Парадоксально, но более чем семидесятилетнее существование марксистской концепции интеллигенции в рамках официальной идеологии и большое количество работ, изучающих ее, почти не продвинули нас в понимании того, что мы называем «марксистской концепцией интеллигенции», ее российским вариантом. Наоборот, в ее содержании слишком многое кажется неясным, противоречивым, не соответствующим реалиям жизни, не имеющим объяснительного потенциала.
Обращает на себя внимание также отсутствие содержательного развития марксистской концепции интеллигенции в течение многих лет. Даже на поверхностный взгляд, она представляет собой скорее набор положений и интенций, которые, как таковые, давно не аргументируются и не обсуждаются. Начало ее обычно ведут от Маркса-Энгельса-Ленина, минуя тот российский идеологический и культурно-философский контекст рубежа 1890-1900-х гг., который, собственно, и определил ее конкретное содержание, своеобразие, эмоционально-психологическую направленность, ее противоречия и стереотипы. Вырванная из своего исторического контекста, она оказывается абсолютно неспособной объяснить что-либо в отечественной истории взаимоотношений интеллигенции и народа, объяснить причины того, что произошло с интеллигенцией после Октября 1917 г.
А между тем многие тенденции, проявившиеся после Октября 1917 г. в отношении интеллигенции, были обусловлены корневыми связями российской социал-демократии с народничеством 70-90-х гг. XIX в., «народническими традициями» в марксистской теории интеллигенции. Среди них можно выделить тенденцию антиинтеллектуализма, нигилистического отношения к умственному труду, духовной культуре, к интеллигенции как ее активному субъекту и носителю. Все это парадоксальным образом уживалось в народнической идеологии с теоретическим обоснованием ведущей роли интеллигенции в революционно-освободительном движении.
Конечно, связь эта опосредована. Увидеть ее мешает многолетняя традиция восприятия любых теоретических построений народничества через призму ленинской критики «друзей народа». Представление же о марксистской и народнической «моделях» интеллигенции как о теоретических антиподах препятствовало самой постановке вопроса их генетической и содержательной взаимосвязи.
Однако, несмотря на отсутствие современных исследований о преемственности народнической и марксистской концепций интеллигенции, вопрос этот уже ставился и обсуждался в отечественной публицистике конца XIX в.
Так, в 90-е гг. XIX в., когда народники и марксисты выясняли отношения в теоретических дискуссиях, народник В.П. Воронцов указывал на достаточно распространенное в «народнических» кругах мнение об определенном родстве их идеологий. В статье «Попытки обоснования народничества» он по этому поводу пишет: «В последнее время обнаруживается существование другого течения, которое мы считаем возможным причислить к народничеству, хотя само оно резко себя от него отделяет. (…) Содержание рассматриваемого направления заимствовано целиком от теоретиков западноевропейского пролетариата, которые построили известную схему для объяснения эволюции европейских обществ с новейшим, городским пролетариатом в последней завершенной его стадии и предполагаемой народно-коллективной организацией промышленности в следующей» [1, с. 68-69].
Различные варианты того же мнения об идеологическом родстве народничества и марксизма можно встретить и у теоретиков неонародничества 1900-х гг. [2, с. 13, 147].
На факт духовного родства народничества и марксизма указывали и авторы нашумевшего сборника «Вехи». Они рассматривали русскую интеллигенцию, в том числе – народническую и марксистскую, как целостное, преемственное идейно-политическое и социокультурное образование. Так, Н. Бердяев замечает, что, несмотря на теоретическое противоборство их в печати, «марксистские победы над народничеством не привели к глубокому кризису природы русской интеллигенции, она осталась староверческой и народнической и в европейском одеянии марксизма» [3, с. 10]. «Марксизм подвергся у нас народническому перерождению, экономический материализм превратился в новую форму «субъективной социологии» [3, с. 17]. Ему вторит С.Л. Франк: «Казалось бы, с народничеством борется марксизм… Но … победоносный и всепожирающий народнический дух поглотил и ассимилировал марксистскую теорию, и в настоящее время различие между народниками сознательными и народниками, исповедующими марксизм, сводится, в лучшем случае, к различию в политической программе и социологической теории, и совершенно не имеет значения принципиального культурно-философского разногласия» [3, с. 178]. Если, приняв во внимание отмеченный «веховцами» и их современниками факт идейно-политической и культурно-философской преемственности течений народничества и марксизма, проанализировать их с точки зрения преемственности «концепций интеллигенции», то можно констатировать определенное содержательное единство при внешнем различии методологий. Правда, различия представляются более очевидными. Они заключаются в следующем.
Народничество рассматривает проблему интеллигенции как центральную в своих культурно-социологических построениях, для марксизма – наоборот – характерно демонстративное невнимание к «проблеме интеллигенции», восприятие ее как «проходящей». Такова была общая позиция русского марксизма, принципиально отрицавшего существование такой «проблемы». Считалось, что это народническая проблема («семейная драма врага», по выражению Горького). Марксизм для себя раз и навсегда решил эту «проблему», признав пролетариат, а не интеллигенцию движущей силой революционно-освободительного движения, поэтому и интерес к ней проявлял только при решении тактических вопросов.
Во-вторых, народническую постановку проблемы интеллигенции можно рассматривать не только как проблему определения субъекта революционно-освободительного движения, но и как своего рода культурную драму, драму мысли. Отсюда – обилие в ее содержании культурологической проблематики: вопрос об историческом отчуждении интеллигенции и народа, постановка и осмысление проблемы «разности культур» в дискуссиях «Ум и чувство как фактор прогресса», «Интересы народа или его идеалы?». Марксистская же интерпретация вопроса об интеллигенции исключала культурологический срез анализа проблемы как принципиально ненаучный. Поэтому и «собственно-марксистская» концепция интеллигенции зачастую представляет собой жесткую логическую импликацию общесоциологических воззрений марксизма.
Таким образом, внешне – «народническая» и «марксистская» концепции интеллигенции выглядят не только как совершенно самостоятельные, «непересекающиеся», но даже как альтернативные.
Однако сравнительный анализ первоисточников позволяет сделать некоторые парадоксальные выводы, проследить сходство марксистской и народнической концепций по линии исследовательского подхода, решения некоторых проблем, тенденции к дискриминации интеллигенции.
Уже на начальном этапе становления марксистской теории интеллигенции П.Б. Струве и другие представители «критического направления» в марксизме указывали на внутреннюю связь методологий народничества и марксизма: «классового подхода» марксистов и «субъективного метода» народников, усматривая разницу между ними лишь в степени субъективизма. В плане методологии марксизм и народничество роднит, по мнению Струве, «возведение социально-психологического факта в гносеологическую норму». Социально-психологический факт, о котором в данном случае говорится, – это зависимость «интеллектуальной совести ученого» от партикулярно-классовой позиции. Обосновывая ошибочность народнической «ставки на интеллигенцию» и марксистской «ставки на пролетариат», П.Б. Струве пишет: «Так как этическая совесть общественного человека, как справедливо указывал еще до марксистов сам г. Михайловский, в общем есть продукт его общественно-классового положения, то этим, через посредство этической совести, устанавливается та же самая зависимость интеллектуальной совести от «классовой точки зрения», на которую напирает ортодоксальный марксизм» [4, с. 24]. Марксизм использует «классовую точку зрения» в качестве гносеологического принципа и критерия должного, тогда как точка зрения того или иного класса (пролетариата) есть всего лишь «эмпирически-случайная благоприятная психологическая предпосылка нахождения истины» [4, с. 23]. Таким образом, делает вывод Струве, – «возведение «классовой точки зрения» в необходимую сознательно принимаемую норму истины есть лишь особый вид того, что г. Михайловский проповедовал под названием «субъективного метода». Отсюда – близость методологии ортодоксального марксизма к точке зрения г. Михайловского: в этом заключается общее той и другой – гносеологическая ложь и психологическая правда» [4, с. 23].
Внутренняя связь методологий народничества и марксизма обуславливает и сходное решение некоторых проблем, в значительной степени это касается «проблемы интеллигенции». Народник Р.В. Иванов-Разумник, анализируя попытки определения понятия интеллигенции в марксистской печати, отмечает стремление русских марксистов совместить социологическую аргументацию с критериями этического подхода народников. В статье «Что такое «махаевщина»? К вопросу об интеллигенции» [5, с. 142-143] он показывает, что, отталкиваясь при определении понятия интеллигенции от способа деятельности («умственный труд»), русские марксисты при оценке политической позиции интеллигенции сознательно или бессознательно переходят на позиции «социально-этического» подхода, подменяя критерий способа деятельности критерием идейного отношения к предмету деятельности. Это происходит и по соображениям политической конъюнктуры и связано с необходимостью совместить в одном определении понимание интеллигенции как социологической величины с пониманием интеллигенции как специфического культурно-исторического явления.
Если анализировать «марксистскую» и «народническую» концепции интеллигенции не в методологическом, а в содержательном плане, то сходство обеих концепций, «перетекание» элементов «народнического наследия» в марксистскую теорию интеллигенции становится более очевидным. Это связано с фактом существования и влиятельности народничества в России, многие марксисты сами вышли из «народнической среды».
Одним из наиболее ярких и устойчивых элементов «народнического наследия» в марксизме явилась тенденция к дискриминации интеллигенции. Понять ее источники помогает исследование идеологического и культурно-философского контекста формирования марксистской концепции интеллигенции. В ее содержании оказались определенные идеи (антиинтеллектуализма, нигилистического отношения к умственному труду, духовной культуре), которые, будучи выражены в теоретической форме, закрепляли в массовом сознании некоторые культурные стереотипы, формировали отрицательное эмоционально-психологическое отношение к интеллигенции вообще. Некоторые из этих стереотипов («интеллигенция ест хлеб народа») идут еще от народников 70-х гг., и, в частности, от «Исторических писем» П.Л. Лаврова. Но в наибольшей степени они оказались выражены в теоретическом наследии «народников-почвенников» – Каблиц-Юзова, Воронцова, Пругавина, Южакова и других. В их работах можно найти ряд положений и интенций, близких марксистскому пониманию интеллигенции. Например, тезис о связи духовной деятельности интеллигенции с интересами того или иного класса, о «естественной близорукости» интеллигенции, вытекающей из двойственности ее положения социально-классовой структуре общества, о служебной роли интеллигенции в политической борьбе классов и так далее. Эти интенции рождались в стремлении консервативной фракции либерального народничества преодолеть «интеллигентский субъективизм» «субъективно-социологической школы» Н.К. Михайловского. Как показывает анализ работ об интеллигенции Г.В. Плеханова, В.И. Ленина, А.Н. Потресова, A.M. Горького и других теоретиков марксистской концепции интеллигенции, отдельные аргументы «внутринароднической» полемики были заимствованы русскими марксистами и перенесены ими на собственную теоретическую схему. А аргументы, наиболее дискредитирующие народников как представителей интеллигенции (тезис В.П. Воронцова о буржуазности интеллигенции, И.И. Каблиц-Юзова о политическом бессилии интеллигенции), в дальнейшем использовались русскими марксистами в их собственных дискуссиях с народниками.
Традиция критики интеллигенции родилась в кругах самой интеллигенции, в период полемики либеральной и революционной части народничества конца 70-х и в особенности 80-90-х гг. Полемика возникла по поводу оценки революционной ситуации 1879 г. выбора методов вмешательства интеллигенции в процесс общественного развития и вылилась в критику мнения о выдающейся роли интеллигенции в истории, затем – в критику роли идей вообще, усилившуюся после разгрома революционного народничества в 1881 г. Теоретиками консервативно-либерального народничества доказывалось, что поражение народовольцев – не случайность, так как идея насильственного вмешательства интеллигенции в жизнь, вообще «идеи» не могут быть решающим фактором прогресса. Идеям противопоставлялись «чувства», социальные и нравственные настроения масс, выражающие «естественные законы жизни».
В структуре народнической социологии антиномия «ум – чувство» рассматривается в гносеологическом, социологическом и культурологическом аспектах. В гносеологическом аспекте «ум» – парафраза рационалистической сферы культуры, носителем которой является интеллигенция, «чувство» же ассоциировалось с интуитивистски-чувственным мировосприятием, с представлением о «целостности познания», к которому нужно стремиться как к идеалу. Формируется «чувство» главным образом в народных массах. Если принять во внимание, что представления о «целостности» в русском обществе традиционно связывались с представлением о единстве «красоты, истины и правды», то становится понятно, что для народника «чувство» – больше, чем гносеологический идеал. Это еще и ценностно-духовные основы общества, отношения социальной гармонии, солидарности, моральных традиций, скрепляющие общество. Дальнейшая разработка антиномии «ум – чувство» в культурологическом плане приводит к резкому противопоставлению интеллигенции и народа. Основной ценностной категорией здесь становится понятие традиции. «Традиция» – это духовный и институционный фактор, объединяющий общество, способствующий социальной и национальной интеграции. Во-вторых, традиция – культурный потенциал прошлого, содержащий в себе многие прогрессивные элементы – коллективизм, духовность, нравственность. В-третьих, – некая идейная конструкция, соответствующая социальной психологии обширной массы населения аграрной страны, т.е. адекватная реальному положению вещей.
Распадение «целостности», традиции, на что замахивается радикально-настроенная интеллигенция, по мнению народников-«почвенников», привело бы Россию к катастрофе, атомизировало бы общество по типу буржуазного, превратило бы его в разрозненное скопление индивидов («как на Западе»), Тенденцию к обуржуазиванию русской интеллигенции отмечали Воронцов, Южаков, Каблиц и связывали ее не столько с «тлетворным влиянием Запада», сколько с развитием внутренних потенций интеллигенции, с проявлением ее родовых качеств: индивидуализмом, стремлением все подвергнуть интеллектуальному анализу, оторванностью от жизни, от народной культуры. Уже в силу этих органически присущих интеллигенции качеств, ставящих ее знания, «головные идеи» ниже «чувств и сознания народа», она не может быть учителем народа. Интеллигенция должна «не учить народ, а учиться у него». Интересно, что эта формула почти буквально воспроизводится и русскими марксистами в 1896-1899-е гг. Марксист П. Надеждин, например, в популярной брошюре «Рабочие и интеллигенция» советует рабочим взять на себя роль воспитателей интеллигенции, так как она «в своей массе мало сознательна».
Способность интеллигенции к позитивному социальному творчеству также подвергается сомнению, хотя и признается, что «отдельная личность своей деятельностью может потрясать целым обществом, но только тогда, когда эта деятельность есть выражение массовых стремлений и желаний народа» [6, с. 16].
Вот одно из характерных высказываний на эту тему И.И. Каблиц-Юзова: «Развитие социально-нравственных инстинктов в обществе совершается не накоплением знаний… Общинное владение землею… более способствует развитию социально-нравственных инстинктов, нежели изучение каких бы то ни было наук именно потому, что ставит сообщинников в известные отношения друг к другу, при которых они оказывают постоянную помощь друг другу. Молодое поколение, развиваясь в общинных и артельных порядках, имеет возможность гораздо чаще упражнять свои социально-нравственные инстинкты, нежели это могло бы быть при господстве индивидуализма. Отсюда вытекает общественно-нравственное превосходство крестьянской массы над интеллигенцией, хотя эта последняя и является обладательницей знания. И так как развитие общественных форм гораздо больше зависит от прогресса общественных и нравственных чувств, нежели от накопления знаний, то понятно, что участие крестьянской массы в общественном деле будет более общественно-выгодным, нежели участие интеллигенции» [6, с. 113-114].
Вопрос о взаимоотношениях интеллигенции и народа приобретает характер стойкого культурологического противопоставления. Из формулы «интеллигентность измеряется количеством знаний» выводится мысль об ущербности интеллигенции в моральном отношении: «Приняв за факт, что приобретение знаний не делает человека более нравственным, мы должны будем прийти к выводу, что средний уровень нравственности интеллигентных людей никоим образом не может быть выше общенародного, (…) у народа уровень нравственности должен быть не ниже, но даже выше» [7, с. 73].
Культурологическое противопоставление интеллигенции и народа, характерное для либерального народничества, порою доходит до резкого принижения деятельности культурной элиты. Культура создается исключительно народом, а поэты, композиторы и художники не являются творцами, они лишь различным образом интерпретируют то, что уже создано народом.
Подобный народнический стереотип был широко распространен и в марксистской дореволюционной публицистике. В марксистских сборниках «Литературный распад» (1908, 1909), «Очерки философии коллективизма» (1909), в марксистских дискуссиях на тему «Индивидуализм или коллективизм?», в статьях А.В. Луначарского, А. Богданова, Ю. Стеклова 1905-1909 гг. можно встретить недвусмысленное выражение подобных идей. Особенно яркие примеры подобного рода встречаются в художественном творчестве A.M. Горького, тесно связанного с теоретическими построениями марксизма. Приблизительно с 1898 г. Горький делает поворот от народничества и ультраиндивидуализма к культу «общественности», который к концу XIX в. принимает форму воинствующего антиинтеллектуализма. Во всех дискуссиях в марксистской печати на тему интеллигенции Горький принимает самое живое участие. Более того, он становится, не подозревая того, главным идеологом и проводником марксисткой концепции интеллигенции. Его авторитетное слово воспринимается как «голос народа», поэтому Горького цитируют, на него ссылаются публицисты практически всех направлений общественной мысли.
Тему противопоставления интеллигенции и народа Горький в этот период развивает в дискуссии «Индивидуализм или коллективизм?», получившую широкий общественный резонанс. Он, так же как и его предшественники, исходит из признания примата общества над отдельным его представителем, народа над индивидом, коллектива над личностью. На этом строится апология коллективизма и осуждение «атомизации» человека в буржуазном обществе, восприятие индивидуализма как деструктивного качества. Так, по выражению Горького, индивидуальность есть результат дробления «целостной энергии коллектива». Одинокое Я, «без опоры на силу вне себя не способно к творчеству, то есть к бытию, ибо бытие и творчество едино суть» [8, с. 224]. «Сама по себе, вне связи с коллективом, вне круга какой-либо широкой, объединяющей людей идеи, индивидуальность – инертна, консервативна и враждебна развитию жизни» [8, с. 227]. Эти интенции дополняются критикой элитарной культуры, носителем которой является интеллигенция, противопоставлением ее культуре народной. В результате рождаются новые формулы: интеллект, обладание знаниями и другие достоинства интеллигенции становятся возможными «за счет народа». Корни этого стереотипа – безусловно – в «культурном бессознательном» самого российского общества, в содержании которого всегда присутствовало понимание физического труда как труда вообще, а умственного труда – как варианта «ничегонеделания». Многие представители общественно-политической мысли не только воспроизводили в теоретической форме этот российский архетип, но и осмысляли его как определенную культурную проблему. Однако в марксистской концепции интеллигенции эти традиционно «народнические» стереотипы дополняются рядом новых (например, «кто не работает, тот не ест»), которые в последующем будут иметь для интеллигенции самые драматические последствия.
Справедливости ради следует подчеркнуть еще раз, что резко критическое и даже нигилистическое отношение к интеллигенции было характерно лишь для определенной части либерального народничества – «почвенников» Абрамова, Сазонова, Златовратского, Воронцова, Каблиц-Юзова, Пругавина, Южакова. Однако отдельные их критические высказывания и аргументы, направленные против оппонентов из радикальной фракции либерального народничества, были заимствованы русскими марксистами и распространены ими на собственную теоретическую схему.
Суммируя элементы народнических представлений в системе взглядов на интеллигенцию у русских марксистов в 1890-1900-е гг., отметим следующее: сходное решение вопроса о роли народных масс и личности в истории, апологию коллективизма (А. Богданов, А. Луначарский, М. Горький), сходство методов исследования, тенденцию к дискриминации интеллигенции.
Литература
- Русское богатство. 1892. №3.
- «Вехи» как знамение времени: Сборник статей. М., 1910.
- Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. Свердловск, 1991.
- Струве П.Б. Предисловие // Бердяев Н.А. Объективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К. Михайловском. СПб., 1901.
- Иванов-Разумник Р.В. Что такое «махаевщина»? К вопросу об интеллигенции. СПб., 1908.
- Каблиц-Юзов И.И. Основы народничества. Т. 1. СПб., 1888.
- Каблиц-Юзов И.И. Интеллигенция и народ в общественной жизни России. СПб., 1896.
- Горький A.M. Разрушение личности // Горький A.M. Собр. соч.: В 16 т. Т. 16. М., 1979.
http://library.by/portalus/modules/philosophy/readme.php?subaction=showfull&id=1108487968&archive=0216&start_from=&ucat=&