Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е — 1960-е годы

Оглавление диссертации

Введение.

Историография.

Источники.

Примечания к введению.

Глава 1. Художественная интеллигенция и ее творческие организации.

1. Численность, состав и материальное обеспечение художественной интеллигенции.

2. Творческие союзы художественной интеллигенции и положение в них в начале 50-х гг.

Примечания к главе 1.

Глава 2. Партийно-государственное руководство художественной интеллигенцией.

1. Кризис художественной культуры начала 50-х гг. и перестройка органов руководства литературой и искусством.

2. Изменения в методах воздействия на интеллигенцию.

Примечания к главе 2.

Глава 3. Взаимодействие художественной интеллигенции и власти в преодолении последствий культа личности» в 1956-1961 гг.

1. XX съезд КПСС: реакция на него в обществе и в среде художественной интеллигенции.

2. Борьба с «ревизионистскими шатаниями» художественной интеллигенции.

3. Участие интеллигенции в международном культурном обмене и влияние этого фактора на ее самосознание.

Примечания к главе 3.

Глава 4. Изменения взаимоотношений интеллигенции и власти в условиях укрепления личной власти Н.С. Хрущева (1961-1964 гг.).

1. XXI1 съезд КПСС и углубление процесса размежевания интеллигенции.

2. Новые тенденции в политике в области литературы и искусства.

Примечания к главе 4.

Глава 5. Взаимоотношения интеллигенции и власти после смены в стране политического руководства.

1. Изменения в политическом руководстве страны и корректировка курса.

2. Реакция интеллигенции на ужесточении партийной линии.

Примечания к главе 5.

Введение

На протяжении всего двадцатого столетия не прекращаются споры о российской интеллигенции. Ее изображали виновницей революционных потрясений, постигших Россию в начале века, и одновременно жертвой большевистского террора, подобострастной прислужницей сталинского режима и в то же время его безвинной узницей, беспринципным конформистом, питающимся подачками с барского стола, и лидером духовного сопротивления тоталитаризму. На исходе века все настойчивее стали звучать предсказания близкого конца интеллигенции и прихода ей на смену интеллектуалов западного образца.

Сложность феномена российской интеллигенции не дает права на однозначные ответы. Умозрительные схемы разваливаются при наложении на историческую реальность. Ясно одно, только беспристрастный научный анализ исторического пути, пройденного отечественной интеллигенцией, позволит защитить ее от несправедливых обвинений и избавить от опасных иллюзий о собственной исключительности.

О значении проблемы интеллигенции для российской истории говорили философы разных поколений.». Мы имеем здесь дело с одной из роковых тем, в которых ключ к пониманию России и ее будущего», — писал Г.П. Федотов в 1926 г.1 Четыре десятилетия спустя философ и писатель-диссидент В.Ф.Кормер вторил ему: «Проблема интеллигенции — ключевая в русской истории. сегодня интеллигенция опять, без сомнения, явно держит в своих руках судьбы России, а с нею и всего мира».2 И в конце века эта мысль не потеряла своего значения. Современный исследователь А.С.Ахиезер пишет: «Без осмысления места и роли этой группы нельзя понять особенности истории России».3

Особую роль играла интеллигенция в годы реформ, начавшихся после смерти Сталина. Объективно они были направлены на демонтаж тоталитарной системы. Но отсутствие концепции и программы реформ, острая борьба за власть в высшем руководстве страны, идеологические догмы определили непоследовательность и противоречивость реформаторского процесса. Интеллигентская среда оказалась наиболее восприимчивой к новым политическим веяниям и требованиям времени. Борьба консерваторов и реформаторов в руководстве имела свое зеркальное отражение в противоборстве различных групп интеллигенции. В силу идеологических и цензурных ограничений обсуждение кардинальных вопросов общественной жизни принимало форму литературно-художественных дискуссий. Наиболее полные и яркие свидетельства о «брожении умов» в годы послесталинской оттепели остались в литературных публикациях и читательских откликах на них. Отчасти это объясняется тем, что иные возможности для публичного выражения мнений и настроений отсутствовали, отчасти — той особой ролью, которая играла литература в обществе. В русской культурной традиции общественное значение писателя выходило за рамки сочинительства, он был духовным наставником, учителем жизни для читателей. Эта традиция в полной мере сохранилась и в советское время. Изменения в общественном сознании получили яркое отражение не только в литературе, но и в кинематографии, театре, изобразительном искусстве. Небольшая по численности группа писателей, художников, режиссеров, актеров оказывала колоссальное влияние на умы и настроения общества.

В этих условиях руководство страны было объективно заинтересовано в поддержке со стороны художественной интеллигенции, а интеллигенция в сотрудничестве с властью. Вместе с тем взаимоотношения интеллигенции и власти были далеки от идиллических в силу глубинных противоречий заложенных в их основе. С одной стороны, власть, изначально утверждавшая себя в качестве рабоче-крестьянской власти, всегда с недоверием относилась к интеллигенции. В официальной идеологии интеллигенция рассматривалась как второстепенная социальная группа (слой или прослойка) по отношению к рабочему классу и колхозному крестьянству. Рабоче-крестьянское происхождение давало преимущества в карьере, при поступлении в вуз и вступлении в партию. С другой, власть не могла обойтись без интеллигенции, так как та выполняла необходимые для общества и государства социально-профессиональные функции. Важность функций, выполняемых деятелями литературы и искусства, определялась тем, что художественная культура играла роль стабилизирующего фактора социальной системы, обеспечивала культурное единство общества, идейно-политическое и эстетическое воспитание народа, сохранение преемственности в развитии культуры. Литература и искусство служили проводниками для передачи в общество определенных идей и образцов поведения. Международное признание выдающихся советских писателей, композиторов и исполнителей способствовало укреплению авторитета СССР в мире. Высокая значимость социальных функций определила особый статус художественной интеллигенции и покровительство со стороны власти. В реальной политике власть должна была постоянно искать меру компромисса между идеологическими установками и практической потребностью в сотрудничестве с интеллигенцией. Иерархическое распределение привилегий и материальных благ использовалось в качестве рычагов управления.

Другое противоречие крылось в партийно-государственной политике в области литературы и искусства. Власть рассматривала литературу и искусство как один из каналов идеологического воспитания народа, а художника как работника «идеологического фронта». Утилитарный подход к столь тонкой сфере как художественное творчество противоречил самой жизни, так как специфика творчества требует относительной свободы. Конфликты между художником и властью были неизбежны, а культурный процесс никогда не был полностью управляемым. Дестабилизация политической ситуации после смерти Сталина привела к резкому росту числа и масштабов конфликтных ситуаций.

Целью данной работы является конкретно-историческое исследование сложных и противоречивых взаимоотношений художественной интеллигенции и власти в условиях реформ 1950х-60-х гг. Прежде, чем сформулировать задачи работы, необходимо рассмотреть историографию проблемы и остановиться на понятийном аппарате, тем более, что среди исследователей нет единства в трактовке основополагающих для данной работы понятий.

Историография

Начнем с определения интеллигенции, одной из наиболее дискуссионных проблем. Вопросы о том, что представляет собой эта социальная группа, каково ее общественное предназначение, в чем специфика российской интеллигенции, впервые оказались в центре общественного внимания в начале века.4 Тогда же наметились три подхода к определению интеллигенции: один базировался на духовных признаках, лежащих в основе этой общности, другой — на социально-профессиональных критериях, третий на представлении об интеллигенции как особой социальной группе, сформировавшейся в специфических исторических условиях России. Сформулированные тогда концепции интеллигенции в той или иной степени живы и до настоящего времени. Они в значительной степени отражают самосознание этой социальной группы и определяют конкретно-исторические исследования.

В начале века преобладал первый подход. В большинстве публикаций интеллигенция изображалась как особая общественная группа, иногда течение или даже традиция, внеклассовая и бессословная, объединенная особым предназначением. Р.В. Иванов-Разумник определял интеллигенцию как «этически антимещанскую, социологически-внесословную, внеклассовую преемственную группу, характеризуемую творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности».5 H.A. Бердяев считал интеллигенцию «классом людей, целиком увлеченных идеями и готовых во имя своих идей на тюрьму, каторгу и на казнь».6 По мнению М.И. Туган-Барановского, термин интеллигенция употребляется для обозначения не столько социально-экономической, сколько социально-этической категории. Он рассматривал интеллигента как «человека, восставшего на предрассудки и культурные традиции современного общества, ведущего с ними борьбу во имя п идеала всеобщего равенства и счастья».

Марксистская мысль определяла интеллигенцию, прежде всего, как группу «образованных людей, представителей свободных профессий вообще, представителей умственного труда».8 Это ленинское примечание к работе 1904 г. «Шаг вперед, два шага назад» впоследствии стало рассматриваться как ключевое в понимании интеллигенции и часто цитировалось в советской историографии. Интеллигенция обычно отождествлялась с такими понятиями как «работники умственного труда», «специалисты». По политическим и идейным воззрениям и уровню жизни в составе интеллигенции выделялись группы, примыкающие к тому или иному классу. Как писал В.В. Боровский, интеллигенция — это «идеологическая группа, выражающая интересы того или иного класса».9

Многие авторы, сторонники как этического, так и марксистского подхода, обращали внимание на специфические особенности российской интеллигенции, связанные с культурным расколом России. О враждебности интеллигенции русской исторической культуре писал М.И. Туган-Барановский.10 Безрелигиозное отщепенство интеллигенции отмечал П.Б. Струве.11 Л.Д. Троцкий в статье 1912 г. называл интеллигенцию силой, созданной европейским давлением или «национальным щупальцем продвинутым в европейскую культуру».12

Идея о происхождении интеллигенции из культурного раскола легла в основу остроумного и краткого определения, предложенного Г.П. Федотовым: «группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей».13 По мнению Федотова, интеллигенция появилась на свет как побочный продукт петровских реформ. Она родилась в результате пересечения двух культурных миров — попытки Петра 1 импортировать западную культуру в Россию. Отсюда ее беспочвенность. Ее идейность определялась необходимостью просвещения, ассимиляции чужой культуры ради спасения, сохранения жизни своей страны.14 При таком подходе интеллигенция рассматривается как важнейший компонент преодоления культурного раскола России.

Каждый из трех подходов к определению интеллигенции имеет слабые и сильные стороны и определенные границы применения в зависимости от задач исследования, и каждый из них получил дальнейшее развитие в последующие годы. При духовно-этическом подходе история интеллигенции фактически сводится к истории идей, общественной мысли, революционного движения. Границы интеллигенции настолько расплывчаты, что выделить ее как определенную группу в обществе невозможно. Интеллигенция рассматривается как уникальное, чисто российское явление, что делает этот термин неприменимым к советским специалистам или к западным интеллектуалам.

Строгое марксистское определение более универсально. Оно не делает различий между дореволюционной и советской интеллигенцией, между российской интеллигенцией и западными интеллектуалами, объединяя все эти социальные категории общим признаком — профессиональное занятие квалифицированным умственным трудом. Вместе с тем марксистский подход не учитывает специфических черт российской интеллигенции, верно отмеченных авторами-немарксистами, игнорирует ее особую историческую роль, сводя функции интеллигенции к чисто профессиональным.

Понимание отечественной интеллигенции как фактора культурного раскола относится к разряду концепций макроуровня, применение которых в практике конкретно-исторического исследования затруднительно. Вместе с тем познавательное значение этой концепции, дающей общую интерпретацию российской истории, очень велико. Социо-культурный подход позволяет выделить центральные проблемы в изучении российской интеллигенции. С одной стороны, это проблемы взаимоотношений интеллигенции с властью, с другой — с народом.

Революция 1917 г., последовавшая за ней эмиграция значительной части интеллигенции, политика Советской власти по отношению к «буржуазным специалистам» поставили перед исследователями вопрос о временных границах существования отечественной интеллигенции, о соотношении новых пополнений образованного сословия со старыми кадрами. В эмигрантской литературе господствовало представление о том, что российская интеллигенция после революции прекратила свое существование — вывод, который логически следовал из духовно-этического подхода к определению интеллигенции и интерпретации политики большевиков.

Советские публикации отражали противоречия и колебания политики большевистской партии в отношении к интеллигенции, проистекавшие из того, что практическая потребность государства в сотрудничестве со старыми специалистами противоречила идеологии — представлениям о классовой враждебности и второсортности этого социального слоя. В партийных документах и работах Ленина утверждалась идея преемственности в формировании новой советской интеллигенции. Преемственность должна была обеспечиваться переходом части буржуазных специалистов на сторону советской власти, а также выборочным сохранением культурного наследия прошлого. Важную роль в осуществлении преемственности должен был играть немногочисленный, но влиятельный слой партийной интеллигенции, сформировавшийся еще до революции. Хотя практическое воплощение этих идей существенно отличалось от замысла, преемственность в развитии отечественной интеллигенции никогда не вызывала сомнения у советских исследователей. Главное отличие советской интеллигенции от дореволюционной они видели в ее идейном единстве и приверженности мировоззрению рабочего класса.

Утверждение догматического марксизма в советском обществоведении к 30-м гг., казалось, поставило навсегда точку в спорах о том, что такое интеллигенция, и какова ее роль в обществе. Интеллигенция трактовалась как социальная прослойка (слой), состоящая из работников умственного труда, не имеющая собственного мировоззрения, а выражающая интересы тех или иных классов общества.

Подобный подход к интеллигенции исключал любые другие. Но даже в достаточно узких рамках социально-профессионального подхода в 70-ые гг. развернулась длительная дискуссия. Теперь разногласия сводились, главным образом, к широкой или узкой трактовке границ этой социальной группы: включать ли в нее всех работников умственного труда, или только тех, кто имеет высшее или среднее специальное образование.15 За редким исключением большинство философов и социологов, пишущих об интеллигенции, в 70-первой половине 80-х гг. оказались вовлеченными в этот схоластический спор. Пожалуй, единственная попытка преодолеть формализм социально-профессионального подхода к определению интеллигенции в это время была предпринята в статье В.И. Толстых. Автор рассматривал интеллигенцию не столько как группу работников умственного труда, сколько в качестве носителя определенной совокупности морально-этических норм — интеллигентности.16

О концепциях, проблематике и уровне советской историографии интеллигенции, можно судить по обобщающим работам, появившимся в начале перестройки.17 В них отразились две противоположные тенденции в советском обществоведении тех лет. В монографии Л.Я. Смолякова была сделана попытка выйти за рамки устоявшейся схемы, исследовать интеллигенцию как носителя определенных социально-функциональных и культурно-личностных характеристик в их нерасчлененном единстве. В этом автор следовал традиции, которую начал реанимировать Толстых. Работа коллектива московских авторов под руководством В.Ф. Сбытова полностью базировалась на официально принятом схематичном социально-профессиональном подходе к интеллигенции и характеристиках, данных в партийных документах.

На рубеже 80-х-90-х гг. поток публикаций по проблемам интеллигенции резко возрос. Началось широкое издание книг и статей «забытых» авторов эмигрантов, репрессированных и диссидентов. Эта «старая новая» литература стала предметом осмысления современных исследователей и органически вплелась в историографический поток. Последние десять лет отмечены многочисленными публикациями источников по истории отечественной интеллигенции, введением в научный оборот ранее закрытых архивных материалов. Характерной особенностью современного историографического этапа является отсутствие монографических исследований. Преобладают сборники статей и тезисов выступлений на конференциях, изданные вузами18 маленькими тиражами и потому малодоступные. Как справедливо отмечал B.C. Меметов, большое число конференций, отсутствие координации в их планировании приводит к дублированию одних и тех же сюжетов.19

Остановимся подробнее на работах последнего десятилетия. По существу они принадлежат к разным историографическим этапам. Рубеж между ними приходится на начало 90-х гг., когда марксизм перестал быть обязательной методологической основой обществоведения. Вместе с тем уже многие публикации второй половины 80-х гг. выходили за рамки официально принятых представлений об интеллигенции, существенно расширяли ее социальные характеристики и тем самым готовили почву для следующего историографического этапа.

Наряду с традиционным для советской историографии определением интеллигенции как социального слоя, состоящего из лиц, профессионально занятых умственным трудом, стали разрабатываться иные подходы, базирующиеся на основе неформальных идейно-этических критериях. Одна из первых попыток в этом направлении была предпринята Л.Я. Смоляковым в статье 1988 г. Не отказываясь от формальных признаков — профессии и образования, и классовой типологизации интеллигенции, он выступил против узкосоциологической трактовки этой социальной группы. Смоляков предложил включить в понятие «интеллигенция» специфические черты ее образа жизни, мышления, социальной психологии, этические и психологические компоненты. В числе сущностных характеристик интеллигенции он называл «тягу к бескорыстному служению истине», независимо от строя, при котором она живет. Знаменательно, что подобный подход, по сути идеализирующий интеллигенцию, нашел место на страницах «Коммуниста», теоретического партийного журнала. Публикацию статьи Смолякова можно считать косвенным признанием необходимости коренного обновления официальной концепции интеллигенции. На рубеже 80-90-х гг. об этом заговорили как исследователи, так и публицисты.

Многие авторы признавали, что традиционное деление советского общества на рабочих, крестьян и интеллигенцию устарело. В многочисленных газетных и журнальных статьях интеллигенция все чаще рассматривалась не как прослойка или социальный слой, а как широкая культурная среда с подвижными границами, объединенная «думами об отечестве», стремлением «подняться над повседневностью». Выдвигалась задача отказа от «валового» производства интеллигенции и создания интеллектуальной элиты в противовес возможному росту нуворишей. Раздавались голоса о том, что квалифицированным специалистам должна принадлежать власть.

В работах конца 80-х гг. отразился пафос антисталинизма, присущий тому времени. Ленинская политика в отношении интеллигенции противопоставлялась сталинской. Утверждалось, что во времена Сталина и его последователей интеллигенция подвергалась репрессиям, и что опора нового политического руководства на специалистов позволит решить стоящие перед страной проблемы.23

Открывшийся с конца 80-х гг. широкий доступ к теоретическому наследию российской эмиграции и мыслителей начала века оказал заметное влияние на дискуссии по проблемам интеллигенции. К сожалению, некоторые современные авторы пошли по пути механического повторения характеристик, данных интеллигенции в работах предшественников, часто произвольно вырванных из контекста, без учета времени и обстоятельств, когда это было написано. Это привело к появлению эклектичных поверхностных публикаций с претенциозными широковещательными названиями.24 Для подобных работ характерна идеализация интеллигенции. Ее называют «духовным, нравственным эталоном человеческой организации», «совокупностью духовно избранных людей страны», ей приписывается «подчас решающая роль в нашей истории».25 Оценки в превосходной степени, конечно, далеки от научного анализа. Авторы с полемическим задором стремились сокрушить догмы советского обществоведения, согласно которым интеллигенции отводилась второстепенная роль. Но идеализация интеллигенции ведет к замене одних мифов другими. История же отечественной интеллигенции за последнее столетие не оставляет места для иллюзий в отношении нее, которые могли быть оправданы для авторов начала века.

В 90-ые гг. в работах, посвященных проблемам интеллигенции, как и другим вопросам отечественной истории, публицистичность стала уступать попыткам аналитического подхода. В условиях методологического кризиса отечественного обществоведения на первый план выдвинулась задача поиска новых подходов к изучению социальной структуры общества, нового понимания интеллигенции, новых концепций ее развития. Некоторые современные авторы для этого обращаются к западной науке. Исключительно важное значение теоретических и методологических принципов западного обществоведения не только для изучения интеллигенции, но и для выхода отечественной исторической науки из кризиса отмечал B.C. Меметов.26 Расширение поисков можно только приветствовать, хотя вряд ли стоит возлагать слишком большие надежды на заимствованные идеи. Российская историческая действительность часто не укладывается в их прокрустово ложе.

Одним из примеров изучения взаимоотношений российской интеллигенции и власти на основе западных социологических теорий может служить статья М.Ф. Черныша.27 Автор анализирует проблему в русле функциональной теории общества и теории конфликтов, опираясь на работы Э. Шилза и Р. Дарендорфа. Истоки социального протеста интеллигенции объясняются в статье как ее реакция на угрозу собственным интересам со стороны власти. Механический перенос концепции конфликтов на реалии отечественной истории здесь явно не работает. Объяснение оппозиционности российской и советской интеллигенции притеснениями со стороны властей не выглядит убедительным. Достаточно вспомнить, что как в дореволюционной России, так и в СССР было немало представителей интеллигенции, которые жертвовали своим благополучием во имя идей. Притеснения со стороны власти были следствием их оппозиционности, а не наоборот.

Концепции зарубежной социологии скорее пригодны для исследования узких конкретных проблем, нежели для выработки общих методологических подходов к интеллигенции. Так, на наш взгляд, для исследования характера и степени влияния интеллигенции на общество заслуживает внимание концепция «спуска образца». Эта концепция, разрабатываемая и в отечественной социологии, широко используется в практике воздействия на политические пристрастия, потребительское поведение и общественное мнение. Она предполагает, что группы и лица, обладающие высоким социальным статусом, «спускают» в репродуктивную среду, а далее в широкие массы образцы поведения, вкусов и мнений. Таким образом, интеллигенция может рассматриваться как элитарная группа, обладающая достаточным авторитетом, чтобы идеи, суждения, взгляды, производимые этой группой, подхватывались остальными членами общества.

Подобный подход к изучению советской интеллигенции использовали социологи литературы Л.Д. Гудков и Б.В. Дубин. Правда, впоследствии они стали рассматривать интеллигенцию не как элиту, а как массовую бюрократию, обеспечивающую системы воспроизводства послереволюционного тоталитарного общества. Вероятно, перемена концепции явилась следствием разочарования в интеллигенции, с которой в годы перестройки связывались надежды на демократические преобразования. Стоит заметить, однако, что представление об интеллигенции как о слое чиновников, состоящих на государственной службе, не противоречит взгляду на нее как на интеллектуальную элиту, которая служила проводником определенных идей в массы. Авторы сами далеки от полной идентификации интеллигенции с властью, интересы которой она обслуживает. Более того, они видят ее интересы в смягчении крайностей в отношениях с опекающей ее властью и с подопечным29 населением.

Другое направление методологических поисков связано с актуализацией идейного наследия дореволюционных и эмигрантских мыслителей. Здесь отчетливо выделяется два подхода. Одни авторы, оставаясь на позициях марксистского определения интеллигенции, пытаются преодолеть его схематичность и социологизированность, дополняя его характеристиками интеллигенции как особой, специфически российской социально-духовной общности. Другие полностью следуют дореволюционной немарксистской традиции, считая сущностными признаками интеллигенции ее этические характеристики и отказываясь от определения, основанного на социально-профессиональных критериях.

Примером первого подхода может служить статья А. Севастьянова «Двести лет из истории русской интеллигенции», получившая в свое время широкий резонанс.30 Автор стоит на позициях ленинского определения интеллигенции, считая его наиболее объективным и широким. Среди родовых признаков интеллигенции Севастьянов называет внутренние противоречия, внутригрупповой антагонизм, индивидуализм и обостренную любовь к свободе вообще. Все признаки за исключением последнего отмечались Лениным в его характеристике дореволюционной интеллигенции. Остается открытым вопрос о том, насколько этот набор признаков применим к интеллигенции на протяжении всей ее двухсотлетней истории, включая советский период.

Если в определении интеллигенции Севастьянов следует ленинской традиции, то предложенное им деление интеллигенции на три группы в зависимости от того, какую часть общества она обслуживает, оригинально. По его мнению, выделяется широкий круг интеллигенции, труд которой необходим всем (врачи, учителя, инженеры, юристы, священники). Другая группа обслуживает специфические потребности самой интеллигенции (историки, философы, социологи, искусствоведы). И, наконец, третья группа -это узкий круг генераторов основополагающих идей.31 Трудно согласиться с тем, что потребности в историческом знании, философском осмыслении жизни, в понимании искусства являются специфическими потребностями только лишь интеллигенции. Неясным остается состав третьей группы. Основополагающих идей, на которых базируется политика страны, наука, искусство, жизнь общества вообще, немного. Часто идеи становятся основополагающими уже после смерти их авторов. Вряд ли можно представить особую группу людей, специально занятых выработкой этих идей. Что же касается художественной интеллигенции, то ее место в предложенной схеме может быть как в первой группе, так и во второй в зависимости от того, популярно или элитарно ее искусство.

В этом же русле, то есть по пути расширения и уточнения марксистского определения интеллигенции идут такие исследователи как Т.В. Наумова, Н.Е. Покровский, Ю.А. Левада и некоторые другие. Так, по мнению Наумовой, российская интеллигенция является особой социальной группой людей, занятых интеллектуальным трудом и обладающих интеллигентностью.32 Новым в этом подходе является замена слов «слоя» или «прослойки» на более нейтральное слово — «группа», а также введение такого расплывчатого критерия как «интеллигентность».

Покровский понимает под интеллигенцией «особый общественный слой, большую группу, главное занятие которой состояло и состоит в умственном труде, рассматриваемом в широком нравственном контексте, и для которой33 нравственные поиски стали своего рода социальной предназначенностью». Левада считает, что в российском понятии «интеллигенция» содержится нечто большее, чем слой или социальная группа. Он выдвигает на первый план представление самой интеллигенции о своем общественном предназначении. Под интеллигенцией он понимает «не просто группу образованных людей, но некую общность, видящую смысл своего существования в том, чтобы нести плоды образованности (культуры, просвещения, политического сознания и пр.) в народ и уподобляющая эту задачу священной (по меньшей мере, культурно-исторической) миссии».34

Можно согласиться с В.Т. Ермаковым, что подобный подход (Ермаков называет его социо-культурным) к определению интеллигенции все больше утверждается в историографии и общественной мысли. Под интеллигенцией чаще всего понимается «образованный класс общества, профессионально занятый квалифицированным умственным трудом», «культурно-интеллектуальная сила или элита, исполняющая функции коллективного «духовного вождя» народа (этноса), функции аккумулятора культуры и знаний».35

Как, видим, в рамках социо-культурного подхода к интеллигенции возможны различные варианты определения интеллигенции. Общим является представление об интеллигенции как группе, выполняющей не только профессиональные, но и определенные социо-культурные функции в обществе. Адекватно отражая сущностные черты интеллигенции, подобный подход может служить инструментарием в конкретно-историческом исследовании этой социальной общности. Этим он выгодно отличается от этического подхода, который тоже имеет своих сторонников.

Этический подход положен в основу работ О.В. Омеличкина, Л.Н. Когана и Г.К. Чернявской и др. По мнению Омеличкина, например, «интеллигенция — это честные люди, способные сопереживать и выражать интересы народа, служить общечеловеческим идеалам».36 Коган и Чернявская считают главными критериями принадлежности к интеллигенции нравственный облик, мировосприятие и духовность.37 В их работе предлагается следующее определение: «интеллигенция — культурно-этическая элита общества, как правило, занимающаяся творческим умственным трудом и обладающая высокими нравственными качествами, подлинной духовностью, гражданственностью, заботой об общественном благе».

Акцент на нравственных чертах интеллигенции сужает границы этой социальной группы до лиц, моральный авторитет которых в обществе общепризнан. При таком подходе интеллигенция является не общностью, а совокупностью индивидуумов, которые по-разному могут понимать общественное благо и интересы народа. Необоснованным представляется отсечение от интеллигенции с одной стороны той части творческой элиты, к которой не применимы высокие нравственные критерии, но которая оказывает большое влияние на общество, с другой, ее массовых средних слоев. Подобный подход по существу сводит историю интеллигенции к изучению деятельности отдельных ее представителей, пусть и наиболее выдающихся.

Обращает на себя внимание тот факт, что вопрос о критериях внутреннего структурирования интеллигенции остается за рамками современных дискуссий. В практике конкретно-исторических исследований сохраняется традиционное выделение в составе интеллигенции социально-профессиональных групп: научная интеллигенция, художественная, учительство и т.д.39 Такой подход представляется вполне обоснованным. Действительно, поскольку основным признаком интеллигенции является профессиональное занятие квалифицированным умственным трудом, различия по сфере приложения и содержанию труда можно считать ее внутренним структурообразующим критерием.

Наиболее развернутое определение художественной интеллигенции было дано еще в 1974 г. В.А. Копыриным и В.А. Поповым. Авторы, проводившие конкретно-социологическое исследование художественной интеллигенции уральского региона, определяли эту социально-профессиональную группу как «совокупность лиц квалифицированного умственного труда, профессионально занятых практически духовной деятельностью по художественному освоению мира»40 «Сущностный подход» к художественной интеллигенции, предложенный в 1991 г. С.Н. Комиссаровым, представляется менее удачным. Автор определяет художественную интеллигенцию как «субъект особого вида духовного производства».41 В этом определении теряется специфика художественной интеллигенции как социо-культурной общности. Его можно применить к любой профессиональной группе интеллигенции, а также к ее отдельным представителям, труд которых носит индивидуальный характер.

Заслуживают внимания попытки современных исследователей рассмотреть историческое предназначение российской интеллигенции в общем контексте отечественной истории. По мнению Ю.А. Левады, роль интеллигенции заключается в «привнесении» извне достижений других культур. Социальное предназначение интеллигенции он связывает с ее существованием в треугольнике между властью и народом. Дистанцированная как от власти, так и от народа, интеллигенция стремится служить народу и сопротивляется давлению консервативной власти. Левада выделяет три периода в истории российской интеллигенции: эмбриональный — от петровских реформ до крестьянской реформы, реальный — 60-ые гг. XIX в. — 20-ые гг. XX в., и фантомный — до наших дней.42

Истоки этих идей, можно обнаружить в трудах отечественных философов начала века и русского зарубежья, а дальнейшее их развитие в работах A.C. Ахиезера. Рассматривая Россию как промежуточное, расколотое общество, этот исследователь отводит интеллигенции место одного из важнейших механизмов преодоления раскола. По его мнению, интеллигенция это одновременно и особая группа с расплывчатыми границами и духовное движение. Ее существование определяется постоянными попытками самоопределиться между полюсами правящей элиты и народа. С одной стороны, интеллигенты стремится стать на почву народных интересов, его нравственных ценностей, быть его защитником и тем самым слиться с народом. С другой стороны, она желает играть роль носителя народного самосознания, а, следовательно, вождя, руководителя и поводыря народа, то есть превратиться в реальную власть. Из-за несовместимости этих задач в условиях расколотого общества сознание интеллигенции двойственно и внутренне трагично.43 По мнению Ахиезера, приход к власти группы профессиональных революционеров-интеллигентов в 1917 г. привел к уничтожению части интеллигенции, но это не было концом интеллигенции вообще. Она существует, пока не преодолен культурный раскол общества.

Методологическая ценность этой концепции определяется тем, что в ее основе лежат представления о непрерывности и поступательном развитии исторического процесса. Она ориентирует на изучение основополагающих факторов социального бытия интеллигенции, а не на выявление формальных отличительных признаков или на этические оценки ее поведения. Она позволяет рассматривать в неразрывном единстве различные периоды истории: дореволюционный, советский и постсоветский. Вместе с тем многие вопросы остаются без ответа.

Прежде всего, это вопрос о характере преемственности в развитии интеллигенции. Как осуществлялся процесс ее воспроизводства в условиях, когда была полностью перестроена система образования, а дореволюционная интеллигенция исчезла как социальная общность? Что общего между дореволюционной, советской и постсоветской интеллигенцией? Мнения современных авторов расходятся.

Левада считает, что в системе «реального социализма интеллигенция утратила свою идентичность», и сохранение имени — насмешка. Можно лишь говорить о том, что «потаенный дух интеллигенции и интеллигентности не исчез полностью. В призрачном, фантомном виде он сохранился в скрытом сопротивлении, туманных надеждах и настойчивых стремлениях сохранить высоты культуры перед лицом торжествующей бюрократии и полуобразованной44 массы».

И.В. Кондаков интерпретирует преемственность в развитии интеллигенции как ее возрождение. Он пишет, что «русская интеллигенция, почти истребленная революцией, возродилась как Феникс, со всеми своими традиционными (сильными и слабыми) сторонами».45 Остается неясным, почему и когда это произошло.

По мнению В.Т. Ермакова, утверждение об исчезновении дореволюционной отечественной интеллигенции ошибочно. Он признает, что интеллигенция понесла значительные потери в результате репрессий и дискриминации по отношению к ее отдельным представителям, но считает, что не следует придавать негативным фактам всеобщий характер.46 Ермаков видит существенные различия между дореволюционной и советской интеллигенцией, проистекающие из общественно-политических и социальных условий формирования этой социальной общности, но не ставит вопроса о характере преемственности в ее развитии.

Л.Н. Коган отмечал, что новая интеллигенция сформировалась, несмотря на полное отсутствие условий для этого. Не было хорошо поставленной системы образования и воспитания, семейных традиций, поддержки духовной элиты со стороны государства, свободного доступа к мировой культуре, массового общественного мнения.47 Что же все-таки привело к возрождению интеллигенции в условиях советской системы? Как и когда это происходило? Что объединяет дореволюционную, советскую и постсоветскую интеллигенцию и позволяет говорить об их преемственной связи? Вопросы, которые еще ждут своих ответов.

Обращает на себя внимание тот факт, что большинство современных авторов, выступающих с весьма спорными суждениями по проблемам интеллигенции, не слышат друг друга. Разноголосица подходов и мнений в отечественной обществоведческой литературе не носит характера дискуссии. Каждый из авторов солирует, часто не ссылаясь на первоисточники своих идей, и не соотнося свои взгляды с теми, что уже высказывались в печати. Бывает, что прямо противоположные точки зрения уживаются под одной обложкой в сборниках статей. Современную историографическую ситуацию, при которой число точек зрения на отечественную интеллигенцию растет с каждой новой публикацией по теме, можно считать тупиковой. Лишь конкретно-исторические исследования позволят совершить прорыв и преодолеть умозрительные схемы.

Как видно из рассмотренных выше концепций и подходов к интеллигенции, взаимоотношения интеллигенции с властью являются центральной проблемой для понимания сущности этой социальной общности и исторического вектора ее развития. В той или иной степени этой проблемы касались все авторы, писавшие об интеллигенции, а в последние годы она стала 48 предметом специальных исследовании.

Несмотря на обилие публикаций по данной теме говорить о прорыве в ее изучении еще рано. В большинстве работ взаимоотношения интеллигенции и власти изображаются схематично, в черно-белых тонах. Представление о власти как об абстрактной силе, противостоящей интеллигенции и ее отдельным представителям проходит красной нитью через работу Т.Беловой.49 В исследовании К.Г. Барбаковой и В.А. Мансурова, в основном посвященном анализу концепций западной советологии, взаимоотношения власти и интеллигенции рассматриваются вне контекста отечественной истории. Имена и события, приводимые в работе, односторонне иллюстрируют отношения власти и советской интеллигенции как преимущественно конфликтные.50

По мнению Н.Е. Покровского, интеллигенция способствовала утверждению бюрократического тоталитарного режима, но как только режим укрепился, он превратил интеллигенцию в своего первейшего социального противника.51 Автор явно преувеличивает оппозиционность советской интеллигенции. Противоречивость его подхода особенно бросается в глаза, когда речь заходит о той части интеллигенции, которая полностью восприняла официальную идеологию и посвятила себя самозабвенному служению власти. С одной стороны, автор признает, что это был «большой слой интеллигенции, выращенный режимом», с другой, утверждает, что манипулируемое ложное сознание этого слоя «по сути лишено характерных черт интеллигенции».52

Противоположного взгляда на советскую интеллигенцию придерживается В.Н. Самченко, утверждающий, что советская интеллигенция стала одним из отрядов государственных служащих.53 Тем самым вопрос об ее отношениях с властью снимается. Исключительно сервильными изображает отношения интеллигенции с властью А. Быстрицкий: «большая часть советской интеллигенции чудесно примирилась с ролью не просто крепостного, а некоего капо, старосты общероссийского, общесоветского барака».54

Представляется, что в действительности взаимоотношения интеллигенции и власти были намного сложнее, и сводить их только к конфронтационным или к сервильным было бы упрощением. По справедливому замечанию B.C. Меметова, «как в прошлом, так и в настоящем какая-то ее [интеллигенции] часть, как правило, интегрирована с властью».55

В этой связи внимания заслуживает статья В.Ф. Кормера, написанная к 60-летию «Вех», но опубликованной в СССР лишь в 1989 г. Кормер считал, что «несмотря на все превращения . в облике России и ее образованного слоя, в основном своем характеристическом качестве этот слой не изменился, по-прежнему оставаясь интеллигенцией в единственном настоящем значении этого слова».56 По его мнению, основной критерий принадлежности к интеллигенции ее нравственная рефлексия по поводу глубочайшего внутреннего разлада с собственным народом и собственным государством. Автор подчеркивал, что отношение к власти всегда занимало главенствующее место в сознании интеллигенции, но это отнюдь не означало, что интеллигенция находится в оппозиции. «На всем бытии интеллигенции лежит отпечаток всепроникающей раздвоенности, — писал Кормер, — Интеллигенция не принимает Власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует; интеллигенция ждет крушения Власти, надеется, что это крушение все-таки рано или поздно случится, и, с другой еп стороны, сотрудничает тем временем с ней». Эти выводы, основанные на эмпирических наблюдениях автора, дают ключ к пониманию сложных и противоречивых отношений интеллигенции с властью в советский период. Другое важное замечание Кормера касается эволюции просветительской роли интеллигенции. По его мнению, в советское время мысль о просвещении народа в сознании интеллигенции отходит на задний план, интеллигенция стремится просвещать власть. Кормер считал, что вся советская история интеллигенции может быть понята как непрерывный соблазн — поверить, что исправление нравов совершилось, и облик власти начал меняться.

К сожалению, эти идеи, имеющие концептуальное значение для изучения советского периода в истории интеллигенции, не были в полной мере восприняты отечественным обществоведением даже после налечатания статьи. Их отзвук заметен, пожалуй, лишь в работах Л.Д. Гудкова и Б.В. Дубина, анализировавших такую характерную интеллигентскую черту как двоемыслие. По их мнению, двоемыслие интеллигенции нельзя считать личным лицемерием, а следствием ее двойственного положения. С одной стороны она обеспечивала функционирование всей бюрократической машины, демонстрируя сервильную лояльность режиму, а с другой — в соответствие с унаследованными легендами и идеалами воспринимала себя как оппозицию, соль земли и совесть общества. Таким образом, по мнению Гудкова и Дубина, советская интеллигенция осознавала свою внутреннюю связь с дореволюционной.

Принципиальное значение для исследования проблемы взаимоотношений власти и интеллигенции имеет понимание сущности и характера власти. В современной политологии понятие власть употребляется как многозначное. Власть это право и возможность распоряжаться и управлять, это система государственных органов, это лица и органы, облеченные государственными и административными полномочиями и т.д.59 Иерархия органов власти в рассматриваемый период включала систему партийных органов от центрального комитета до парткома, систему государственных органов от Министерства культуры до отделов культуры исполкомов местных советов, руководящие органы творческих союзов и творческих коллективов. Представители интеллигенции входили в выборные партийные и государственные органы, из ее среды формировались руководящие органы творческих союзов и коллективов. Интеллигенция принимала участие в обсуждении проектов решений, касающихся ее профессиональной деятельности. Значит ли это, что интеллигенция была интегрирована во власть, и таким образом сама проблема ее взаимоотношений с властью теряет смысл?

Отнюдь нет. Внешне демократические принципы формирования руководящих партийных и государственных органов и процессов выработки решений не меняли истинной сущности политического режима, функционировавшего в СССР. Как пишет Р.Г. Пихоя в обстоятельном труде, посвященном истории власти в СССР, власть в послевоенный период принадлежала олигархии, скрывавшейся за высшими звеньями партийного и государственного аппарата, маскировавшейся массовой КПСС и выборной системой советов.60

Хотя в политологических исследованиях последних лет нет полного единства в понимании советского политического режима, большинство авторов относит его к тоталитарным или авторитарным, многие отмечают его эволюцию после смерти Сталина. По мнению Р.Х. Кочесокова, коммунистический режим в СССР был классическим тоталитарным режимом. Сделанный им анализ существенных черт тоталитаризма и авторитаризма, особенно положения духовной культуры в условиях тоталитаризма помогает глубже понять характер взаимоотношений власти и интеллигенции в СССР. Автор справедливо отмечает, что при любом политическом режиме правящие группы пытаются использовать духовную культуру в своих целях, но только при тоталитаризме культура приобретает прикладной характер, а интеллигенция становится объектом воспитания.61 Для понимания взаимообусловленности сферы духовной культуры и политики важное методологическое значение имеет замечание Кочесокова о том, что утилитаризация духовной культуры, ее предельная политизация и идеологизация приближают коллапс тоталитарного режима.62

Вместе с тем, отмечая неизбежность перерастания тоталитаризма в авторитаризм и давая их сравнительный анализ, автор не видит черт авторитаризма в постсталинский период. Здесь он противоречит собственному утверждению о том, что говорить о тоталитаризме в чистом виде можно лишь в период его установления. В этом отношении более правильной представляется позиция А.П. Бутенко и A.B. Миронова, которые относят режим, сложившийся после Сталина, к авторитарным.63 В целом можно согласиться с таким определением, но необходимо иметь ввиду, что трансформация тоталитарного режима в авторитарный происходит не мгновенно. В постсталинском политическом режиме сохранялось еще много родовых черт тоталитаризма (как считают Бутенко и Миронов, социальные основы тоталитаризма не были разрушены64), и можно говорить о формировании лишь элементов гражданского общества. Очевидно, что эволюция взаимоотношений между политическим режимом и обществом составляла главное содержание процесса трансформации тоталитаризма в авторитаризм. В этом отношении особый интерес представляет интеллигенция, как социальная группа, отражающая общественные мнения и настроения.

Наряду с такими новыми для отечественного обществоведения понятиями как «тоталитаризм», «сталинизм», «гражданское общество» в исторических работах, посвященных 50-м — 60-м гг., часто употребляются термины аутентичные той эпохе — «культ личности», «преодоление последствий культа личности», «оттепель» и т.п.65 Это вполне оправдано, так как механическое осовременивание понятийного аппарата может привести к искажению духа времени. Устаревшая с точки зрения современной обществоведческой науки терминология стала исторической, то есть необходимой для адекватного воспроизведения представлений людей прошлых эпох.

Особые сложности вызывает понятийный аппарат для описания процессов размежевания внутри советской интеллигенции, начавшихся в послесталинское десятилетие. Автор диссертации, следуя традиции, которая уже сложилась в историографии, считает возможным использовать как термины исследуемой эпохи, например, «ревизионистские шатания интеллигенции», так и современные понятия — «консервативно-охранительное», «демократическое» или «либеральное» течения интеллигенции. Термины эпохи особенно уместны в контексте рассмотрения партийных оценок этого явления, современные понятая используются главным образом при авторском анализе и в выводах.

Обращает на себя внимание тот факт, что многие термины, используемые современной отечественной историографией, заимствованы из западной. В исследуемую эпоху они уже существовали и даже использовались в некоторых советских официальных документах в кавычках и с ссылкой на зарубежную печать. В частности в справке Главлита от 14 июля 1969 г. писатели, близкие к «Новому миру» названы «лагерем либералов».66 Разумеется, ни западная печать, ни руководство Главлита не имели в виду, что Твардовский, Аксенов, Розов, Евтушенко и другие, упомянутые в справке, литераторы являются сторонниками либерализма, как идеологического течения. Понятие «либералы» употребляется в его первоначальном смысле — свободомыслящие люди, вольнодумцы. Именно в этом смысле употребляется это понятие и в настоящей работе.

Проблема взаимоотношений интеллигенции и власти всегда привлекала большое внимание историков. В советской историографии эта проблема особенно широко исследовалась на материале первых лет советской власти.67 Взаимоотношения интеллигенции и власти в 50-е — 60-е годы рассматривалась преимущественно в общих работах, посвященных истории советской интеллигенции и культуры, а также идеологической деятельности КПСС.68 Наряду с работами историков в настоящей работе использовались труды искусствоведов и литературоведов по истории литературы и искусства, главным образом обобщающего характера.69

Методы руководства художественной культурой, политика в отношении художественной интеллигенции, роль творческих союзов в идеологической жизни общества были предметом специального изучения в ряде коллективных работ, а также в статье Е.В. Беловой, диссертациях Т.А. Луковцевой и М.В. Юнко.70 В концептуальных подходах авторов нет заметных различий, они полностью укладывались в русло официальной советской историографии. Взаимоотношения художественной интеллигенции и власти интерпретировались с позиций правящей партии и в духе партийных документов. Отдельные проявления интеллигентского свободомыслия квалифицировались как проявления чуждой идеологии, с которыми партия настойчиво и успешно боролась. Творческие союзы художественной интеллигенции рассматривались главным образом как идеологические организации, призванные помогать партии в коммунистическом воспитании трудящихся. Период хрущевских реформ изображался как время успешного продвижения страны по пути коммунистического строительства, осложненного отдельными проявлениями субъективизма и волюнтаризма. Такой подход господствовал в советской историографии вплоть до второй половины 80-х гг.

Новый этап в изучении проблемы относится к концу 80-х-началу 90-х гг. В это время был сделан существенный прорыв в изучении отечественной истории. Широкие публикации воспоминаний, документальных источников, открытие доступа к самиздату и зарубежной литературе, а также архивная революция способствовали появлению большого числа исследований,71 посвященных различным аспектам истории 50-х — 60-х годов.

В историографии этого периода стала утверждаться парадигма «социалистической модернизации». Большинство исследователей72 рассматривали эпоху Хрущева как время обновления советской системы. В этом ключе выдержана коллективная монография «XX съезд КПСС и его исторические реальности», одна из первых обобщающих работ, посвященных реформаторской деятельности партийного руководства в первое послесталинское десятилетие. События идейной и художественной жизни общества рассматриваются в этой работе через призму борьбы обновительной и охранительной тенденций, которые попеременно брали верх. По мнению авторов, охранительная тенденция была следствием отхода от ленинских принципов культурной политики и неправильной трактовкой его взглядов, а также безраздельного господства идеологии в сфере художественной культуры.73

Вряд ли можно согласиться с такой интерпретацией. Советская культурная политика всегда, еще со времен Ленина строилась на безусловном подчинении всех сфер культуры, включая литературу и искусство, задачам правящей партии. Неубедительно выглядит противопоставление в монографии художественной интеллигенции как носительницы прогрессивной общественной мысли и власти как охранительной силы. В действительности консерваторов и реформаторов можно было встретить как среди деятелей литературы и искусства, так и в партийных органах.

Вызывает сомнение утверждение, что постановление ЦК КПСС 1958 г. «Об исправлении ошибок в оценке опер.» отражало поиски «лояльной перспективной линии контактов КПСС с художественной интеллигенцией».74 Это был один из мотивов. Помимо этого постановление было тесно связано с политической борьбой в руководстве партии, а также с решением о реабилитации народов Северного Кавказа, репрессированных в годы войны. (Подробнее об этом см. в главе 3)

В монографии Т. Беловой, одна из глав которой посвящена интересующему нас периоду, политика партии в отношении литературы и искусства и методы руководства оцениваются негативно. Автор считает, что культурный ренессанс периода оттепели стал возможен только благодаря параличу органов госбезопасности и идеологическому коллапсу. Все это на время отодвинуло вопросы культуры из поля зрения власти и предоставило условия для реанимации самоорганизующихся начал культуры.75 Подобные утверждения можно объяснить только полемическим задором исследователя, защищавшего идеи деполитизации культуры, актуальные на закате перестройки. В действительности же после смерти Сталина сфера культуры продолжала оставаться под жестким контролем, и власть мгновенно реагировала на любые идейные колебания в интеллигентской среде. Достаточно вспомнить решение ЦК 1954 г. об ошибках «Нового мира», борьбу с «ревизионистскими шатаниями», развернувшуюся в 1956 г. (Подробнее см. в главах 2 и 3)

Помимо исследований, в которых проблемы культурной жизни и партийной политики в области литературы и искусства 50-х — 60-х гг. затрагивались в более общем контексте, появилось много специальных исследований. Среди них следует отметить кандидатскую диссертацию Т.А. Шпаковой, посвященную изучению духовной жизни общества в годы правления Хрущева76, статью Т.А. Луковцевой о роли литературы в обновительных процессах послесталинского десятилетия77, книгу Т.М. Хлоплянкиной об истории создания и судьбе одного из ключевых фильмов 60-х гг. «Заставе Ильича».78

Современный историографический этап отмечен большим числом публикаций, затрагивающих интересующую нас тему. Непосредственное отношение к ней имеют работы, посвященные политической борьбе в высших эшелонах власти в 50-е — 60-е годы. Среди них стоит отметить обобщающую монографию Р.Г. Пихои, охватывающую весь послевоенный период советской истории79, статьи Е.Ю. Зубковой, В.П. Наумова, О.В. Хлевнюка, Ю.Н. Жукова, H.A. Барсукова и др.80 В этих работах раскрываются обстоятельства внутрипартийной борьбы, показано, как происходили важнейшие повороты политического курса, даются политические портреты лидеров. Особый интерес для нас представляют работы, посвященные руководителям идеологического и культурного «фронта».81 Общественно-политическая жизнь хрущевского периода обстоятельно исследуется в работах A.B. Пыжикова. На большом фактическом материале автор показывает процессы десталинизации как на уровне партийно-государственных структур, так и на уровне обществоведческого анализа.

Другое направление исследовательского поиска связано с изучением изменений общественного сознания как фактора послесталинских реформ. Выделяются две точки зрения. Зубкова считает, что настроения в обществе подталкивали власть к принятию решений. Ограниченность реформаторского курса определялась, с одной стороны, тем, что власть не выдвинула инициатив, выходящих за рамки существующей системы, с другой, отсутствием радикальных идей в обществе83 Автор отмечает особую роль литературы, которая в условиях отсутствия парламентской традиции взяла на себя роль оппозиции. По мнению И. С. Кузнецова, Зубкова преувеличивает значение давления на власть снизу. Он считает, что основным импульсом к началу преобразований явилось стремление властвующей элиты сохранить привилегии и стабилизировать свой статус, и что возрастание общественной активности масс во многом было следствием обострения борьбы за власть среди наследников Сталина.84 Очевидно, что проблема нуждается в дальнейшем изучении. Общественные настроения были динамичным и неоднозначным фактором, который, несомненно, оказывал влияние на власть, подталкивая к принятию тех или иных решений. Необходимо учитывать, что реформаторские настроения в обществе сосуществовали с консервативно-сталинистскими.

В некоторых работах есть тенденция преувеличивать масштабы оппозиции власти. Можно согласиться с утверждением авторов монографии «Власть и оппозиция» о том, что в результате десталинизации в общественном сознании, особенно творческой интеллигенции, произошли существенные сдвиги. Вопрос только, в чем они выразились. А. Синявский, Ю. Даниэль и Л. Краснопевцев названы «первыми ласточками полного отторжения и непримиримой борьбы с коммунистической властью».85 Такая оценка неверна в отношении всех трех названных лиц. Произведения Синявского и Даниэля были далеки от политики, и на этом строилась их защита в суде. Краснопевцев пытался критически осмыслить наследие классиков марксизма-ленинизма. Приписывая им антикоммунизм и борьбу с властью, авторы оправдывают судебные приговоры в отношении них. Соответственно, кампания, развернувшаяся в интеллигентской среде, против суда над Синявским и Даниэлем, может рассматриваться как отражение антикоммунистических настроений. Но это не так. (См. подробнее в главе 5)

Работ, непосредственно посвященных проблемам интеллигенции и литературно-художественной жизни 50-х — 60-х годов, немного. Большинство публикаций принадлежат перу искусствоведов и литературоведов.86 Среди них выделяется книга A.B. Богдановой, написанная на материалах партийного архива. Работа представляет собой серию историко-документальных очерков, в которых рассказывается о конфликтах известных музыкантов с отделом культуры ЦК партии. Среди исторических исследований можно отметить лишь несколько статей, посвященных отдельным аспектам культурной жизни периода оттепели, кандидатскую диссертацию С.С. Богданцевой и монографию С.Д. Бортникова.87

В диссертации Боганцевой сделана одна из первых попыток изучить взаимоотношения художественной интеллигенции и власти в годы правления Хрущева. Автору удалось раскрыть роль интеллигенции в поисках путей духовного обновления общества. Однако многие вопросы, связанные с динамикой взаимоотношений власти и интеллигенции, идейно-эстетической борьбой в литературе и искусстве, не нашли отражения в работе. Книга Бортникова написана на материалах Сибири. В ней поднимается ряд важных проблем, таких как отличительные черты советской и российской интеллигенции, специфика художественной интеллигенции, ее отношения с властью. Однако многие утверждения носят декларативный характер.

В современной историографии проблемы истории художественной интеллигенции широко разрабатываются на материале предшествующих периодов. В монографиях Э.Б. Ершовой, Д.Л. Бабиченко, И.В. Купцовой, Т.П. Коржихиной и Л.В. Максименкова раскрываются различные аспекты культурной политики в 20-е, 30-е и 40-е годы. Эти работы, написанные на широком фактическом материале, помогли выявить истоки советской культурной политики, сравнить методы ее реализации и взаимоотношения власти и интеллигенции в различных исторических условиях. Для более глубокого понимания теории и практики культурной политики привлекались исследования специалистов в области управления отраслями художественной89 культуры.

В западной историографии, посвященной 50-м — 60-м годам, так же как и в отечественной явно заметен приоритет политической истории. В работах К. Линдена, Дж. Эмбри, Р. МакНила, Дж. Бреслауера, Д. Филтцера и др. исследуются вопросы борьбы за власть, перемены в политическом руководстве, процессы принятия решений.90 Роль интеллигенции рассматривается, как правило, в контексте изучения групп интересов и их влияния на власть.91 Среди новых тенденций следует отметить интерес к изучению общественного мнения, общественной и частной жизни советских людей. Эти работы, написанные чаще всего бывшими советскими гражданами участниками событий, передают неповторимую атмосферу периода оттепели.92

Наиболее детальный социальный портрет советской интеллигенции 60-х гг. был дан в работе Л. Черчуорда.93 Автор черпал материал из советской статистики, советских публикаций и личных контактов, что во многом определило его позицию. Его взгляды на интеллигенцию, ее структуру, источники пополнения очень близки принятой в те годы советской концепции. Вместе с тем в работе содержится ряд верных авторских наблюдений о различных аспектах взаимоотношений интеллигенции и власти, которые не укладываются в избранную схему.

Литературно-художественная жизнь периода оттепели была предметом специального изучения в работах X. Суэйза, Дж. Гибиана, Д. Брауна, Д. Лауэ, Э. Френкель и др.94 Большинство авторов рассматривает советскую литературу в контексте идеологических и политических процессов, происходивших в стране. Ряд авторов акцентирует внимание на особой роли литературы и писателя в советском обществе, хотя интерпретируется эта роль по-разному. Если Эрнст Симмонс, во многом повторяя официальную советскую схему, сводил предназначение советской литературы к воспитанию народа в духе партийных требований,95 то Вера Данхем рассматривала литературу как способ диалога между режимом и народом.96 Соответственно различались и представления о роли писателя и его взаимоотношениях с властью. Для Симмонса советский писатель представлял собой лишь проводника официальной идеологии. В книге Данхем писатель предстает как зависимая, но относительно самостоятельная фигура, обладавшая авторитетом и влиянием в обществе:

В большинстве исследований по истории литературы события литературно-художественной жизни 50-х — 60-х гг. — представлены с позиций «новомирского» взгляда». О самом «Новом мире» Твардовского на Западе написано множество диссертаций, статей и книг.97

Как видно из обзора отечественной и зарубежной литературы, при огромном количестве публикаций, посвященных истории советской интеллигенции, а также различным аспектам политической, идеологической и культурной жизни оттепели многие важные проблемы остаются не исследованными. Потенциал новых возможностей, открывшихся перед исторической наукой, еще далеко не исчерпан, и потребность в научном осмыслении исторического опыта этого периода велика.

Нет исследований, посвященных конкретно-историческому изучению взаимоотношений художественной интеллигенции и власти. Не изучены социальные аспекты жизни интеллигенции вообще, и художественной в частности. Была ли она привилегированным слоем? Каков был ее жизненный уровень в сравнении с другими социальными слоями?

В изучении взаимоотношений интеллигенции с властью необходимо разделение риторики и практики. Нуждается в исследовании партийная политика в области литературы и искусства периода оттепели, особенно на уровне выработки решений и практического их осуществления отдельными руководителями.

Сложные перипетии литературно-художественной жизни 50-х — 60-х гг. в литературе освещаются фрагментарно и большей частью с позиций той или иной группы. Литературные дискуссии, нашумевшие выставки, театральные и кино премьеры обычно рассматриваются изолировано, в то время как большинство их были чрезвычайно близки по времени, месту и кругу участников.

Слабо исследован процесс размежевания интеллигенции, начавшийся с середины 50-х гг., возникновение различных идейных течений в ее среде, истоки интеллигентского инакомыслия. Какое влияние на этот процесс оказало расширение информационно-культурного пространства, появление новых средств распространения информации, более широкий доступ к культурно-историческому наследию, развитие международного культурного обмена?

Состояние историографии проблемы и цель конкретно-исторического исследования взаимоотношений художественной интеллигенции и власти определили задачи данной работы. Они включают:

• анализ численности, состава, социального происхождения и уровня жизни художественной интеллигенции, изучение структуры, функций и состава руководящих кадров центральных партийных и государственных органов управления художественной культурой,
• изучение партийно-государственной политики в области литературы искусства, включая процессы выработки решений и методы их реализации, а также роль международного фактора во взаимоотношениях художественной интеллигенции и власти,
• исследование деятельности творческих союзов художественной интеллигенции и их роли в системе руководства художественной культурой,
• изучение состояния советской художественной культуры и культурной жизни общества, форм и степени влияния художественной интеллигенции на общественные настроения и мнения,
• выявление и сравнительный анализ настроений и мнений художественной интеллигенции по ключевым вопросам общественно-политической жизни исследуемого периода, а также процессов размежевания в ее среде, характера разногласий и типов социального поведения.

Объектом исследования являются с одной стороны группа интеллигенции, профессионально занимающаяся творческой деятельностью в области литературы и искусства, с другой, органы партийного и государственного руководства, в ведении которых находилась художественная культура. Поскольку наиболее активная и творчески сильная часть художественной интеллигенции входила в творческие союзы, деятельности этих организаций уделяется особое внимание. По этой же причине значительное место в работе занимают Москва и Ленинград, где художественная жизнь была наиболее интенсивной, а новые тенденции наиболее заметными. Властные структуры изучались главным образом на уровне центральных органов, союзные и автономные республики, а также другие национально-государственные образования не были предметом изучения.

Предметом исследования являются взаимоотношения художественной интеллигенции и органов власти преимущественно в сфере ее профессиональной деятельности. Это обусловлено той особой ролью, которую играли литература и искусство в общественно-политической жизни общества 1950-х — 60-х годов.

Хронологические рамки работы охватывают период с начала 50-х до конца 60-х гг. Это дает возможность выявить динамику взаимоотношений художественной интеллигенции и власти на протяжении двух десятилетий в различных политических условиях: сталинского правления, борьбы за власть между его наследниками, упрочения личной власти Хрущева и первых лет брежневского руководства. Начальной гранью исследования является кризис советской художественной культуры начала 50-х гг., который заставил художественную интеллигенцию, с одной стороны, и власть, с другой, задуматься над его причинами и искать пути его преодоления. Уже тогда были намечены основные контуры перемен в области управления художественной культуры, которые ожидала интеллигенцией, и которые планировала власть.

Выбор конечной грани исследования обусловлен тем, что к концу 60-х гг. стало очевидно, что возможности сотрудничества интеллигенции с властью в демократических преобразованиях сталинской модели социализма были исчерпаны. К этому времени определились основные идейные течения внутри интеллигенции, консолидировались властные структуры, закончились реформы, что создавало новые условия взаимоотношений интеллигенции и власти.

Базовым методологическим принципом данной работы является принцип историзма. Применительно к избранному предмету исследования это означает, что эволюция взаимоотношений художественной интеллигенции и власти рассматривается в конкретно-исторических условиях и в диалектическом единстве элементов отрицания и преемственности.

Изучение таких сложных социальных объектов как интеллигенция и власть обусловило необходимость применения системного подхода, который нацелен на выявление многообразия связей и отношений внутри каждого их объектов и в его взаимоотношениях с другими объектами.

Исследование роли различных социальных институтов (таких как партийные и государственные органы, творческие союзы художественной интеллигенции) в проведении в жизнь политической линии в области литературы и искусства опирается на применение институционального метода, ориентирующего на изучение программ, нормативных актов, постановлений и других документов.

В основу исследования собственно интеллигенции положен социокультурный подход, в соответствии с которым взаимоотношения этой социальной общности с властью рассматриваются как важнейший вектор общественного развития. Для анализа взаимоотношений интеллигенции с властью большое значение имеет концепция двойственности интеллигенции.

В работе используются также методы конкретно-социологических исследований. Художественная интеллигенция рассматривается с одной стороны, как респондентная группа, отражавшая общественные настроения и мнения, с другой, как группа влияния, идеи и взгляды которой воспринимались широкой общественной средой.

В поиске, сборе и интерпретации фактического материала автор опирался на традиционные методы работы с историческими источниками, а также некоторые приемы эмпирических социологических исследований и методы анализа статистической информации.

Источники

Круг источников, использованных в работе, обширен и разнообразен. Прежде всего, это материалы отделов центрального комитета КПСС: общего, а также тех, которые занимались вопросами литературы и искусства.98 В фондах Российского Государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Российского Государственного архива новейшей истории (РГАНИ) хранятся стенограммы совещаний по вопросам литературы и искусства, проводившихся в ЦК с участием представителей интеллигенции, докладные записки сотрудников отделов, докладные записки комитета государственной безопасности, письма в ЦК писателей, художников, режиссеров, композиторов по самым разным вопросам — личным, и общественным.

В работе использовались также стенограммы партийных съездов и пленумов ЦК, материалы встреч интеллигенции с руководителями партии и правительства, выступления по вопросам идеологии, литературы и искусства Н.С. Хрущева, Л.Ф. Ильичева, Д.Т. Шепилова, Е.А. Фурцевой и других партийных деятелей. В совокупности эти материалы позволяют проанализировать методы партийного руководства литературой и искусством, формы воздействия на отдельных писателей и художников, выявить имевшиеся различия в позициях руководителей.

Для изучения положения дел в творческих союзах большой интерес представляют стенограммы партийных собраний и заседаний парткомов творческих союзов, хранящиеся в Центральном архиве общественных движений Москвы (ЦАОДМ). По ним можно судить о реакции художественной интеллигенции на важнейшие общественно-политические события тех лет, а также о многих событиях художественной жизни, не нашедших отражения ни в прессе, ни в документах, — обсуждениях нашумевших книг, фильмов, спектаклей, неоткрытых выставках, несостоявшихся премьерах, полочных фильмах. Стенограммы партсобраний — важнейший источник для изучения настроений членов творческих союзов. Хотя сам жанр выступления на партсобрании не предполагал исповедальной откровенности, отдельные выступления, реплики или даже молчание в ответ на критику на партсобрании часто характеризуют позицию человека ярче и достовернее, нежели источники личного происхождения.

По своему содержанию и значению к этим источникам близки стенограммы съездов творческих союзов и собраний, проводимых в местных отделениях. За исследуемый период прошло три общесоюзных съезда союза писателей, первые съезды российского писательского союза, союза художников СССР, союза советских кинематографистов.

Материалы Министерств культуры СССР и РСФСР, а также творческих союзов, хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) и Российского Государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), использовались главным образом для изучения механизма управления художественной культурой, соотношения партийных, государственных и общественных органов в принятии и проведении в жизнь руководящих решений. В этих источниках содержатся также данные, характеризующие особенности правового положения представителей художественной интеллигенции, ее уровня жизни, наличия привилегий в обеспечении жильем, льготного снабжения, заграничных поездок и т.п.

Уникальным источником для изучения читательской и зрительской аудитории являются письма в редакции газет и журналов, сохранившиеся в РГАЛИ в фондах редакций «Нового мира», «Литературной газеты», отчасти «Октября». Громадная читательская почта, вызванная статьей В. Померанцева, очерками А. Яшина и Ф. Абрамова, романом В. Дудинцева, повестью А. Солженицына и другими публикациями, отразила не только мнения об этих произведениях, но и широкий спектр общественных настроений по самым острым вопросам современности.

Особое значение для исследования художественной интеллигенции имеют источники личного происхождения. В силу близости периода оттепели к нашим дням далеко не все материалы доступны, так как многие авторы и участники описываемых событий живы. Вместе с тем опубликованный массив писем, записных книжек, дневников и воспоминаний огромен. Особняком в комплексе личных источников стоят воспоминания Н.С. Хрущева, единственные в своем роде мемуары руководителя партии и государства, который активно вмешивался в дела литературы и искусства, а после выхода на пенсию поддерживал личные отношения с рядом представителей художественной интеллигенции.

Большую ценность представляют личные документы, появившиеся непосредственно в процессе событий. Среди них стоит отметить письма и дневниковые записи А. Твардовского, записи в рабочих тетрадях Г. Козинцева, да дневники В. Лакшина, А. Кондратовича. Все они вышли из под пера авторов, принадлежавших к одному «лагерю», либерально-обновленческому. Эта односторонность отчасти компенсируется обилием» мемуаров, написанных самыми разными авторами. Помимо воспоминаний «новомирцев» и близких к ним по духу В. Каверина, А. Борщаговского,100 выделяются мемуары диссидентов и эмигрантов — А. Солженицына, Р. Орловой и Л. Копелева, В. Буковского.101 Представители охранительно-консервативного лагеря почти не оставили воспоминаний, если не считать кратких заметок М. Лобанова и слащавых воспоминаний о В. Кочетове.

В работе использовались также общественно-политические и литературно-художественные периодические издания изучаемого периода, такие как газеты «Правда», «Литературная газета» «Литература и жизнь», «Литературная Россия», журналы «Новый мир», «Октябрь», «Юность», «Молодая гвардия», «Знамя» и др.

Своеобразным источником информации об интеллигентском сознании, об идейно эстетических поисках в литературе и искусстве послужили произведения литературы и искусства, созданные в 50-е — 60-е годы. Особое место среди них занимают произведения, вызвавшие дискуссии, а также те, которые по цензурным мотивам были запрещены.

Следует заметить, что, несмотря на большое разнообразие и объем, информационный потенциал источников ограничен. Многие архивные материалы остаются недоступными для исследователей. Фактически закрытым, за исключением отдельных опубликованных документов, является фонд секретариата ЦК. Нет доступа к документам, которые могут содержать сведения личного характера. Автор неоднократно сталкивался с фактами необоснованных ограничений и запретов выдачи тех или иных архивных дел, обусловленных чисто бюрократическими запретами.

Больше всего сложностей встречалось в ходе поиска фактического материала, характеризующего социально-психологические аспекты взаимоотношений интеллигенции и власти. Публичные выступления на собраниях или в печати в условиях цензурных ограничений вряд ли полностью отражали весь спектр мнений и настроений интеллигенции, тем более что стенограммы собраний и совещаний правились. Непосредственная реакция интеллигенции на общественно-политические события, ее отношение к тем или иным руководителям, проявлявшиеся в частных разговорах, не зафиксированы в источниках. Сводки органов госбезопасности о настроениях в обществе дают лишь частичные и косвенные свидетельства о том, что в действительности говорилось. К тому же нет уверенности в том, что секретные осведомители адекватно воспроизводили услышанное.

Имеющиеся источники дают лишь самую приблизительную информацию о личных взаимоотношениях, которые имели большое значение в практике взаимодействия руководящих органов с творческими союзами, редакциями литературно-художественных журналов и отдельными представителями художественной интеллигенции, а также в самой интеллигентской среде. Отчасти это компенсировалось материалами интервью, которые автору удалось взять у некоторых участников и современников событий. Особо стоит отметить устные воспоминания П.В. Московского, долгие годы проработавшего в отделе культуры ЦК КПСС, а также Н.В. Бианки, работавшей в «Новом мире» с 1946 по 1971 гг.

Такой важный источник, как читательская почта, представлен лишь фрагментарно. Большинство редакций литературно-художественных журналов не хранили писем, многие письма оставались в личных архивах авторов.

В совокупности использованная база источников дала возможность решить поставленные в работе исследовательские задачи.

Научная новизна данной работы заключается в том, что она представляет собой первое в отечественной историографии конкретно-историческое исследование взаимоотношений советской художественной интеллигенции и центральных органов власти на переломном историческом этапе. На основе новых архивных документов, вводимых автором в научный оборот, в работе впервые проанализирован характер эволюции советской системы партийно-государственного руководства литературой и искусством в условиях трансформации тоталитарного режима в авторитарный, исследованы процессы принятия решений и их реализации, взаимодействие партийных органов с творческими организациями, методы воздействия на интеллигенцию. Впервые на широком конкретно-историческом материале проведен анализ социального положения художественной интеллигенции, выявлены типы ее социального поведения, исследованы процессы идейного и эстетического размежевания в художественной среде, раскрыто влияние международного фактора на взаимоотношения власти и интеллигенции.

Примечания к введению:

1 Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В 2 т. СПб., 1991. T.l. С.66.

2 Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура //Вопросы философии. 1989. №9. С.65. (статья написана в 1969 г.)

3 Ахиезер A.C. Проблемы государственной власти в России //Рубежи. 1996. №7. С.94.

4 См.: Соколов Н.М. Об идеях и идеалах русской интеллигенции. Спб.,1904; Тенецкий А. Что такое интеллигенция? //Вестник знания. 1904. №11; Елпатьевский С. По поводу разговоров о русской интеллигенции //Русское богатство. 1905. №3; Катаев Н. Русские интеллигенты. Спб.,1909; Андреев Н. Интеллигенты. Казань, 1910; Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции (5 изданий за 1909-1910 гг.); Интеллигенция в России. СПб., 1910. Иванов-Разумник Р.В. История русской общественной мысли. М., 1907; Коган П.С. Интеллигенция и народ. М., 1917 и др.

5 Иванов-Разумник Р.В. Что такое интеллигенция? // Интеллигенция. Власть. Народ. Антология. М., 1993. С. 80.

6 Бердяев H.A. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века ПО России и русской философской культуре. М., 1990. С.64.

7 Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм. //Интеллигенция. Власть. Народ. Антология. С.218.

8 Ленин В.И. Полн.собр.соч. Т.8. С.309.

9 Боровский В.В. Соч. Т.2. Л., 1935. С. 14.

10 Туган-Барановский М.И. Указ соч. С.212.

11 Струве П.Б. Интеллигенция и революция //Интеллигенция. Власть. Народ. Антология. С.200.

12 Троцкий Л.Д. Об интеллигенции //Там же. С. 108-109.

13 Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции. //О России и русской философской культуре. С.409.

14 Там же С.418.

15 Острые дебаты на эту тему развернулись на первой и последней всесоюзной конференции, посвященной советской интеллигенции. См.: Советская интеллигенция и ее роль в коммунистическом строительстве в СССР. Всесоюзная конференция. Новосибирск-июнь 1979. Тезисы. М., 1979.

16 Толстых В.И. Об интеллигенции и интеллигентности (культурно-личностный аспект) //Вопросы философии. 1982. №10.

17 Смоляков Л.Я. Социалистическая интеллигенция (социолого-философский анализ). Киев, 1986; Социальное развитие советской интеллигенции. М., 1986.

18 Традиционными стали конференции в Иваново, проводимые Межвузовским центром «Политическая культура интеллигенции, ее место и роль в истории Отечества» на базе Ивановского госуниверситета. См. : Поиск новых подходов в изучении интеллигенции: проблемы теории, методологии, источниковедения и историографии. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции Иваново 13-15 сентября 1993. Иваново, 1993; Интеллигенция в политической истории XX века. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново, 1993; Интеллигенция России: уроки истории и современность. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции. Иваново, 20-22 сентября 1994 г. Иваново, 1994; Проблемы методологии истории интеллигенции: поиск новых подходов. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново, 1995; Российская интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции Иваново, 20-21 сентября 1995. Т. 1.2. Иваново, 1995; Интеллигенция России: уроки истории и современность. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново, 1996; Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Межвузовский республиканский сборник научных трудов. Иваново, 1996; Некоторые современные вопросы анализа Российской интеллигенции. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново, 1997; Нравственный императив интеллигенции: прошлое, настоящее, будущее. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции. Иваново, 23-25 сентября 1998. Иваново, 1998.

В 1991 г. состоялась конференция в Кемерово. См.: Интеллигенция в советском обществе. Межвузовский сборник научных трудов. Кемерово, 1993. Регулярные конференции проходят в Екатеринбурге. В Уральском университете создан научный центр «XX век в судьбах интеллигенции». См.: Российская интеллигенция: XX век. Екатеринбург, 1994; Интеллигенция и власть на пороге XXI века. В 3-х выпусках. Екатеринбург, 1996; Интеллигент в провинции. В 3-х выпусках. Екатеринбург, 1997; Интеллигенция России в конце XX века: система духовных ценностей в исторической динамике. Екатеринбург, 1998. Международные конференции по проблемам интеллигенции проводились в 1995 и 1997 гг. в МГУ. См.: Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996.

19 Меметов B.C. К первым итогам становления «интеллигентоведения» как самостоятельной отрасли научного знания //Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Межвузовский республиканский сборник научных трудов. Иваново, 1996. С.5.

20 Смоляков Л.Я. Об интеллигенции и интеллигентности //Коммунист. 1988, №16. С.67-75.

21 Волков B.C. К научной концепции истории советской интеллигенции //В поисках исторической истины. JI.,1990. С.64.

22 Норман Г.Э. Власть — квалифицированному труду //Дружба народов. 1989. №2. Статья В. Хороса и А. Севастьянова в Литературной газете 1988, 21 и 23 ноября.

23 Интеллигенция: что о ней думают и говорят сегодня. М., 1989.

24 См. например: Дегтярев Е.Е., Егоров В.К. Интеллигенция и власть (феномен российской интеллигенции и проблемы взаимоошошенйиТштеллигенции и власти) М., 1993; Корупаев А.Е. Очерки интеллигенции России. 4.1. Очерки теории интеллигенции. 4.2. Очерки истории русской интеллигенции. М., 1995.

25 Дегтярев Е.Е., Егоров В.К. Указ. соч. С.3-5.

26 Меметов B.C. Интеллигенция и власть: в поисках новых методологических подходов. //Поиск новых подходов в изучении интеллигенции: проблемы теории, методологии, источниковедения и историографии. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции. Иваново, 13-15 сентября 1993 г. Иваново, 1993. С. 5.

27 Черныш М.Ф. Интеллигенция и власть: истоки конфликта //Интеллигенция в социальных процессах современного общества. М., 1992.

28 Shils, Edward. The Intellectuals and the Power. The University of Chicago. 1972; Darehndorf, Robert. Modern Social Conflict. London: Wiedenfeld and Nickolson. 1988.

29 Гудков Л.Д., Дубин Б.В. Заметки о литературно-политических иллюзиях М., 1995. С.4.

30 Севастьянов А. Двести лет из истории русской интеллигенции //Наука и жизнь. 1991. №3.

31 Там же. С. 108.

32 Наумова Т.В. Интеллигенция и пути развития российского общества //Социологические исследования. 1995. №3. С.40.

33 С незначительными разночтениями это определение приводится в следующих работах Н.Е. Покровского: Новые горизонты или историческая западня? //Социологические исследования. 1994. №11. С. 119 и Российская интеллигенция перед историческим выбором //Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996. С.8.

34 Левада Ю. Интеллигенция //50/50 Опыт словаря нового мышления. М., 1989. С. 128.

35 Ермаков В. Т. Интеллигенция России в XX столетии (К постановке проблемы «Интеллигенция как феномен исторического изучения») //Интеллигенция России: Уроки истории и современность. Тезисы докладов межгосударственной научно-теоретической конференции. Иваново, 20-22 сентября 1994 г. Иваново, 1994. С. 12.

36 Омеличкин О.В. Интеллигенция как субъект культуры //Интеллигенция в системе социально-классовой структуры и отношений советского общества. Кемерово, 1991 Вып.1.

37 Коган Л.Н., Чернявская ПС. Интеллигенция. Екатеринбург, 1996. С. 13-14.

38 Там же. С. 19.

39 См. например: кандидатские диссертации Л.П. Балакиной Советская научная интеллигенция в 60-ые гг. (Социальное развитие и общественно-политическая деятельность) (1994) и С.С. Боганцевой Художественная интеллигенция и власть в СССР (середина 1950-х — 60-е годы) (1995).

40 Опыт исследования художественной интеллигенции развитого социалистического общества. (На материалах Свердловской, Тюменской, Челябинской обл. и г.Уфы Башкирской АССР) Свердловск, 1974. С.4.

41 Комиссаров С.Н. Художественная интеллигенция: противоречия в сознании и деятельности. М.Д991.С.13.

42 Левада Ю. Указ. соч. С. 128-129.

43 Ахиезер A.C. Проблемы государственной власти в России //Рубежи. 1996. №7. С.94-95.

44 Левада Ю. Указ. соч. С. 130.

45 Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1997. С.489.

46 Ермаков В.Т. О современных подходах к изучению историографии российской и советской интеллигенции //Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Иваново, 1996. С.43.

47 Интеллигенция: слой специалистов или духовная элита общества? //Интеллигенция в советском обществе. Межвузовский сборник научных трудов. Кемерово. 1993. С.20.

48 См.: БарбаковаК.Г., Мансуров В.А. Интеллигенция и власть. М., 1991; * Белова Т. Культура и власть М., 1991; Власть и интеллигенция (Из опыта послевоенного развития стран Восточной Европы). М., 1992; Боганцева С.С. Художественная интеллигенция и власть в СССР (середина1950-х -60-е годы). Диссертация на соискание ученой степени канд.ист.наук. М.,1995; Дегтярев Е.Е., Егоров В.К. Интеллигенция и власть (Феномен российской интеллигенции и проблемы взаимоотношений интеллигенции и власти). М.,1993 и др.

49 Белова Т. Указ соч.

50 БарбаковаК.Г., Мансуров B.C. Указ. соч.

51 Покровский Н.Е. Российская интеллигенция перед историческим выбором //Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. С. 16.

52 Там же. Указ соч. С.26. гл

Самченко В.Н. Интеллигенция: понятие и судьба //Интеллигенция в советском обществе. С. 11.

54 Быстрицкий А. Приближение к миру. Субъективные заметки //Новый мир. 1994. №3. С. 172-173.

55 Меметов B.C. Указ. соч. С.6.

56 Кормер В.Ф. Указ. соч. С.68-69.

57 Там же. С.72.

58 Гудков Л.Д., Дубин Б.В. Указ соч. С.89.

59 См.: Политологический словарь. В 2-х ч. М., 1994; Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993;. Халипов В.Ф., Халипова Е.В. Власть. Политика. Государственная служба. М., 1996. Анализ различных концепций власти см.: Ледяева О.М. Понятие власти //Власть многоликая. М., 1992; Барбакова К.Г., Мансуров В.А. Интеллигенция и власть. М., 1991.

60 Пихоя Р.Г. СССР: История власти. 1945-1991. М„ 1998. С.9.

61 Кочесоков Р.Х. Феномен тоталитаризма. Ростов/Д, 1992. С.76, 82.

62 Там же С. 79.

63 Бутенко А.П., Миронов A.B. Сравнительная политология в терминах и понятиях. М.,1998. С.5.

64 Там же. С.378.

65 См. например: XX съезд и его исторические реальности. М., 1991;’ Пыжиков A.B. Опыт модернизации советского общества в 1953-1964 годах: общественно-политический аспект. М., 1998; Сидорова Н. «Оттепель» в исторической науке. М., 1997.

66 Вопросы литературы. 1998. №5. С.316-317.

67 Следует отметить заслуги С. А. Федюкина в глубоком и обстоятельном изучении этой темы. См. его работы: Великий Октябрь и интеллигенция: Из истории вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. (М.,1972), Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к нэпу (М.,1977), Партия и интеллигенция (М.,1983).

68 См.: Советская интеллигенция. Краткий очерк истории (1917-1975). М., 1977; Партия и интеллигенция в условиях развитого социализма. М., 1977; Очерки истории идеологической деятельности КПСС 1938-1961 гг. М., 1986.

69 См.: История советского драматического театра. В 6 тт. Т.5,6. М., 1971; История советского искусства: Живопись. Скульптура. Графика. Т.2. М., 1968; История советского кино. В 4 тт. Т.3,4. М., 1978. История русской советской литературы. 4-е изд. М., 1986.

70 См.: Партийное руководство литературой и искусством. М., 1986; Партийное руководство общественными организациями интеллигенции в условиях строительства социализма в СССР. Л., 1981; Белова Е.В. Совершенствование форм руководства художественной культурой //Культура развитого социализма. Некоторые вопросы теории и истории. М., 1978; Луковцева Т.А. Союз писателей СССР в идеологической жизни советского общества (вторая половина 50-х — перовая половина 60-х годов). Диссертация на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1979; Юнко М.В. Союз писателей СССР в идеологической жизни страны в первое послевоенное десятилетие. Диссертация на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1982.

71 Одна из первых попыток историографического осмысления публикации последнего десятилетия, посвященных 50-м — 60-м годам, сделана в книге «Советская историография» (М., 1996).

72 См.: Аксютин Ю.В., Волобуев O.B. XX съезд КПСС: новации и догмы. М., 1991; XX съезд КПСС и его исторические реальности. Ред. В.В. Журавлев. М., 1991.

73 XX съезд КПСС и его исторические реальности. С.330-333. Раздел об идеологической и художественной жизни написан Д.И. Поляковой и Т.А. Луковцевой.

74 Там же. С.336.

75 Белова Т. Культура и власть. М., 1991. С. 147.

76 Шпакова Т.А. Духовная жизнь советского общества второй половины 50-х -начала 60-х годов (по материалам дискуссий в области литературы и искусства). Диссертация на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1990.

77 Луковцева Т.А. Поиск путей обновления общества и советская литература в 50-60-х годах//Вопросы истории КПСС. 1989. №1.

78 Хлоплянкина Т.М. Застава Ильича. Судьба фильма. М., 1990.

79 ПихояР.Г. СССР: История власти. 1945-1991. М., 1998

80 См.: Зубкова Е.Ю. Маленков и Хрущев: личный фактор в политике послесталинского руководства //Отечественная история. 1995. №4; Наумов В.П. Реформатор из «сталинской шинели» //Свободная мысль. 1994. №10; его же Борьба Н.С.Хрущева за единоличную власть // Новая и новейшая история. 1996. №2; Хлевнюк О.Берия: пределы исторической реабилитации // Свободная мысль. 1995. №2; Жуков Ю.Н. Борьба за власть в партийно-государственных верхах СССР весной 1953 г. //Вопросы истории. 1996. №5-6; Барсуков H.A. XX съезд в ретроспективе Хрущева // Отечественная исторйяГГ996. №6 и др.

81 Медведев P.A., Ермаков Д.А. Серый кардинал: М.А.-Суслов: Политический портрет. М., 1992; Таранов Е. Первая дама Москвы: Штрихи к портрету Е.А.Фурцевой //Кентавр. 1992. №11-12. 1993. №1; И примкнувший к ним Шепилов. М„ 1998.

82 Пыжиков А.В. Опыт модернизации советского общества в 1953-1964 годах: общественно-политический аспект. М., 1998; его же Политические преобразования в СССР (50-60-е годы). — М., 1999.

83 Зубкова Е.Ю. Общество и реформы 1945-1964. М., 1993. С. 185.

84 Кузнецов И.С. Советский тоталитаризм: Очерк психоистории. Новосибирск, 1995. С.116.

85 Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия. М., 1995. С. 180.

86 Среди них выделяются следующие работы: Богданова А.В. Музыка и власть: Постсталинский период. М., 1995; ГерчукЮ. Искусство «оттепели» 1954-1964 //Вопросы искусствознания. У111 (1/96), X (1/97); его же «Коммуникация по поводу свободы». Авангардные течения искусства «оттепели» //Вопросы искусствознания. 1993. №4; Добренко М. Уроки «Октября» //Вопросы литературы. 1995. Вып.2; Кардин В. «Новый мир» и новые времена (Постюбилейные заметки) //Вопросы литературы. 1996. Вып.2; Страшнов С. Письма в два адреса (Советское литературное просветительство. Вариант А.Твардовского) //Вопросы литературы. 1995. Вып.5.

87 Барсуков Н. А. Оборотная сторона «оттепели» (Историко-документальный очерк) //Кентавр. 1993. №4; Зезина М.Р. Из истории общественного сознания периода «оттепели». Проблема свободы творчества //Вестник Московского Университета. Сер.8. История. 1992. №6; Боганцева С.С. Художественная интеллигенция и власть в СССР (середина 1950-х-60-ые годы). М., 1995; Бортников С.Д. Художественная интеллигенция Сибири (1961-1980 гг.). Барнаул, 1997.

88 Ершова Э.Б. Исторические судьбы художественной интеллигенции Белоруссии 1917-1941. М., 1994; Бабиченко Д.Л.Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994; Купцова И.В. Художественная интеллигенция России (Размежевание и исход). СПб., 1996; Коржихина Т.П. Извольте быть благонадежны! М., 1997; Максименков Л.В. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938. М., 1997;

89 Жданов B.C. Культурная политика и театр. М., 1995; Культурная политика и художественная жизнь. М., 1996.

90 Linden, Karl. Khrushchev and the Soviet Leadership 1957-1964. Baltimore, Maryland. 1966; Embree, G.D. The Soviet Union between 19 and 20 Party Congresses

1952-1956. Hague, 1959; McNeal, Robert. The Bolshevik Tradition. Lenin, Stalin, Khrushchev, Brezhnev. New Jersey, 1975; Breslauer, George. Khrushchev and Brezhnev as Leaders: Building Authority in Soviet Politics. London, 1982; Filtzer, Donald. The Khrushchev Era. Destalinisation and the Limits of Reforms in the USSR,

1953-1964. Macmillan, London, 1993; McCauley, Martin, (ed.) Khrushchev and Khrushchevism. London, 1987.

91 См.: Skilling, Gordon; Griffits, Franklin, (eds.) Interest Groups in Soviet Politics. Princeton, 1971; Lodge, Soviet Elite Attitude since Stalin. 1969;

92 Shlapentokh, Vladimir. Soviet Public Opinion and Ideology: Mythology and pragmatism in interaction. N.Y., 1986; Shlapentokh, Vladimir. Public and Private Live of the Soviet People. Changing Values in Post-Stalin Russia. Oxford Univ. Press, 1989; Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996.

93 Churchward, L. The Soviet Intelligentsia. Melbourne, 1973.

94 Swayze, Harold. Political Control of Literature in the USSR 1946-1959. Cambr.Mass.,1962; Gibian, George. Interval of Freedom: Soviet Literature during the Thaw 1954-1957. Minneapolis: Univ. of Minnessota Press, 1960; Brown, Deming. Soviet Russian literature since Stalin. Cambridge Univ. Press, Cambr., London, N. Y., Melbourne, 1978; Lowe, David. Russian Writing since 1953. A Critical Survey. N.Y.,1987.

95 Simmons, Ernest J. Russian Fiction and the Soviet Ideology. N. Y., Columb. Univ. Press, 1958. P. 1.

96 Dunham, Vera. In Stalin’s Time: Middleclass values in Soviet fiction. Cambridge. University Press, 1979. P.24-25.

97 Frankel, Edith. Novy Mir: A Case Study in the Politics of Literature. 1952-1958. Cambridge, Cfmbridge Univ. Press, 1981; Биуль-Зедгинидзе H. Литературная критика журнала «Новый мир» А.Т.Твардовского (1958-1970). М., 1996. (Перевод с.английского)

98 С 1951 по март 1953 г. это был отдел художественной литературы и искусства, затем отдел науки и культуры, который в сентябре 1955 г. был разделен на два отдела: науки и вузов и культуры, последний включал секторы художественной литературы и языка, искусств, кинематографии. С 1962 г. отдел культуры был упразднен и восстановлен в мае 1965 г. В эти годы его функции выполнял идеологический отдел.

99 Твардовский А. Письма о литературе. М., 1985; его же. Из рабочих тетрадей //Знамя. 1989. №7; Письма А. Твардовского К. Федину//Октябрь. 1990. №2; Козинцев Г. Из рабочих тетрадей //Искусство кино. 1988. №7; 1989. №3, 8; 1990. №10; Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева. Дневник и попутное (19531964). М., 1991; Кондратович А. Новомирский дневник. 1967-1970. М., 1991.

100 Каверин В. Эпилог. М., 1989;.Борщаговский А. Записки баловня судьбы. М., 1990.

101 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни. Париж, 1975; Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. М., 1990; Буковский В. «И возвращается ветер.» Письма русского путешественника. М., 1990.

102 Лобанов М. Послесловие. Из воспоминаний. //Наш современник. 1988. №4.

Список литературы

1. Стенографический отчет. М., 1959. С.583. 176ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.28. Л. 158.177 Там же. Д.46. Л. 109.178 Там же. Д.50. Л.2.
2. Первый учредительный съезд писателей Российской Федерации. 7-13 декабря 1958 г. Стенографический отчет. М., 1959. С.38.
3. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.27. Л.26.
4. Третий съезд писателей СССР 18-23 мая 1959 г. Стенографический отчет. М., 1959. С.221.182 Там же. С.223.
5. Твардовский А. Из рабочих тетрадей (1953-1960) //Знамя. 1989. №9. С. 146.
6. См.: Литературная газета. 1959. 20 мая.10ГПодробнее о «Литературной газете» этого периода см.: Лазарев Л. Шестой этаж//Знамя. 1993. №6.
7. Друзин В., Дьяков Б. Жить и работать для партии и народа //Литература и жизнь. 1959. 6 сентября.
8. Литературная газета. 1959. 10 сентября.
9. Литературная газета. 1960. 19 июля.
10. Оттепель. 1960-1962. Страницы русской советской литературы. С.460,462.
11. Знамя. 1989. №9. С. 188-189.
12. РГАНИ. Ф.5. Он. 30. Д.181. Л.82, 83, 84.
13. РГАСПИ. Ф.556. Оп.1. Д.603. Л.220.
14. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.181. Л.83.
15. РГАСПИ. Ф.556. Оп.1. Д.603. Л.229.195 Там же. Л.221.
16. Там же. Оп.2. Д.760. Л.30-31.197 Там же. Л. 149-150.198 Там же. Д.608. Л.242-243.
17. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.46. Л. 123-124.
18. Как эта стратегия советского руководства воспринималась на Западе см.: Баргхорн Ф. Советское культурное наступление. Ч. 1,2. М., 1961 (перевод с английского)
19. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.70. Л. 110-112
20. Там же. Оп.36. Д. 19. Л.2.
21. Там же. Оп.17. Д.502. Л. 12,14. Известия. 1954. 9 марта.
22. Правда. 1954. 9 и 18 апреля.
23. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.7. Л. 123.208 Там же. Оп.17. Д.537.
24. Там же. Оп.36. Д. 11. Л. 19, 88.
25. Там же. Д. 86. Л. 164-167.
26. Там же. Оп.17. Д.454. Л.34.
27. Британишский В. Возвращение к культуре. Воспоминания о 1954-1956 гг. //Вопросы литературы. 1995. №4. С.200.
28. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.40. Л.196.
29. Новый мир. 1955. №10. С.95.
30. РГАЛИ. Ф.1573. Оп.1. Д.22. Л.171.
31. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.З.Л.76.
32. Орлова Р. Воспоминания о непрошедшем времени. М., 1993. С.240.
33. Friedberg, Maurice. A Decade of Euphoria. Western Literature in Post-Stalin Russia. 1954-1964. Bloomington. London. Indiana Univ. Press. 1977. P.325.
34. Идеологические комиссии ЦК КПСС 1958-1964. Документы. С.ЗЗ.
35. Орлова Р. Указ. соч. С.254-255.
36. Идеологические комиссии ЦК КПСС 1958-1964. Документы. С. 186.
37. РГАЛИ. Ф.1573. Оп.1. Д.35. Л.18.
38. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.35. Л.71-73.224 Там же. Д.39. Л.23.225 Там же. Д. 18. Л.96.226 Там же. Л.53.227 Там же Д.25. Л. 100, 105.
39. Там же. Оп.61. Д.82. Л. 159,162.229 Там же. Д.27. Л.75.
40. Там же. Оп. 17. Д.537. Л.60.
41. Там же. Оп.36. Д. 19. Л. 135.232 Там же. Д.7. Л.34.233 Там же. Оп.36. Д.4. Л.26.234 Там же. Д.24. Л.31.235 Там же. Д.6. Л.ЗО.236 Там же. Л. 116.
42. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.2. JI.55.
43. Там же. On. 17. Д.487. Л. 14.240 Там же. Л.68.
44. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д. 111. Л.84.
45. Идеологические комиссии ЦК КПСС 1958-1964. Документы. С. 128.
46. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.57. Л. 194-207.
47. Там же. Оп.35. Д.81. Л.29.
48. Там же. Оп.55. Д.46. Л.32.
49. Там же. Оп.ЗО. Д.412. Л. 13.247 Там же. Л. 18-19.
50. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗЗ. Д.235. Л.68.
51. Вопросы литературы. 1994. №5. С.262-263.
52. Ромм М. Указ. соч. С.8. Об этом же см.: Соженицын А. Указ соч. С.48.
53. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.320. Л. 15-16.
54. Под грифом «совершенно секретно» //Вопросы литературы. 1994. №4. С.320-321.
55. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 119. Л. 136.
56. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.42. Л.228.256 Там же. Д.41. Л. 179.
57. РГАНИ. Ф.89. Оп.25. Д.22. Л.5.
58. Вопросы литературы. 1996. №2. С.295-296.
59. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.46. Л.52.
60. Вопросы литературы. 1995. №1. С.283. В СССР эта книга была впервые опубликована в 1989 г. в Латвии, в 1990 г. в Москве.
61. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.60. Л.73.
62. РГАНИ. Ф.5. Оп.59. Д.62. Л.98.
63. Там же. Оп.55. Д. 141. Л.31.Глава 4. Изменение взаимоотношений интеллигенции и власти в условиях укрепления личной власти Н.С. Хрущева (1961-1964 гг.)
64. Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни //Новый мир. 1991. №6. С. 14.
65. Многочисленные факты приводятся в письме Кочиашвили, члена КПСС с дореволюционным стажем. См.: РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.378. Л.39.3 Там же. Л. 145.
66. Там же. Д.346. Л. 23. 5ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.40. Л. 19.6 Там же. Д.36. Л. 128.
67. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.350. Л.211.8 Там же. Л.79.9 Там же. Д.378. Л.43.10 Там же. Д.41. Л. 134.
68. Лазарев Л. Шестой этаж //Знамя. 1993. №6. С. 137.
69. Знамя. 1989. №8. С.135,138.
70. Твардовский А.Т. Собр. соч. В 6 тт. Т.5. М., 1971. С.288.
71. Фролов В. Федор Панферов и журнал «Октябрь» //Вопросы литературы. 1990. №9. С.214.
72. РГАЛИ. Ф.619. Оп.4. Д.50. Л. 116 Там же. Д.72. Л. 12-13.17 Звезда. 1961. №7-9.
73. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.42. Л.56.19 Там же. Д.36. Л.80.20Кочетов В. Делать жизнь с кого? Заметки писателя //Огонек. 1960. №30.21Дементьев А. Заметки критика //Новый мир. 1958. №11.
74. XXII съезд КПСС. 17-31 октября 1961 г. Стенографический отчет. Т.2. М., 1962. С.531.
75. Там же. Т.З. М„ 1962. С. 185.
76. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.41. Л. 121.25Из истории одного выступления. (Стенограмма выступления М.И.Ромма на конференции «Традиции и новаторство» (ВТО, осень 1962 г.) //Искусство кино. 1995. №9. С.90.
77. Вопросы литературы. 1995. №2. С.277.28 Там же. С.279,284.29 Там же. С.282.30 Там же. С.285.
78. Яшин А. Бобришный Угор. Из дневников 1958-1968 гг. //Яшин А. Собр. соч. В 3-х гг. Т.З.М., 1986. С.290.32 Знамя. 1989. №9. С. 185.
79. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.319. Л. 140.
80. Там же. Оп.36. Д. 145. Л.74, 83, 84.
81. Там же. Оп.ЗО. Д.404. Л.50.
82. Лакшин В. Открытая дверь. М., 1989. С. 199.37 Там же. С.200-201.
83. Там же. Л.70,130; Д.2. Л.63.41 Там же. Л. 130.42 Там же. Л. 36.43 Там же. Л. 108.
84. Литературная газета. 1961. 19 сентября.
85. Литература и жизнь. 1961. 24 и 27 сентября.
86. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.41. Л. 148.47 Неделя. 1989. №19.
87. Там же. Оп.55. Д.51. Л.16.49 Там же. Л.36.
88. Из истории одного выступления // Искусство кино. 1995. №9. С.95.
89. РГАНИ. Ф.72. Оп.1. Д.20. Л. 12.
90. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.374. Л.ЗО.
91. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.36. Л.50-51.
92. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗЗ. Д. 158. Л. 1-2.
93. Цит. по: Оттепель. 1957-1959. Страницы русской советской литературы. М., 1990. С.394.
94. Щеглов Дм. Легенда, опровергнутая жизнью //Театральная жизнь. 1960. №6.СПЛитературная газета. 1960. 28 апреля. 58 Новый мир. 1960. №1. 59РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.437. Л.86-87.60 Знамя. 1989. №9. С.203.
95. Воспоминания И.Г. Оренбурга публиковались в «Новом мире» в 1960-1965 гг. Затем они вошли в собрание сочинений писателя. Полностью они были изданы лишь в 1990 г.
96. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 120. Л. 128.
97. Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева. М., 1991. С. 109.
98. Вопросы литературы. 1993. №4. С.295.
99. Вопросы литературы. 1994. №2. С.227-228.
100. Лакшин В. Указ. соч. С.77.
101. Буртин Ю. Власть против литературы (60-ые годы) // Вопросы литературы. 1994. №2. С.232.
102. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 107. Л.91.
103. Герчук Ю. «Коммуникация по поводу свободы». Авангардные течения искусства «оттепели» //Вопросы искусствознания. 1993. №4. С. 183.
104. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д.90. Л. 166.
105. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.29. Л.74-75.
106. Стенограмма обсуждения выставки 9-ти см.: РГАЛИ. Ф.2943. Оп.2. Д. 14.
107. Ерофеев А. Русское искусство 1960-1970-х годов в воспоминаниях художников и свидетельствах очевидцев. Серия интервью //Вопросы искусствознания. 1Х(2/96). С.571.
108. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 108. Л.3-8.
109. МолеваН. Манеж. Год 1962. М., 1989. С. 11.
110. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 145. Л.61.78 Там же. Д. 107. Л. 1-2.
111. См.: Молева Н. Указ. соч.; Белютин Э. Хрущев и Манеж //Дружба народов. 1990. №1; Неизвестный Э. Говорит Неизвестный. Frankfurt а\М., 1984; Ерофеев А. Указ. соч.
112. Огонек. 1989. №15. С. 18-19.
113. Ерофеев А. Указ соч. С.590.
114. Бурлацкий Ф. Вожди и советники. О Хрущеве, Андропове и не только о них. М„ 1990. С. 184.
115. Медведев Р., Ермаков Д. «Серый кардинал». М.А. Суслов: политический портрет. М., 1992. С. 145.
116. Молева Н. Указ. соч. С. 8.85 Правда. 1962. 2 декабря.
117. Там же. Ф.72. Оп.1. Д.25. Л.167.
118. Две встречи Н.С. Хрущева с представителями творческой интеллигенции (декабрь 1962 г. и март 1963 г.). С. 191.
119. Жутовский Б. Групповой портрет в казенном интерьере //Литературная газета. 1989. 5 июля.Солженицын А. Указ. соч. С.51. Жутовский Б. Указ. соч.
120. Ромм М. Четыре встречи с Н.С. Хрущевым //Огонек. 1988. №28. С.7-8,25-26.
121. РГАНИ. Ф.72. Оп.1. Д.25. Л. 166.
122. Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. С.507-508.97 «С чистым сердцем приняла политику партии». Записка секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева о творческой интеллигенции //Источник. 1996. №6. С. 148.
123. Две встречи Н.С.Хрущева с представителями творческой интеллигенцией (декабрь 1962 г. и март 1963 г.). С.201.99 Там же. С. 183.
124. Солженицын А. Указ соч. С.54.
125. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 146. Л.28.
126. Кинематограф оттепели. М., 1996. С.202.103 Ромм М. Указ. соч. С.25.
127. Хлоплянкина Т. Застава Ильича. Судьба фильма. М., 1990. С.51.
128. Ромм М. Указ. соч. С. 8. То же см.: Две встречи Н.С.Хрущева с представителями творческой интеллигенции (декабрь 1962 г. и март 1963 г.) С.198.
129. Солженицын А. Указ. соч. С.45.
130. Неизвестный Э. Указ. соч. С. 15.108 Там же. С. 17.109 «Мы собрались для того, чтобы искренне высказать свои мысли» (К истории встреч Н.С.Хрущева с творческой интеллигенцией в 1962 и 1963 гг.) //Известия ЦК КПСС. 1990. №12. С.213.
131. Неизвестный Э. Указ. соч. С. 17.111 Жутовский Б. Указ соч.
132. Две встречи Н.С.Хрущева с представителями творческой интеллигенции (декабрь 1962 г. и март 1963 г.). С. 187.
133. Солженицын А.И. Указ. соч. С.46.
134. Речь опубликована в «Советской России» 11 февраля 1964 г. 122ЦАОДМ. Ф.1064. Оп.1. Д. 1. Л.49.
135. От оттепели до застоя. М., 1980. С. 159.
136. Отчет о нем см.: Литературная газета. 1963. 19 марта.
137. Лакшин В. Указ. соч. С. 110. 126ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.46. Л.24-25. ШРГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д.49. Л. 101.
138. См.: Московский художник. 1963. №13 (114).
139. См., например: РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д.49. Л. 107,110.130Материалы Второго Всесоюзного съезда художников 10-13 апреля 1963 г. М„ 1963. С. 108, 178.
140. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д.41. Л.232.
141. ЦАОДМ. Ф.1292. Оп.1. Д.64. Л. 13,35.
142. Стенограмма обсуждения опубликована в журнале «Искусство кино». 1988 №6.
143. Хлоплянкина Т. Указ. соч. С.62.
144. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д.99. Л.92.136 Там же. Д. 112. Л.3-4.
145. Павлов С. Творчество молодых служению великим идеалам // Комсомольская правда. 1963. 22 марта.
146. Лакшин В. Указ. соч. С. 111-112.142 Правда. 1963. 12 мая.143 Новый мир. 1964. №1.144 Правда. 1964. 11 апреля.
147. Аргументы и факты. 1989. №20.
148. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М.,1997. С. 142-143.
149. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д.41. Л.45.148 Там же. Д. 100. Л.266.149 Там же. Д.21. Л.264.150 Там же. Д.22. Л. 160.
150. Стенограмму заседания см.: РГАНИ. Ф.72. Оп.1. Д.25.Глава 5. Взаимоотношения интеллигенции и власти после смены в стране политического руководства
151. Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева. Дневник и попутное (19531964). М., 1991. С.255.
152. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д. 139. Л.53-57.3 Там же. Л.57.4 Там же. Л.35.5 Там же. Д. 142. Л.241.6 См.: Новый мир. 1965. №1.
153. Лакшин В. Указ. соч. С.261.
154. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д. 100. Л.270.9 Там же. Д. 139. Л. 16-17.
155. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 153.
156. См.: Съезд писателей РСФСР, 2-ой. Москва 1965 г. Стенографический отчет. М„ 1966.
157. РГАНИ. Ф.5. Оп.34. Д. 124. Л.69.
158. См.: Комсомольская правда. 1965. 29 декабря.
159. РГАНИ. Ф.5. Оп.36. Д. 155. Л.108, 120. 15ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.63. Л.72.
160. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗЗ. Д.235. Л.66-67.
161. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С. 148150.
162. См.: РГАНИ. Ф.5 Оп.36. Д. 157. Л.37-63.
163. См.: «Ловцы дешевой славы» //Советская Россия. 1965. 21 февраля, а также: РГАНИ. Ф.5. Оп.34. Д. 124. Л.18-21.
164. ЦАОДМ. Ф.909.0п.1. Д.1. Л.130.21 Там же. Л. 139.
165. Карпинский Л., Бурлацкий Ф. На пути к премьере //Комсомольская правда. 1967. 22 июня.
166. Бурлацкий Ф. Вожди и советники. М., 1990. С.334.
167. Подробнее историю написания и публикации статьи см. там же. С.335-341.
168. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.487. Л.4.
169. Телеграммы и «Гражданское обращение» см.: Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля. М., 1990. С. 16-19.
170. Еремин Дм. Перевертыши //Известия. 1966. 13 января; Клеветники-перевертыши //Известия. 1966. 18 января; Кедрина 3. Наследники Смердякова //Литературная газета. 1966. 22 января.
171. XXII1 съезд КПСС. Стенографический отчет. 29 марта-8 апреля 1966 г. М., 1966. Т.1.С.358.
172. См.: Чуковская Л. Процесс исключения. М., 1990.
173. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.52. Л.108.32 Там же. Д.54. Л. 123.33 Там же. Д.52. Л. 135.
174. РГАНИ. Ф.5. Оп.ЗО. Д.487. Л.55-59.
175. Там же. Оп.бО. Д.60. Л.31-32.
176. Буковский В. И возвращается ветер. Письма русского путешественника //Театр. 1990. №5. С. 166.
177. Медведев Р. Личность и эпоха. Политический портрет Л.И. Брежнева. М., 1991. С. 168.
178. Письмо опубликовано в журнале «Грани». 1967. №63. См. также: Самиздат века. М., 1997.
179. РГАНИ. Ф.5. Оп.58. Д.45. Л.334. Об этом же см.: Оп.36. Д. 155. Л.211.
180. Там же. Оп.ЗО. Д.487. Л.40-42. Письмо опубликовано в «Огоньке» 1988. №25. С.ЗО.
181. См.: Всесоюзное совещание-семинар идеологических работников 11-25 октября 1966 г. Сокращенная стенограмма Для служебного пользования. М., 1966. или РГАНИ. Ф.5. Оп.58. Д.376.
182. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С.633.
183. Кондратович А. Новомирский дневник 1967-1970. М., 1991. С.81.
184. Вопросы литературы. 1994. №2. С.265.45 Там же. С.259.
185. РГАНИ. Ф.5. Оп.61. Д.82. Л. 120-121.48 См.: Коммунист. 1969. №3.
186. Вопросы литературы. 1994. №6. С.280-281.
187. Кондратович А. Указ. соч. С.344.51 Там же. С.288.
188. Чупринин С. Позиция (Литературная критика в журнале «Новый мир» времен А.Т.Твардовского: 1958-1970)//Вопросы литературы. 1988. №4. С.47.
189. РГАНИ. Ф.5. Оп.бО. Д.60. Л.200.
190. Кондратович А. Указ. соч. С.295.
191. См.: РГАНИ. Ф.5. Оп.61. Д.82.56 Там же. Оп.34. Д. 124.57 Там же. Л.72-73.58 «Прошу одобрения Центрального Комитета». Письмо Л.С. Соболева в Президиум ЦК КПСС //Источник. 1998. №3. С. 109.59ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.52. Л.50,136, 141.
192. Подробнее см.: Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни//Новый мир. 1991. №6. С.73-76.
193. Дело Солженицына. Лондон-Онтарио, 1970. С. 50.
194. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С.558-559, 567-568.
195. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.51. Л.95.
196. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С. 168, 169.65 Дело Солженицына. С.69.
197. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.54. Л.76. Письмо Солженицына было прочитано и одобрено на съезде чехословацких писателей. Оно в основном совпадало с программой чехословацкой интеллигенции «2000 слов».
198. РГАНИ. Ф.5. Оп.бО. Д.60. Л.62-65.68 Дело Солженицына. С. 105.
199. РГАНИ. Ф.5. Оп.бО. Д.69. Л.74-75. Речь опубликована в «Знамени». 1992. №4.
200. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С. 171.71 Там же. С. 181-187.72ЦАОДМ. Ф.8132. On. 1. Д.56. Л.26.73 Там же. Л. 86, 87.
201. РГАНИ. Ф.5. Оп.бО. Д.60. Л.З.
202. Подробнее см.: Вопросы литературы. 1994. №6.
203. ЦАОДМ. Ф.8132. Оп.1. Д.57. Л.91-92.77 Там же. Л.15,21,61.78 Там же. Д.65. Л.89.79 Там же. Д.54. Л.90-91.80 Там же. Л. 172.
204. РГАНИ. Ф.5. 0п.60. Д.60. Л.45,47,49.82 Там же. Л. 103-105.83 Там же. Л. 126,133.
205. Дело Солженицына. С. 171; Литературная газета. 1969 г. 12 ноября.85Литературная газета. 1969. 3 декабря.
206. РГАНИ. Ф.5. Оп.61. Д.82. Л.414.87 Дело Солженицына. С. 181.
207. РГАНИ. Ф.5. Оп.62. Д.84. Л.7, 8.
208. История советской политической цензуры. Документы и комментарии. С. 188191
209. См. подробнее: Кречмар Д. Политика и культура при Брежневе, Андропове и Черненко. М., 1997 С.35-36.
210. РГАНИ. Ф.5. Оп.55. Д. 139. Л.283.
211. Там же. Оп.36. Д. 157. Л.93.
212. Там же. Оп.58. Д. 157. Л.93-94, 101-104, 112-113.94 Там же. Оп.59. Д.62. Л.1.
213. ЦАОДМ. Ф.1007. Оп.1. Д.2. Л. 19.96 Там же. Л.30.97 Там же. Л.49.98 Там же. С.57.
214. Второй съезд художников РСФСР 25-28 сентября 1968 г. Л., 1971. С.53.100 Там же. С.52.
215. ЦАОДМ. Ф.1007. Оп.1. Д.6. Л. 17.
216. РГАНИ. Ф.5. Оп.59. Д.62. Л.97.103 Там же. Д.8. Л. 100.
217. ЦАОДМ. Ф.1007. Оп.1. Д.5. Л.2.105 Там же. Л. 1,78.106 Там же. Д.6. Л.74
218. Последние дни «Нового мира» //Вопросы литературы. 1994. №4. С.327.
219. Кондратович А. Указ. соч. С.355.
220. См.: Добренко Е. Уроки «Октября» //Вопросы литературы. 1995. №2; Шубин А. Истоки перестройки 1978-1984. Т.2. М., 1997; Кречмар Д. Указ. соч.
221. См. например: Литературная Россия. 1963. 1 января. С.5.
222. Эта мысль звучала в выступлении А. Прокофьева на пленуме правления СП СССР (Литературная Россия. 1963. 29 марта) и в статье первого секретаря Союза композиторов РСФСР А. Новикова (там же. 1963. 11 января).
223. См.: Вопросы литературы. 1969. №5, 7,10,12.
224. Молодая гвардия. 1968. №4. С.299.323
225. См.: Чалмаев В. Великие искания //Молодая гвардия. 1968. №3; он же. Неизбежность //Молодая гвардия. 1968. №9. Семанов С. О ценностях относительных и вечных //Молодая гвардия. 1970. №8.
226. Молодая гвардия. 1968. №9. С.288.
227. См.: Мотяшов И. Ответственность художника (заметки критика) //Вопросы литературы. 1968. №12; Дедков И. Страницы деревенской жизни //Новый мир. 1969. №3; Дементьев А. О традициях и народности. //Новый мир. 1969. №4.
228. Кожинов В. «Самая большая опасность.» //Наш современник. 1989. №1. С. 172.
229. Дементьев А. Указ. соч. С.225-226.
230. Огонек. 1969. №30. С.26-27.
231. Кондратович А. Указ. соч. С.435.
232. Знамя. 1988. №8. С.215; Кондратович А. Указ. соч. С.424-425.
233. Кожинов В. Указ. соч. С. 145.
234. Лобанов М. Послесловие. Из воспоминаний //Наш современник. 1988. №4. С. 157-158.
235. Материалы, связанные с отставкой Твардовского, см.: РГАНИ. Ф.5. Оп.62. Д.84.125 Там же. Л.39.
236. Лобанов М. Указ. соч. С. 158.
237. Коммунист. 1970. №17. С.97.
238. Кречмар Д. Указ. соч. С.37.129 Там же. С.38.
239. Добренко Е. Указ. соч. С. 55.

http://www.dissercat.com/content/sovetskaya-khudozhestvennaya-intelligentsiya-i-vlast-v-1950-e-1960-e-gody#ixzz4NWVWujgU