Нас всегда поражала американская технологичность. Расписанность по минутам, секундам, фазам, деталям любого процесса, доведенных до автоматизма приёмов любого дела. Нынче она распространилась и на духовную сферу. Издана и пришла из-за рубежа масса «духовно-технологической» литературы, помогающей славянским душам вернее овладеть ремеслом их собственного спасения. Этот, технологический, метод превратился из реалии духовной, таинственной, в реалию практическую, представленную в графиках. Однако возникает подспудно вопрос: переложИм ли на язык науки язык духа? Можно ли с помощью формул приблизиться к Богу? Не напоминает ли это стремление научиться любить, осваивая технику секса?
На пятидесятнических служениях важную методическую роль в обретении благодати нередко играет выполнение человеческой воли пастыря. Если вы не взялись за руки с соседями и не потанцевали, то это не только признак дурного духовного тона – своего рода духовная невоспитанность, — но и существенная потеря богоугодности. Если не подняли, как хотел ведущий, руки кверху, то Бог может не обратить внимания на ваши молитвы и не ответить на них. Воля человеческая неосознанно идентифицируется с волей Божьей в «технологических» служениях.
Кто был на собраниях пятидесятников, также мог увидеть раздаваемые листовки, бланки и т.п. с подробными раскладками процесса духовного самосовершенствования. Один из образцов технологичности – «рабочий лист глубокого покаяния», который можно было увидеть на одном из служений. Он – своего рода таблица умножения и деления для всех случаев жизни. Можно сказать, карманный справочник спасения, своеобразная маршрутная карта в небесную страну. Опять подспудный вопрос: неужто кто-то будет идти по жизни с таким листом, сможет постоянно аналитически сверять с ним все житейские ситуации? Не подскажет ли вернее необходимость определенного поступка сердце, а не ум? Обязательным элементом спасения является и непрестанное изучение истин, идеализация головы в деле становления Господним дитятею. А что же делать безграмотным старушкам, не умеющим даже читать, чьё единственное образование – страх Божий? Неужели у них нет никаких шансов? Неужели так необходимо львиную долю времени посвящать исследованию того, как надо поступать, не успевая при этом иногда вообще как-то поступать? Если большая часть времени посвящается любви к ИССЛЕДОВАНИЮ, хватит ли этой любви на КОНКРЕТНОГО, ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА? Той любви, в которой «весь закон» Божий?
Заполнение анкет играет важную роль в правильности положения перед Богом. Да простит меня Господь, но не лучше ли этим листом вытереть зад бездомному ребёнку, когда он будет в этом нуждаться? И потом – вместо того чтобы заполнять все дни исследованием тонкостей спасения души – просто мужественно взять на себя ответственность за усыновление и воспитание этого страждущего человека, за необходимость каждодневного подвига самопожертвования в его обеспечении и становлении как личности? Всегда признаком славянской ментальности была вера, действующая любовью, любовь делом, а не пустое сотрясение воздуха и словесные горы правильных знаний. Моя глубоко верующая бабушка говорила с похвалою о человеке: «Вин врубэ — и вробэ» («Он грубо скажет, но он сделает» — укр.), имея в виду бОльшую важность дел, а не слов в по-настоящему праведной славянской душе.
Вероятно, именно технологично-прагматичная система веры породила тип христианина, которому подходит прилагательное «компьютерный». Люди этого типа много сидят за компьютером, что-то печатают, готовят буклеты и проспекты мероприятий, просматривают видеофильмы… Значительно реже их можно увидеть на «черновом» участке работы. Например, в онкологическом отделении больницы, выносящими утки из-под больных. Появилась, что ли, новая эстетика христианства. Её идеал имеет несколько безразличный, роботоподобный вид, сочувствие и сострадание в этой эстетике ушли на второй план, уступив «обездушенной» духовности первую строку в рейтинге приоритетных небесных качеств.
Возможно, именно эпохальная тенденция потребительской технологичности привела к тому, что на собраниях пятидесятников и харизматиков порой присутствует дух «беловоротничковости», салонов для светского общения – только с божественным содержанием. Прогрессивные члены общины активно концентрируются на духовном саморентгене, изучают действие благодатных законов применительно к собственной личности, скурпулёзно исследуют механизмы их действия. Мы, порою, долго крутимся перед зеркалом индивидуальной избранности, примеряя на себя одежды вечности. Мы, бывает, не «теряем свою душу», как того хотел Христос, а лелеем её, стараясь подогнать швы спасения к духовной одежде собственной персоны и к мундиру конфессиональной идеологии. У многих «новых» христиан эпохальная тенденция обратилась в своего рода духовный культуризм, накачивание духовных мускулов. Для чего созданы и специальные снаряды – схемы и графики, — «выкачивающие» отдельные группы духовных мышц. Разве легко потом удержаться от соблазна блеснуть своим духовным «телосложением»?
Поскольку Божий Дух в нас – предмет нематериальный и Его в принципе нельзя отшлифовать технологическим способом, технологичность постоянно норовит соскользнуть на предмет более материальный – наши человеческие рефлексы. Мы так американизированно технологичны даже в подвывающих интонациях проповедей! И, перенимая эти манеры, культивируем у себя такие же ощущения. Отчего ж не говорим своими, славянскими, интонациями? Или технологичность отшибла у нас и способность говорить своим собственным языком, выражающим наши собственные чувства?
Так что же делать? Какая же конфессия подводит ближе всего к Богу, к состоянию благодати? Жизнь много раз подтверждала нецелесообразность такой постановки вопроса, несмотря на кредо самоэксклюзивности всех конфессий. Сама по себе технологичность или её отсутствие еще ничего не определяют. Ведь и систему православных обрядов в каком-то смысле можно назвать технологией. Или разве мы не видели среди протестантов, при всей технологичности их служений, образцы горячих сердец и глубокой праведности? И наоборот, среди православных мы встречали братьев, которые, выйдя из церкви, забывают, что пить спиртные напитки нельзя, и священников, которые сквернословят и не слишком-то культивируют в себе любовь к ближнему. Порой вообще перестаёшь верить во что-то святое, видя внутриконфессиальные «православные» скандалы и побоища… Даже слащавость протестантских улыбок на этом фоне ощущается как искреннее стремление к миру.
Где же выход, что же всё-таки делать правильно?
Быть может, только то, что помнить и исполнять: очищение и улучшение всех и каждого начинается, продолжается и заканчивается не танцами и хлопками на «больших христианских шоу», не подниманием рук к небу по команде пастыря, не заполнением анкет и «рабочих листов глубокого покаяния». Даже не крестным знамением, вдыханием запаха ладана и постановкой в церквах свечей. Вспоминаются слова одной поднаторевшей в духовных делах пятидесятницы, сменившей несколько общин в поисках воплощенной сути Божьего учения: «Знаний много, а любви мало». Улучшение в человеческую жизнь – единичную и всеобщую – вносит любовь. Которая извлекается не из технологической карты и берется не из графика, а исходит из собственного сердца, вложенная туда Творцом.
Извлечь ее оттуда не всегда бывает легко в жизни, в её конкретных ситуациях. Но ведь именно за это человек и получает благодать Господнюю, обретает подлинное спасение души.
https://proza.ru/2007/11/01/129