Никитина Е.Б. Российская интеллигенция как историко-социологический феномен

Русская интеллигенция была такой, какой ее создала русская история;
в ее психическом укладе отразились грехи нашей болезненной истории,
нашей исторической власти и вечной нашей реакции.
Н. А. Бердяев, «Философская истина и интеллигентская правда» (1909)

Исследователи, занимающиеся изучением социальной структуры общества, время от времени вынуждены ставить под сомнение факт существования его отдельных структурообразующих элементов. Современные социологические исследования позволяют говорить о прогрессирующей социальной изоляции российской интеллигенции и об утрате ею своих культурно-просветительских функций. Термины «интеллигенция» и «интеллигент» становятся все более аморфными с точки зрения содержания, причем последний постепенно уходит из жизни, становясь обозначением персонажа анекдотов и народных афоризмов.

Моя цель, разумеется, состоит не в пересказе популярных в народе анекдотов, а в систематизации социокультурных представлений о сущности и назначении интеллигенции. Моя статья имеет следующие цели:

• выявить конститутивные характеристики интеллигенции как исторически сложившегося общественного слоя и как вневременного способа понимания мира и своего места в нем;
• ответить на вопрос, существует ли интеллигенция в современном российском обществе, и рассмотреть различные точки зрения на причины и социальные последствия ее исчезновения;
• ответить на вопрос, есть ли необходимость в возрождении интеллигенции на постсоветском пространстве, и определить, в чем должны заключаться ее функции в условиях полифонического с точки зрения идеологии общества.

История возникновения понятия

По мнению теоретика и историка интеллигенции В. Тепикина, первоисточником термина «интеллигенция» следует считать греческое слово vo^oig, которое переводится как «сознание» и «высшая степень понимания». Со временем греческое слово легло в основу латинского термина intelligentia с тем же значением. По замечанию О. Степановой, старшего научного сотрудника Института социально-психологических исследований РАН, устаревшая форма глагола intellegio, interlego, несла большую семантическую нагрузку (inter — «взаимно», lego -«собирать») и вызывала ассоциацию со сбором головоломки, в процессе которого бессмысленные по отдельности детали складываются в логически связную картину.

В Средневековье термин получил теологическую трактовку и стал обозначать Божественный Разум, создающий многообразие мира. Впоследствии Г. В. Ф. Гегель реконструировал термин в заключительной части работы «Основания философии права» (1820), где писал, что дух и есть интеллигенция.

Термин появился в русском языке сравнительно недавно, в первой половине XIX в., и вошел в иностранные словари с пометкой «русс.». Впервые его употребил В. А. Жуковский в своих дневниковых записях от 1836 г. — там, где писал о петербургском дворянстве как о «всей русской европейской интеллигенции». Впоследствии исследователь С. О. Шмидт, обращаясь к наследию Жуковского, доказал, что последний не только впервые употребил термин «интеллигенция», но и понимал его в том смысле, в котором его понимают теперь — в смысле принадлежности к определенной социальной среде, которой свойственны образованность и высокий уровень нравственности. В начале XX в. термин был переосмыслен и введен в повседневное употребление критиком и публицистом П. Д. Боборыкиным. В статье «Русская интеллигенция» (1904) он писал о двух вариантах трактовки термина: социальном, как «самого образованного слоя общества», и философском, как «разумного постижения действительности». Следует заметить, что способность выстраивать из отдельных частей целостную картину, о которой шла речь выше в связи с этимологией термина «интеллигенция», неоднократно упоминалась в работах немецких философов-идеалистов, пользовавшихся популярностью среди образованных представителей российского общества 1820-1830-х гг.

Несмотря на то, что новый термин стал общепринятым как в научном, так и в массовом сознании за достаточно непродолжительный период времени, его семантическая направленность оставалась в значительной мере неопределенной. С. Орлов в статье «Интеллигенция как мифологический феномен. Историкосоциологический анализ» приводит цитату из письма народника Н. К. Михайловского, которая, на мой взгляд, отражает вневременную сущность понятия «интеллигенция»: «Мы — интеллигенция, потому что мы многое знаем, обо многом размышляем, по профессии занимаемся наукой, искусством, публицистикой» [5]. Однако данное определение, по замечанию Орлова, антикау-зально, т. е. является, скорее, эмоциональным, чем логическим, и как таковое не может считаться категориальным.

В 1909 г. был опубликован сборник статей русских философов о сущности интеллигенции и ее роли в истории России под названием «Вехи». В сборник, который Орлов называет «самым полным и всесторонним исследованием проблематики интеллигенции в дооктябрьский период» [7], вошли восемь статей, авторами которых были М. О. Гершензон, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве и С. Л. Франк. Каждый из них рассматривал не феномен интеллигенции в целом, а его отдельные структурообразующие черты. Так, Гершензон в числе характерных особенностей интеллигенции называл эгоизм и безликость, Бердяев усматривал в ней замкнутость и склонность к утилитарной этике, Булгаков указывал на космополитизм, Кистяковский — на правовой нигилизм, Струве — на атеизм, Франк — на чуждость русской литературе. Авторы сборника сходились в одном: они считали интеллигенцию внесословной и внеклассовой группой, видящей свою миссию в защите интересов народа. При этом подчеркивалось, что интеллигенция являлась не наиболее образованной частью общества, но наиболее критически настроенной.

По мнению В. Кантора, ординарного профессора НИУ-ВШЭ, в конце XIX — начале ХХ вв. «образ интеллигента был столь же загадочен, как образ еврея, тем более что процент русских евреев среди русской интеллигенции был весьма высок» [3, а 91]. Загадочность интеллигенции была следствием ее социокультурной аморфности, которая выражалась в способности примерять на себя различные маски в зависимости от обстоятельств. По верному замечанию Кантора, критики интеллигенции — поэты, писатели, философы, политики, чиновники и т. п. — сами были интеллигентами по происхождению. Кроме того, интеллигенцию можно понимать и как социальный слой, и как совокупность определенных интеллектуальных и нравственных качеств. Кантор понимает ее именно во втором смысле: «Интеллигенция — это не социальная прослойка; это особое духовное состояние, особый тип жизнеповедения. Он может уходить и возвращаться. Так же то появлялись, то исчезали в истории христианские подвижники. Пространство, в котором существует интеллигенция, можно обозначить двумя словами — просвещение и свобода» [3, а 102]. На мой взгляд, интеллигенция может быть понята и в первом смысле как страта квалифицированных специалистов, которые, во-первых, связаны определенным уровнем нравственности и характером убеждений, и, во-вторых, осознают свою культурную миссию в современном российским обществе. Последнее утверждение носит основополагающий характер. Принципиальное отличие интеллигента от интеллектуала состоит в его ориентированности за пределы собственной личности. Интеллигент живет не интересами частного порядка, а интересами определенного масштаба: своего дома, своего населенного пункта, своей страны — наконец, всей планеты. Свойственная интеллигенту внепространственная ориентация предполагает препятствие в виде своего рода «дезориентирующего контура»1: слишком большой масштаб действий не дает возможности выработать четкую стратегию поведения. В интервью «Русскому журналу» ректор ГУ-ВШЭ Я. Кузьминов следующим образом пояснил различие между интеллигентом и интеллектуалом: «Интеллектуал конкретен, интеллигент размыт и ориентирован во все стороны2. Интеллектуал четко идет к своей цели, эта цель просчитана рационально. Интеллигент менее озабочен рациональностью3; он, скорее, озабочен ощущением, разными ощущениями: это ощущение свободы, это ощущение культурного соответствия того, что делается вокруг него и им самим, или несоответствия» [15].

На сегодняшний день по-прежнему нет четкого и определенного понимания термина «интеллигенция». По данным, опубликованным в 2008 г. на сайте фонда «Общественное мнение», на вопрос «Как Вы понимаете слово “интеллигенция”?», респонденты общим числом в 1500 человек дают ответы, описывающие не столько общественный слой с определенными социальными функциями, сколько людей, которых они к нему относят. Около половины респондентов (40 %) отвечают, что интеллигенты — это образованные и эрудированные люди, имеющие дипломы о высшем образовании. При этом лишь небольшая доля опрошенных (10 %) считают, что интеллигентным людям присущ развитый интеллект. Примерно четверть респондентов (24 %) высказалась в пользу хороших манер и грамотной, литературной речи: «культурные, не ругаются вульгарными словами». Значительная часть опрошенных (14 %) полагают, что интеллигентность выражается в высоком уровне нравственности; половина данной группы (7 %) охарактеризовала интеллигента как «человека слова». Почти полное отсутствие отрицательных характеристик со стороны респондентов говорит о положительном отношении современного общества к интеллигенции в целом. Однако следует задать вопрос, существуют ли интеллигенция и интеллигенты в российском обществе сегодняшнего дня?

Исчезновение интеллигенции в современном обществе

Большинство современных исследователей сходятся во мнении, что интеллигенция как социальной слой осталась в прошлом, и связывают ее исчезновение с распадом СССР. По мнению Степановой, изменение политической ситуации в стране способствовало не только исчезновению интеллигенции как класса, но и вытеснению понятия «интеллигенция» на периферию российского символического пространства.

В. Луков, директор Института фундаментальных и прикладных исследований МосГУ, видит причину исчезновения интеллигенции в трансформации информационной структуры общества. Если в XIX и в меньшей степени ХХ вв. интеллигенция выступала в роли «интерпретатора и ретранслятора культурных ценностей на базе тесной связи между образом культурного человека и грамотностью» [4], то стремительное развитие коммуникационных технологий на рубеже ХХ-ХХI вв. привело к резкому сокращению расстояния между образованными и необразованными слоями населения в смысле доступа к информации. Само понятие «грамотность» претерпело существенные изменения: если ранее под ним понимали в основном работу над письменным текстом, то теперь — работу с образной информацией. Кроме того, пишет Луков со ссылкой на Ю. Хабермаса, переработка и трансляция информации посредством СМИ привела к фрагментарному восприятию мира, что в корне противоречит стремлению интеллигенции к воссозданию целостной картины на основе разрозненных фактов.

Компьютеризация общества, т. е. внедрение электронновычислительных технологий во все сферы его жизнедеятельности, действительно вытесняет интеллигенцию с ее прежних позиций, но не должна порождать иллюзию всеобщей грамотности и образованности. Доступность информации, кроме очевидных положительных сторон, имеет и отрицательную, которая выражается в ее стремительном обесценивании, приводящем не к повышению, а к понижению уровня грамотности населения и качества преподавания в высших учебных заведениях. Сейчас вряд ли кого-то можно удивить дипломом о высшем образовании: его могут получить все, у кого есть время, деньги или доступ к Интернету — многие вузы предлагают образовательные программы, обучение по которым проходит в режиме on-line. Очевидно, что образование становится массовым, и как все явления массового характера — музыка, литература, кинематограф и т. п. — приобретает весьма сомнительное качество.

Е. Гришина, автор статьи «Научная интеллигенция: противоречия социальной идентификации», усматривает в постепенном исчезновении интеллигенции результат системных реформ 1990-х гг., в ходе которых наука отошла на периферию общества. По словам академика РАН Г. Осипова, «в России в результате реформирования объем финансирования науки оказался равен 0,34 % ВВП. В расчете на одного сотрудника он оказался в 50-100 раз ниже, чем в развитых странах» [8]. При этом, отмечает Гришина, в условиях становления рыночной экономики наук не только перестала финансироваться в достаточном объеме, но и потеряла основных заказчиков, которыми традиционно выступали военно-промышленный комплекс и гражданская промышленность. По данным исследований, приводимых Гришиной в ее статье, за последние десять лет число организаций, занимающихся научными исследованиями и разработками, в среднем сократилось примерно на 13 %. Данные показатели различаются по типам организаций. Если число вузов возросло, то число научных организаций различного профиля, напротив, сократилось, по данным ряда источников, приблизительно в 4-5 раз [12]. Приведенные факты позволяют говорить, с одной стороны, о более или менее стабильном положении гуманитарной интеллигенции и о кризисном положении технической и естественно-научной — с другой.

Пример из недавнего прошлого. Из интервью с учеными М. Гельфандом, И. Артамоновой, Е. Базыкиным и К. Северино-вым, опубликованного на сайте Полит.ру [13], стало известным о сворачивании программы «Молекулярная и клеточная биология» (МКБ). Программа, начатая в 2002 году, была нацелена на поддержку научных групп и лабораторий, деятельность которых определяет вектор направленности российской науки. Координатор Программы, академик Г. Георгиев, директор института биологии гена РАН, заявлял в интервью, что она должна служить целям возрождения российской науки и возвращения части российских ученых, уехавших на Запад. Рабочий ритм Программы, ставшей для Академии Наук примером прозрачности организации экспертизы, продолжался до 2007 г. В январе 2008 г. участники Программы неожиданно оказались в ситуации финансового вакуума: ее, как и ряд других программ РАН, не продлили. Решение вопроса постоянно откладывалось, и лаборатории лишились возможности проводить дальнейшие исследования, покупать необходимое оборудование и выплачивать зарплату своим сотрудникам.

По мнению Гришиной, «кадровый корпус любой науки в значительной степени состоит не из “открывателей”, а из разработчиков и исполнителей, обеспечивающих воспроизводство и кропотливое приращение научного знания; без их труда наука не может существовать. Важно и другое — из основной массы научных работников формируется человеческий капитал науки, ими выстраивается тончайшая ткань человеческих отношений, традиций, этических норм, которые складываются в научноисследовательском коллективе годами и создают атмосферу, которая и рождает ученых-креаторов» [1]. Отсутствие заказов и достаточного объема финансирования со стороны государства приводит к разрушению сообществ ученых, исчезновению традиций и разрыву цепи академической преемственности, не говоря уже о вынужденной эмиграции части ученых за границу. Приводя результаты исследований инициативной группы Scientific.ru, Гришина пишет, что активно работающих ученых -т. е. публикующих как минимум одну статью в год в журналах, учитываемых в 1Э1, — на территории России осталось не более 30-40 тысяч [14]. Для сравнения напомню, что, по данным переписи за текущий год, численность населения одной лишь Москвы составляет 10,5 млн.

Р. Рывкина в статье «Интеллигенция в постсоветской России — исчерпание социальной роли» приводит следующие причины ухода интеллигенции с исторической арены после распада СССР:

1. Исчезновение определенных социальных слоев при переходе общества из одного периода в другой является естественным следствием закона трансформации социальных систем. Например, появление на российском рынке западных компаний привело к существенному изменению положения служащих, так называемых «белых воротничков». Аналогичным образом развал колхозов привел к исчезновению класса колхозных крестьян, а развал советского государства — к исчезновению класса интеллигенции, который был призван олицетворять данное государство и его общество.
2. Советская номенклатура в традиционном понимании данного слова прекратила свое существование в момент распада СССР. С ее исчезновением утратило смысл понятие «идеологическая работа», и представители интеллигенции или нашли новую нишу в изменившейся структуре российского общества, или, сохранив верность прежним идеалам, оказались на его периферии. В современном российском обществе, свободном от влияния советской или какой-либо иной идеологии, нет места для интеллигентов как выразителей данной идеологии.

По мнению Рывкиной, «та функция, которую в СССР выполняла интеллигенция, с прекращением ее существования исчезла. Поэтому исчез тот фундамент, на котором она “стояла”. Утратив его, интеллигенция ушла из социальной жизни. Действительно, ее главная функция состояла в просвещении общества, но не в абстрактном, а весьма конкретном: в воспитании людей в духе социализма и советского патриотизма. Конечно, ученые, физики, химики, биологи — работали в лабораториях; певцы — пели в операх; писатели — писали книги. Но все же главное, что определяло облик советской интеллигенции — было “служение” советской системе» [9].

Разумеется, среди интеллигенции были отдельные люди, которые критиковали советскую систему и даже пытались принимать непосредственное участие в ее реформировании. В качестве примера могут служить так называемые диссиденты, многие из которых впоследствии были репрессированы за открытую критику советского режима, или деятели искусства, в частности кинематографа. Достаточно вспомнить кинофильм Л. Гайдая «Бриллиантовая рука» (1969): в песне героя А. Миронова «весь покрытый зеленью» Остров Невезения — прямая аллюзия на Советский Союз, а живущие на нем «несчастные люди-дикари» — на советских граждан.

Рост диссидентских настроений начался после смерти И. Сталина в 1953 г. и вылился в движение «шестидесятников». Позднее, на рубеже 1970-1980-х гг., маргинальная часть интеллигенции, осознававшая необходимость коренных изменений в стране, значительно увеличилась в процентном соотношении с доминирующей частью. Однако ключевой функцией интеллигенции, как справедливо замечает Рывкина, оставалась «идеологическая обработка масс». Общеизвестно, что в системе партийных органов работала «сеть партийного просвещения», т. е. сеть семинаров разных уровней, предназначенных для всех категорий населения. Руководили семинарами представители интеллигенции: преподаватели школ, техникумов и вузов, инженеры, ученые разного профиля, писатели, публицисты, деятели искусства и т. д. Именно эти люди занимались пропагандой коммунистической идеологии, и именно они несут моральную ответственность за последовательное зомбирование советского населения.

Очевидно, что после отказа от диктатуры КПСС и распада СССР деятельность интеллигенции потеряла смысл. Что касается маргинальной части интеллигенции, изначально критически настроенной по отношению к советскому правительству, то она оказалась в двойственном положении: с одной стороны, Советский Союз прекратил свое существование, с другой — ожидаемая демократизация общества по западной модели так и не наступила. По словам Рывкиной, «то реальное общество, которое пришло на смену советскому под лозунгами «демократия и рынок», к которому призывала интеллигенция, в действительности оказалось совсем другим в сравнении с тем, возникновение которого она ожидала и какое она прогнозировала. И достижению которого, она, интеллигенция, способствовала» [9]. Новое общество при ближайшем рассмотрении оказалось не демократическим обществом западного типа, а обществом олигархии и криминала. Поняв утопичность своих ожиданий, интеллигенция не смогла продолжать ощущать себя сколько-нибудь влиятельной силой российского общества.

По мнению Д. Попова, преподавателя кафедры общей социологии ГУ-ВШЭ, «интеллигенция все в большей степени превращается в чисто условную группу, границы которой определяются, прежде всего, ее рефлексивностью. Поскольку по формальным признакам в структуре общества эту группу выявить невозможно, то на первый план выходит самосознание интеллигенции, а именно ее самовосприятие, саморефлексия и самоидентификация. В конечном счете они становятся группообразующими признаками. В этом заключается особая сложность в изучении интеллигенции, ибо она приобретает черты виртуальности». Речь идет о том, что, с одной стороны, интеллигенция присутствует в обществе в виде определенных нравственных категорий, культурных нарративов и исторических артефактов; с другой стороны, интеллигенция не совпадает ни с одной из существующих на сегодняшний день социальных групп. Учитывая, что в современном обществе виртуальные структуры не уступают материализованным по силе и уровням воздействия, говорить об окончательном уходе интеллигенции с исторической сцены преждевременно, утверждает Попов.

Цитировавшийся ранее Орлов считает интеллигенцию мифом, который используется властями для решения конкретных политических задач. В качестве аргумента он приводит созданный правительством «Конгресс интеллигенции» и оппозиционный по отношению к нему «Конгресс народной интеллигенции», само название которого содержит в себе логическое противоречие: интеллигент не может быть «народным», равно как и народ — «интеллигентным». По словам писательницы и телеведущей Т. Толстой, «интеллигент, по определению, это тот, кто хоть что-то осознал, а народ — это тот, кто не осознал» [10]. Интеллигенция защищает интересы народа и чувствует свою ответственность перед ним, из чего логически следует, что она не может быть приравнена к нему. Аналогичным образом противоположным по отношению к интеллигенции социальным слоем является так называемое «мещанство», т. е. средний класс. Ряд критиков видят причину исчезновения интеллигенции в том, что она деградировала, т. е. «омещанилась», трансформировавшись в обывателей и приспособленцев» [14]. Действительно, высшая степень деградации для интеллигента -превращение в часть толпы, лишенной человеческих черт. Приходится констатировать, что процесс массовой деградации, охвативший современную цивилизацию, в наибольшей степени затронул интеллигенцию как традиционно наиболее восприимчивую часть общества. По мнению С. Кара-Мурза, «сословие интеллигенции приобретает черты недоразвитого класса пролетариев какого-то неопределенного труда. Он не физический, но и умственным его трудно назвать. Это воротнички не синие и не белые, а грязноватого цвета» [16]. На память приходит рассказ М. Зощенко «Нервные люди». Напомню, что там идет речь о ссоре из-за ежика для чистки примуса, переросшей в «не то что драку, а целый бой» [2]. Две соседки, старающиеся разговаривать друг с другом так, как, по их мнению, всегда разговаривают интеллигенты («Ежик-то, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим, назад положьте» [2]), устраивают драку с участием всех жильцов коммунальной квартиры, в ходе которой даже появляются жертвы («…и ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу» [2]). Таков портрет большей части современной российской интеллигенции: компания обывателей, устраивающих драку из-за ежика на коммунальной кухне.

Семь лет назад, 29 июня 2004 г., на Земляном Валу, рядом с музеем и общественным центром имени А. Д. Сахарова был открыт памятник русской интеллигенции. Скульптурная композиция носит название «Пронзенный Пегас». Один из скульпторов, Д. Митлянский, на вопрос журналиста о символике композиции ответил следующее: «Пегас — это образ поэзии, романтики, искусства. В нем собрано лучшее, что присуще интеллигенции. Это суть ее. Россия живет, и значительное место в ее жизни занимает интеллигенция, начиная от Радищева и до сегодняшних дней. Она существует, живет, борется, движется вперед! Ее движение — это символ жизни».

Вопрос о том, действительно ли Россия движется вперед, на мой взгляд, является достаточно спорным, как и вопрос о том, есть ли в современном российском обществе место для интеллигенции. Если мы имеем в виду советскую интеллигенцию, то, будучи частью иного социокультурного пространства, она сошла с исторической арены одновременно с распадом СССР. По словам Попова, «движение шестидесятников на исходе своей исторической миссии вылилось на улицы и площади Москвы многомиллионными митингами и демонстрациями конца 1980-х — начала 1990-х гг., защитой Белого дома августа 1991 г. Но это была, как можно предполагать, предсмертная агония русской интеллигенции. Ее идеалы и принципы были полностью низвергнуты последующими годами рыночной стихии и новоявленного авторитаризма». В этом смысле памятник интеллигенции на Земляном Валу можно назвать надгробным.

Если же мы говорим о новой российской интеллигенции, то на данный момент она еще не существует как общественный слой. Девятнадцать лет, отделяющие год прекращения деятельности КПСС и Коммунистической партии РСФСР от текущего года, — слишком незначительный срок даже для одной человеческой жизни, не говоря уже о жизни целой страны. В новых российских условиях интеллигенция не может быть влиятельной силой воздействия на массовое сознание по той простой причине, что ни она, ни массовое сознание еще не сформировались. Пройдет не одно десятилетие, прежде чем новое, до конца оформленное общество сможет заменить собою старое.

Современное общество, развивающееся на дымящихся руинах бывшего советского пространства, испытывает почти физическую необходимость в возрождении интеллигенции и формировании новых ценностных ориентиров. По словам Кара-Мурза, «перед нами и вокруг нас — тяжело больная, контуженная социальная общность, утратившая жесткую мировоззренческую основу, отошедшая от чеканных норм рационального мышления и рассуждения, смешивающая в одном умозаключении научный, религиозный и суеверный взгляд, спрятавшая где-то глубоко свои представления о добре и зле». Наше общество можно сравнить с человеком, медленно и с трудом приходящим в себя после продолжительной болезни, которая сопровождалась кровопусканием и прочими изнурительными медицинскими процедурами.

В связи с данной проблемой В. Нахушев в статье «Интеллигенция как сообщество пассионариев» пишет о необходимости восстановления «традиционного типа отечественного интеллигента», которого он называет «пассионарным типом». Напомню, что в рамках пассионарной теории этногенеза Л. Гумилёва пассионариями называются люди, обладающие врожденной способностью абсорбировать из внешней среды больше энергии, чем требуется им самим, и использовать эту энергию для видоизменения окружающей их среды. По мнению Нахушева, «интеллигенция — сообщество пассионариев, ответственных личностей субъектного типа, отстаивающее право жить нравственно, призванное “глаголом жечь сердца людей”, возбуждая общественную совесть, направленную на формирование нравственной власти и социально-справедливого государства» [6].
Участники прошедшей в апреле 2007 г. восьмой теоретико-методологической конференции, ежегодно проводимой социологическим факультетом РГГУ, также говорили о новой российской интеллигенции как о силе, которой еще предстоит проявить себя. Президент Российского общества социологов В. Мансуров, открывший пленарную часть конференции, выразил надежду, что заново рожденная интеллигенция станет носителем идей превалирования интересов России, российского народа и культуры над интересами частного порядка. По мнению доктора философских наук В. Межуева, интеллигенции предстоит осуществлять функцию социальной и культурной рефлексии, которая, в числе прочего, предполагает сохранение, транслирование и создание культурных ценностей.

На сегодняшний день имеет смысл говорить не об интеллигенции как об общественном слое, но об отдельных людях, которые в будущем станут частью данного слоя. В России по-прежнему есть интеллигентные люди — люди, которых Толстая назвала «легкими русскими» в противоположность «тяжелым русским», создавшим образ русского медведя: злого, непредсказуемого и не обремененного интеллектом. «Легкие русские», по определению Толстой, «ездят, говорят, пускаются вдаль, перенимают манеры, культуры, книги, привычки и приемы» [11]. Они же «читают, внемлют, восхищаются, обожают; они готовы все отдать, сами того не заметив, и уйти богаче, чем были; они, как дети, пускаются в любую новую игру, ловко обучаясь и быстро приметив, как улучшить и приспособить ее, чтобы было еще веселее; они строят, пишут, сочиняют, торгуют, смеются, лечат» [11]. Подобного рода люди выпадают из поля зрения в силу своей малочисленности, но они есть, и их наличие свидетельствует о том, что пульс страны бьется слабо, но ровно.

__________________

1. 1. Гришина Е. А. Научная интеллигенция: противоречия социальной идентификации // Социологические исследования. — 2008. — № 3.
   2. Зощенко М. М. Избранное: рассказы. М.: — ЭКСМО-Пресс, 1999. — С. 377
   3. Кантор В. К. «Вехи» в контексте, или Интеллигенция как трагический элемент русской истории // Вопросы философии. — 2010. — № 4. — С. 91.
   4. Луков В. А. Миссия интеллигенции в современном российском обществе // Ценностная и социальная идентичность российской гуманитарной интеллигенции: тезисы всерос. теор.-методол. конф. Москва, 26-27 апреля 2000 г. РГГУ. — М., 2000. — С. 11.
   5. Михайловский Н. К. Записки современника // Отечественные записки. — М., 1881. — № 12. — С. 201.
   6. Нахушев В. Ш. Интеллигенция как сообщество пассионариев // Социологические исследования. — 2006. — № 6.
   7. Орлов С. Б. Интеллигенция как мифологический феномен // Социологические исследования. — 2001. — № 11. — С. 53.
   8. Осипов Г. В. Академия наук — великое национальное достояние России. — М.: РИЦ ИСПИ РАН, 2001. — С. 5.
   9. Рывкина Р. В. Интеллигенция в постсоветской России — исчерпание роли // Социологические исследования. — 2006. — № 6.
   10. Толстая Н. Н., Толстая Т. Н. Двое: разное. — М.: Подкова, 2001. — С. 433.
   11. Толстая Т. Н. День: личное. — М., 2002. — С. 411.
   12. Шереги Ф. Э., Стриханов М. Н. Наука в России: социологический анализ. — М.: ЦСП, 2006. — С. 30.
   13. http://p0lit.ru/science/2008/01/31/mcb.html.
   14. http://scepsis.ru/library/id_1523.html.
   15. http://www.hse.ru/news/1163603/1140785.html.
   16. http://www.russ.ru/pole/Intelligenciya-raspad-ili-novaya-sborka.
   17. http://www.scientific.ru/monitor/monitoractions.html.

http://cyberleninka.ru/article/n/rossiyskaya-intelligentsiya-kak-istoriko-sotsiologicheskiy-fenomen#ixzz4NVLVbWPy