. Мы предлагаем для обсуждения так называемый ценностный треугольник: консерватизм — конформизм — критицизм.
Второе обстоятельство, в силу которого возникла мысль обсудить феномен конформизма. 4-7 сентября 1995 г. в Москве прошла, организованная Межрегиональным цёнтром фундаментальных исследований с участием ученых МГУ и ряда других стран, Международная конференция по проблемам интеллигенции: «Интеллигенция в условиях общественной нестабильности: конформизм или духовное лидерство?» Как предполагали организаторы конференции, стержнем обсуждения на ней стала идея ответственности российской интеллигенции за судьбы страны и ключевой роли, которую должна сыграть интеллигенция в процессе возрождения общества.
По итогам конференции был опубликован сборник тезисов докладов ее участников под названием: «Интеллигенция в условиях общественной нестабильности» (М., 1996).
Что обращало на себя внимание при знакомстве с тезисами сборника? Здесь действительно обсуждалась глобальная проблема социальной и исторической ответственности интеллигенции за происходившее и происходящее ныне в стране. Мессианский оттенок роли интеллигенции налицо. Естественно, большинство сходится на том, что миссия интеллигенции в обществе, конечно, — духовное лидерство, а не конформизм. В сборнике не только не оказалось ни одной публикации, посвященной природе и значению конформизма, но и повсюду, где о нем было упоминание, оно оказывалось крайне негативным и сопровождалось эпитетами, типа «беспринципный», «эгоистичный» и т.д.
Как нам представляется, дискуссия на московской конференции оказалась бы более результативной, если бы ее организаторы избежали дихотомии — сознательного противопоставления двух типов ценностного поведения интеллигенции — духовного лидерства конформизму. По нашему мнению, в реальной действительности внутри интеллигенции неизбежно сосуществуют несколько типов ценностного поведения — и конформизм, и нонконформизм (или духовное лидерство), и консерватизм. Список можно расширить, но в любом случае -— это макроценностные позиции, присущие интеллигенции, и не считаться с этим нельзя.
И еще одно соображение, необходимое как вводное к дискуссии. Несколько лет тому назад, в 1992-1993 гг., коллектив историков и архивистов разрабатывал концепцию издания документальных сборников серии «Архивы Кремля» , имея в виду публикацию документов архива Политбюро ЦК партии.
Мы определили в качестве исторического «узла» события 1922 г. — по линии взаимоотношений власти и общества:
1) власть и церковь (изъятие церковных ценностей, репрессии в отношении священнослужителей);
2) власть и политическая оппозиция (процесс над лидерами партии эсеров);
3) власть и интеллигенция (депортация из страны — «философский пароход»; забастовки в вузах).
Для того, чтобы найти идейный стержень для трех упомянутых сюжетов, нами было предложено рабочее название: «Власть и ценности России. Год 1922-й». Подразумевалось, что объединяющим церковь, политическую оппозицию и интеллигенцию может стать понятие ценности — в широком социально-культурном смысле этого слова.
В связи с этим нам хотелось бы перефразировать название настоящей конференции: «Ценности интеллигенции — интеллигенция как ценность». Интеллигенция как социальнокультурная ценность, обеспечивающая развитие.
Интеллигенция как ценность, обеспечивающая преемственность общественного развития. Интеллигенция как ценность, обеспечивающая устойчивость общественного развития.
Сказанное имеет самое прямое отношение к роли и значению социального конформизма как ценностной позиции интеллигенции.
В сфере духовного производства культурологами давно используется понятие технологической цепи культуры — создание (производство) культурных ценностей — адаптация и распространение ценностей — потребление ценностей. Если опять-таки вспомнить известную классификацию интеллигенции, предложенную в свое время М.А. Рейснером, то он по функциональному признаку выделял среди нее группы творцов и приспособителей (реализаторов) культуры. Даже с этой точки зрения (технологической) окажется, что значительные слои работников умственного труда заняты не созидательным, творческим трудом, а адаптацией и распространением знаний и воплощением их в практику. В сущности, уже в этом заложена объективная основа (технологическая) существования конформизма. Основные и массовые профессиональные отряды интеллигенции — медики, педагоги, управленцы, офицеры, юристы — «обучены» на конформизм (приспособление своего труда к нормам и стандартам существующего общества). Таково первое объективное основание конформизма интеллигенции как позиции адаптационно-приспособительной.
Второе (и не менее важное) основание, дающее конформизму социальную «прописку» или право на существование. Мы бы назвали конформизм правом на индивидуальную, и групповую самозащиту.
Выделим несколько уровней, где происходят взаимодействия интеллигенции — внутри группы (общности) и вне, где интеллигенция взаимодействует как социально-профессиональная общность с властью и другими социальными группами (обществом в целом).
Внутри самой интеллигенции, равно как и отдельных ее корпоративных групп уже существует механизм адаптации, недопущения и сглаживания конфликтных ситуаций. В рамках своей специальности, в сфере творчества личность может быть творческой, нестандартной, но в рамках корпорации существует комплекс норм и ценностей (профессиональная этика), который, фактически, при выполнении этих требований и есть конформизм как мера устойчивости лиц той или иной профессии («профессиональный конформизм»).
Более сложным и конфликтным представляются взаимоотношения интеллигенции с социальной средой.
Мы хотели бы ввести здесь термин, применяемый в естественных дисциплинах, — «агрессивная среда». Так вот, применительно к положению интеллигенции в российском обществе XIX-XX вв. она находилась в социальной среде, часто и во многом агрессивной по отношению к ней. Антиинтеллигентские настроения — «махаевщина» до революции и «спецеедство» после нее — сопровождали интеллигенцию весь XX век. Это — тема отдельного и специального разговора. Для нас же сейчас важно зафиксировать, что конформизм как мера лояльности по отношению к власти и обществу являлся ничем иным, как мерой самозащиты, особенно в условиях «агрессивной социальной среды». В моменты обострения ситуации, общественной нестабильности, конформизм в этой своей грани может проявляться в виде социального подражания. Приведем пример для иллюстрации — известен факт возникновения и существования в 1917 г. такого профессионально-политического объединения, как Советы депутатов трудовой интеллигенции (СДТИ), созданные вслед и по алгоритму создания других Советов 1917 г.
Социальный конформизм, таким образом, — величина объективно заданная. Весьма важен в связи с этим следующий момент. В треугольнике взаимоотношений «власть — интеллигенция — общество» традиционно исследователям и делается акцент на связке «власть — интеллигенция». Проведено несколько специально посвященных этому конференций, в том числе здесь, в Екатеринбурге («Интеллигенция и власть на пороге XXI века. — 1996), появилось несколько специальных монографических исследований социологов, политологов, историков. «Натиск» на проблему по своей интенсивности и масштабам, в принципе, оказался непропорционален сравнительно скромным результатам. Исследователи вслед за публицистами подтверждают следующую формулу взаимоотношений: интеллигенция не должна сливаться с властью, но не менее опасна и позиция постоянного конфликта с ней.
Получается, что нормой ценностной позиции для интеллигенции, применительно к власти, оказываются не охранительный консерватизм, не конфронтация. Иначе говоря, мерой взаимоотношений становится тот же самый конформизм.
Хотелось бы проиллюстрировать сказанное, используя разработанную московским социологом Н.Е. Покровским социальную типологию поведения российской интеллигенции в послереволюционный период (и шире — советский период). Он насчитывает шесть парадигм поведения:
1) «исход», эмиграция;
2) катакомбы, внутренняя эмиграция;
3) дистанционное партнерство (стремление найти способ сосуществования с режимом, сохранив личную независимость);
4) умеренное сотрудничество (стремление найти области деятельности, наиболее нейтральные в идеологическом отношении, напр., естественные науки);
5) самозабвенный сервилизм;
6) диссидентство (Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. С.17-28).
Можно не соглашаться и критиковать предложенную Покровским типологию, но можно и рассмотреть ее под углом предмета дискуссии — феномена конформизма. Три из шести предложенных типов поведения групп интеллигенции — внутренняя эмиграция, дистанционное партнерство и умеренное сотрудничество — суть разные стороны, грани социального конформизма.
И наконец, следует вновь подчеркнуть, что мы затрагивали парадигмы взаимоотношений «интеллигенция и власть». Если же мы решим рассмотреть другую связку — «интеллигенция и общество», то исследовательские задачи значительно усложнятся, но и оснований — объективных и субъективных — для существования конформизма как качественной меры социальных взаимодействий сможем обнаружить достаточно.
Последнее соображение, предлагаемое вашему вниманию. Дискуссия, чтобы быть конструктивной, должна иметь стержень. В известной мере он сформулирован в виде вопросника, предложенного участникам диспута. Вероятно, нет необходимости подробно рассматривать весь спектр вопросов. Видимо, есть смысл ограничиться несколькими (базисными).
К их числу можно отнести следующие проблемы:
1. Феномен конформизма вообще и интеллигенции в частности. Причины, основания конформизма и виды его проявления.
2. Ценностный треугольник — три «К»: консерватизм — конформизм — конфронтация.
3. Преломление конформизма в различных профессиональных средах — ученые, деятели искусства, военные и т.д.
4. Конформизм как мера самозащиты интеллигенции.
5. Конформизм как одно из условий социальной стабильности.
https://elar.urfu.ru/bitstream/10995/24227/1/iurg-1998-08-10.pdf