Русская история еще не началась

Полит.ру публикует интервью с поэтом, писателем, публицистом Дмитрием Быковым по поводу вечно волнующей темы — позиции интеллектуала в истории, русской интеллигенции к власти и стране.

Дмитрий Быков, недавно выпустивший в серии «ЖЗЛ» жизнеописание Бориса Пастернака и только что — свой четвертый роман «ЖД», говорит о «роли интеллигенции», основываясь на большом историческом и антиутопическом материале и, конечно, экспрессивно и неполиткорректно.

Беседовал Леонид Клейн.

— Когда мы говорим о возможной роли интеллигенции, то всегда исходим из того, что эта роль существует, что интеллигенция способна каким-то образом влиять на власть, на судьбы мира… Сейчас, когда вырисовывается новый лик русской истории, и человеку в ней нет места, когда роль личности стремиться к нулю, то надо понимать, что у интеллигента есть только два выхода: либо он участвует в происходящем, помогает власти, дует в ту же сторону, куда ветер, и на этом может нажить определенные преференции… Но если он доживет  до следующего исторического этапа, то  будет дискредитирован, как  большинство певцов застоя. Надо жить лет 80, чтобы успеть прожить низвержение и реабилитацию. Классический пример — Сергей Михалков.

Но не у всех такое здоровье….

Как мы знаем, люди, рождающиеся с таким пассионарным запасом, обычно долгожители… Есть второй вариант, это когда человек, как сказано у Пьецуха, «крутится поперек колес истории». Такое колесо либо стирается довольно быстро, либо ломается, Опять же, если человеку  повезет,  он доживает до реабилитации, как Войнович или Аксенов.

Других вариантов нет?

Нет. Дальше речь идет о стратегии, то есть о том, как жить, чтобы выжить и быть счастливым; и о сохранении лица. Надо постараться, чтобы стратегия совпала с сохранением лица.

Для вас этот вопрос должен быть более чем актуальным. Вы только что выпустили книгу о Пастернаке, который всю жизнь решал для себя проблему взаимодействия с властью.

Пастернак выбрал для себя гениальную стратегию.

Он был наблюдателем.

Почему наблюдателем? Он участвовал в телодвижениях этой власти пока это совпадало с его интенциями… Как мы помним, он «мерился пятилеткой». А потом ушел в юродство.  У Пастернака была покаянная интеллигентская интонация и очень темная лексика. Люди слушали интонацию, но говорил он вещи, которые с властью не совпадали, но, слава тебе Господи, никто этого не понимал… Знаете, определение соцреализма — это искусство хвалить начальство в понятных для него терминах. Пастернак действовал гораздо четче: он умел ругать начальство в непонятных ему терминах. Так же, когда вышел «Доктор Живаго», они ничего не поняли. Они думали, что эта книга порицает отдельные стороны советской действительности, а она отменяла эту действительность полностью.

Могли бы, кстати, напечатать, и ничего страшного бы не произошло.

Конечно, спокойно могли бы издать роман, и никто не обратил бы внимание ни на его еврейскую составляющую,  ни на христианскую, ни на страшно двойственное отношение к русскому народу, который представлен либо в своем зверском виде, либо в тупо-покорном…

Но путь Пастернака – это не рецепт для большинства.

Конечно. Бывают ситуации, когда человек озабочен только сохранением лица. Это вариант Новодворской. Она понимает прекрасно, что ее влияние на мировые судьбы ничтожно, но она при этом героически держится своей проигрышной, чудовищной, позиции. В этом есть некий эстетический феномен, своеобразная законченность. Или Анна Политковская. Никто всерьез не воспринимает, что она говорит. Это путь революционера, который больше всего озабочен своей репутацией,  это то, о чем Пастернак говорил «ложусь, как в гипсовую маску». Такая линия поведения рано или поздно заканчивается тем, что человек становится  гротескным персонажем светской хроники. Это мы видим на примере Лимонова. Он, безусловно,  гений и борец, это герой-одиночка, но чем дальше — тем больше это карикатура на себя. Тут ничего не поделаешь. При том, что эта карикатура великая.

В любом случае, человек заботится только о своем личном пути.

В том-то и дело. Потому что никакой общественной программы в России у интеллигента нет. Вы можете думать так или сяк, можете выйти на площадь или на нее не выходить. Весь вопрос в том, когда вы на нее выходите. Если вы выходите тогда, когда это совпадает с генеральной интенцией времени, то становитесь богом, героем и обладателем усадьбы в Жуковке. Если приходите в глухое время, то вы умираете, сознавая, что ваша жизнь никому не нужна…

Или как, Крылов, приходите на площадь 14 декабря посмотреть, что творится…

Ну, да. Кстати говоря, люди которые туда пришли, были очень интересной публикой. Большинство из них ведь не разделяли декабристских  целей. К Пестелю отношение было самое скептическое, Рылеева считали блаженным. Но люди шли, потому что этого требовала честь. Вы идете туда, чтобы свергать строй? Нет, они шли, чтобы спасти лицо. По крайней мере, большинство из них.

Значит, в России у интеллигента остается только путь спасения лица?

Стругацкие в «Улитке на склоне» очень точно описали положение, в котором мы находимся. Интеллигент —  это человек, который все понимает, но ничего не может сделать. Он может идти и резать мертвяков, потому что он таким образом противостоит прогрессу, но спасает свою совесть, а может помогать жрицам партеногенеза, которым он тоже не нужен, но они его так и быть возьмут…

И ничего другого не дано.

Почему?

Потому что воздействие личности на судьбы нашего общества страшно мало, потому что это общество развивается по механической модели, а не по человеческой, и потому что ни один человек в этом  социуме не соблюдает ни одного закона. Человек начинается там, где он ставит себе надличную ценность и начинает ей служить. Русская история в этом смысле еще не началась. Это всегда цикл.

Какой этап этого цикла происходит сейчас?

Понимаете, в этой драме всегда один и тот же набор персонажей: есть тиран, есть сатрапы, борцы… Вот возьмем сегодняшний день. Например, Сурков. Казалось бы, фигура принципиально новая. Где ему аналог в тридцатые годы? Это должен быть человек, который засветился и замарался еще в те времена довольно серьезно; который действует сегодня, искупая прежние грехи, причем особенно зверствует относительно тех людей, с которыми тогда корешился. Это должен быть человек, принадлежащий частично к нации, традиционно враждебной России, чтобы с особенным злорадством смотреть, как Россия истребляет себя. Сверх того, это должен быть эстет и теоретик…

И кто же?

Такая фигура обнаруживается. Андрей Вышинский. У Суркова с ним много общего: активно светился в тех еще временах (тот подписывал приказ об аресте Ленина, этот — был главным пиарщиком Ходорковского). Он и сейчас служит ровно теми же методами, которыми  служил Ходорковскому. И если один шел с лозунгом «царица доказательств», этот — «суверенная демократия». Один частично принадлежит к чеченцам, другой — к полякам… Поэтому такой персонаж испытывает дополнительное эстетское наслаждение, глядя, как эти «свиньи» мочат друг друга под его дирижерскую палочку…

Ну все-таки, Сурков — это кремлевский пиар. Он же не прокурор.

Но, между прочим, то, что происходило тогда, тоже было кремлевским пиаром, потому что все показательные процессы отрежиссированы мейерхольдовскими средствами…

А почему вы ищите аналоги, двойников?

Потому что решительно у всех обнаруживаются аналоги, и главная драма российской истории — это драма несовпадения личного темперамента и исторической ниши.. В этих условиях интеллигент может быть шутом или пророком. Или может — быть первым поэтом, которому многое можно. Через него осуществляется связь власти с обществом. Ну когда-то это был Пастернак, до этого Пушкин, до него, я полагаю, Тредиаковский…

Может быть и еще один вариант. Если человек поверил в оттепель, подумал, что теперь уже многое можно, и в конце концов поехал в Илимский острог. Это случай Радищева при Екатерине, случай Синявского при Хрущеве, случай Чернышевского при Александре. И когда мы доживем до оттепели, то будет что-нибудь и у нас.

У вас есть еще примеры?

Ну да. Интересно, например, посмотреть, как перевополотился Достоевский. Думаю, произошла определенная реинкорнация в Солженицыне. Графоманская поэзия, страстная русофилия, изломанные интеллектуальные герои и народ такой, как Матрена. Оба рано сели за свои убеждения. А кончили откровенным принятием монархии. Солженицын, впрочем,  не так откровенно, как Достоевский. Заметьте, Солженицын уже написал свои «Записки из мертвого дома».

Вы имеете в виду «ГУЛАГ»? Но ведь эта книга не только об ужасах лагеря, но и о самостоянии человека, его мужестве или малодушии.

Это книжка о том, как было бы хорошо, если бы все люди были бы принципиальными. Своих «Бесов» Солженицын тоже написал — это статья «Наши плюралисты». Более того, главная общая черта этих двух писателей — что они оба страдали смертельной болезнью и оба ее преодолели. Не говоря уже о том, что оба по преимуществу публицисты.  Тут вообще перекличек очень много. Кстати, Лакшин в своей статье об «Иване Денисовиче» первый обратил внимание на то, что разговор Ивана Денисовича с сектантом Алешей это прямой парафраз разговора другого Ивана с другим Алешей из «Братьев Карамазовых». Вплоть до того, что исполнитель главной роли в «В круге первом» — это Миронов, который сыграл Мышкина в «Идиоте».

Ну хорошо, Вышинский — это Сурков, Достоевский — Солженицын. Давайте немного поговорим о вас. Вы ведь тоже участник этой исторической драмы и один из ее персонажей. Как вы себя ощущаете? Когда я читал ваши колонки в «Известиях», особенно по поводу безобразной ситуации с выселением людей в Бутово, я думал, —  все, сейчас это будет последняя его колонка.

Колонки будут, и в этом весь ужас. Я не могу отказаться от этих колонок, так как это трибуна, а вместе с тем не могу не признать, что «Известия» — очень деградирующее издание.

А есть не деградирующие? Скажите в каких СМИ вы не будете печататься? Где проходит граница?

Я никогда не буду давать интервью ни одному мужскому журналу, который позиционирует себя как журнал для быков: сигары, виски и проч. Это не для меня.

https://polit.ru/article/2006/09/13/bykov/

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

19 + шесть =