«Новая» интеллигенция — главное действующее лицо в распаде общественного строя в Советском Союзе
Проблема интеллигенции является одной из ключевых для понимания характера изменений, произошедших в годы перестройки в СССР и происходящих в современном российском обществе. Традиционно считалось, что роль интеллигенции глубоко функциональна в силу характера ее деятельности: занятия умственным, сложным творческим трудом, развития и распространения культуры. Известна трактовка интеллигенции главой структурно-функциональной школы в американской социологии Т. Парсонсом: интеллигент — это специалист высокой квалификации, призванный обеспечить бесперебойное функционирование общественного механизма (1). Этот технократический взгляд на интеллигенцию был присущ и советским исследователям, которые писали о неправомерности выделения интеллигенции по такому признаку, как гражданская активность, поскольку она присуща всем передовым людям общества (2).
Но даже если мы будем исходить из ленинского замечания, что «интеллигенция потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает развитие классовых интересов и политических группировок во всем обществе» (3), то непременно придем к выводу, что выражение вышеназванных интересов проявляется в соответствующих настроениях и гражданской интеллектуальной активности.
В годы советской перестройки именно интеллигенция, выражая интересы определенных политических группировок, сама входя в эти группировки, оказалась творцом определенных настроений в обществе, шла в первом ряду разрушителей социально-политической системы, заражая разрушительными импульсами различные слои общества.
В работах ряда теоретиков, из которых мы особо выделяем А. Грамши, утверждается, что власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Но согласие это не есть однажды достигнутая величина на все последующие годы. Эта величина меняющаяся, динамичная, и поддержание ее требует непрерывных усилий. По А. Грамши, достижение согласия, как и его подрыв, — это «молекулярный» процесс, то есть он подразумевает постоянное влияние на человека малыми порциями, постепенно меняющий мнения и настроения людей. В основе вышеназванного согласия — состояние «культурного ядра» общества, обеспеченное устойчивой коллективной волей.
А вот если расколоть это ядро постепенными усилиями, «молекулярными» процессами, то в конце концов можно получить революционные изменения в сознании. Руководители эмигрантской организации НТС, опираясь на теоретические разработки А. Грамши, писали в своей доктрине контрреволюционного переворота в СССР: «Совершенно очевидно, что при достаточной мощности пропагандистского потока, оформляющего стремления и чаяния людей, можно настроить их так, что они будут играть как хорошо срепетировавшийся оркестр без дирижера, что, обходясь минимумом организационных начал, можно добиться накопления политического потенциала…» (4).
Главная действующая сила в создании или подрыве согласия, по А. Грамши, принадлежит интеллигенции. Он показывает в своих «Тюремных тетрадях», как социальная группа интеллигенция начинает развиваться в современном обществе, когда появляется потребность в установлении согласия с властью, с господствующим классом через идеологию. Он категоричен: главный смысл существования интеллигенции — распространение идеологии для укрепления или подрыва согласия, коллективной воли «культурного ядра» общества, которое, в свою очередь, влияет на другие классы и социальные группы. «Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненных задачам социальной гегемонии и политического управления». И далее он подчеркивает, что общественные движения, созревающие для борьбы за свою гегемонию, рождают собственную интеллигенцию, которая становится главным агентом по воздействию на культурное ядро и завоеванию гегемонии (5). Эта интеллигенция, по нашему мнению, и есть «новая» интеллигенция.
Она-то, эта «новая» интеллигенция, и обеспечивает тот «молекулярный» процесс, тот «пропагандистский поток достаточной мощности», в виде огромного количества «книг, брошюр, журнальных и газетных статей, разговоров и споров, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то длительное усилие, из которого рождается коллективная воля определенной степени однородности, той степени, которая необходима, чтобы получилось действие координированное и одновременное во времени и географическом пространстве».
Предтечей развала общественного строя в СССР был распад в духовной сфере, в общественном сознании, в «культурном ядре». Масса желала этого распада, потому что ее сознание уже было «обработано» граждански активной частью интеллигенции — «новой» интеллигенцией. В годы советской перестройки «новая» интеллигенция внушила массам идею несостоятельности советского типа хозяйства и не только убеждала в преимуществах рыночного хозяйства, но и пообещала народу резкий подъем благосостояния после перехода к последнему. Именно интеллигенция, не жалея сил и показывая чудеса гражданской активности, добилась того, что масса поверила в это грядущее чудо. «Новая» интеллигенция упорно внушала массам, что советский период — это черная дыра в истории России, призывая к социальной справедливости и «настоящей демократии».
Но почему «новая» интеллигенция смогла так повлиять на массу? Потому что она нашла активного проводника своего влияния на массу в лице интеллигенции массы. Но какая связь между массой и интеллигенцией массы?
Масса как основное большинство населения на всех этапах исторического развития человечества всегда была объектом борьбы за влияние, потому что выступала как решающая сила социальных изменений.
Понятие массы нашло достойное отражение в работах X. Ортеги-и-Гассета, Г. Маркузе, А. Грамши. В теоретическом понимании этого феномена массы существует большая разноголосица, в которой столкнулись два подхода — социологический и социально-психологический. Крупнейший испанский философ X. Ортега-и-Гассет считал, что общество всегда было подвижным единством меньшинства и массы. «Меньшинство — это совокупность лиц, выделенных особыми качествами; масса — не выделенных ничем. Речь, следовательно, идет не только и не столько о «рабочей массе». Масса-это «средний человек»… В сущности, чтобы ощутить массу как психологическую реальность, не требуется людских скопищ. По одному-единственному можно определить, масса это или нет. Масса — всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как и все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью» (6).
Хотя В. Ленин и подчеркивал, что массы делятся на классы, но тут же он говорил о громадном большинстве вообще, противостоящем некому меньшинству — элите. И это громадное большинство наименее организовано и просвещено. Это была социологическая оценка массы, и она близка социально-психологической оценке X. Ортеги-и-Гассета: масса — это средний человек, а не рабочий класс. А понимание массы Г. Маркузе сводится, по сути, тоже к среднему человеку. Для Г. Маркузе масса — это люди, неосвобожденные от пропаганды, зависимости и манипуляций, неспособные знать и понимать факты и оценивать альтернативы, это большая часть народа, настроенная консервативно (7).
Если масса — громадное большинство «средних людей», независимо от того, к какому классу и слою они принадлежат, т. е. это большая часть народа, то чем же она объединена? Масса консолидирована прежде всего присущими ей ценностями, потребностями и стремлением к определенному психологическому состоянию. Именно в этом качестве масса является оплотом устойчивости общества и его изменений. Поэтому правящая элита всегда ведет борьбу за массу, за формирование массы — на выборах, в общественном производстве, на политических баррикадах.
А. Яковлев и Н. Кириллов применительно к массе вводят понятие «массовизация общественной жизни», подразумевая под этим процессом степень участия в общественной жизни все большего количества людей в организованных формах труда и совместной деятельности (8). Но это, на наш взгляд, скорее процесс социализации масс. А массовизация, принимая данный термин,- это степень охвата массы средствами массовой информации, технологиями «паблик рилейшнз» (количественно), критерий эффективности воздействия на массу, а по сути — эффективности формирования массы (качественно) в целом.
Формирование массы, ежедневное и постоянное, предусматривает привитие ей определенных жизненных ценностей, консолидацию ее вокруг этих ценностей, а также вокруг лидера нации, или вождя. Инструментом формирования массы являются общественные связи как система, включающая в себя институты образования, религии, пропаганды, массовой культуры, рекламы, а также политические партии, всю структуру производства и потребления. Наиболее точно выразил этот процесс Г. Маркузе, когда писал: «Аппарат производства и производимые им товары и услуги «продают» или навязывают социальную систему как целое. Транспортные средства и средства массовой коммуникации, предметы домашнего обихода, пища и одежда, неисчерпаемый выбор развлечений и информационная индустрия несут с собой предписываемые отношения и привычки, устойчивые интеллектуальные и эмоциональные реакции, которые привязывают потребителей, доставляя им тем самым большее или меньшее удовольствие, к производителям и через этих последних к целому. Продукты обладают внушающей и манипулирующей силой; они распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности. И по мере того, как они становятся доступными для новых социальных классов, то воздействие на сознание, которое они несут с собой, перестает быть просто рекламой; оно становится образом жизни. Это не плохой образ жизни — он гораздо лучше прежнего, — но именно поэтому он препятствует качественным переменам. Как следствие, возникает модель одномерного мышления и поведения, в которой идеи, побуждения и цели, трансцендирующие по своему содержанию утвердившийся универсум дискурса и поступка, либо отторгаются, либо приводятся в соответствие с терминами этого универсума, переопределяемые рациональностью данной системы и ее количественной мерой (its quantitative extension)» (9).
В современных условиях информационная борьба за массу будет вестись, по мнению А. Панарина, вокруг государственных идей, духовных и национальных ценностей, систем вероисповедания, то есть духовной сферы жизнедеятельности людей (10). Стратеги информационного удара по ценностям, идеям, потребностям массы, стремясь изменить их, учитывают психологию массы и «среднего человека», неразрывного с массой, подчиненного ей, управляемого ею. И прежде всего они стремятся понять мораль массы, потому что элита начинает наступление на массу с изменения ее морали. Как писал немецкий социолог Р. Михельс: «Ни одна социальная битва в истории не выигрывалась когда-либо на длительное время, если побежденный уже до этого не был сломлен морально» (11). Борьба за массу начинается с борьбы за ее моральные и культурные ценности.
И вот здесь в битве за мораль решающую роль играет интеллигенция массы. Что кроется за этим понятием? Благодаря индустриальному, информационному прогрессу, начиная с середины прошлого века, люди сложного умственного труда — инженеры, врачи, учителя, служащие — становятся частью массы, интеллигенцией массы. Интеллигенция массы — это многочисленный слой людей массового умственного труда, получивших специальное образование и имеющих все признаки массовой психологии, это наиболее отзывчивая часть массы, аккумулирующая ее настроения и ожидания, ориентирующаяся на идеологические установки «новой» интеллигенции и активно транслирующая их на остальную массу с учетом ее социально-психологического состояния.
Интеллигенция массы появилась лишь в индустриальном обществе как продукт научно-технического и социального прогресса. Почти через 60 лет после Октябрьской революции, в 1975 году, в Советском Союзе было около 36 млн. работников умственного труда (12). А в Российской Империи, согласно первой переписи населения 1897 года, насчитывалось всего 725 095 работников умственного труда. Из них в сфере материального производства было занято 94 000 человек (12,9 проц.), в сфере науки, искусства, просвещения и здравоохранения — 262 554 (36,3 проц.), в государственном аппарате и в аппарате управления промышленностью и помещичьими хозяйствами — 368 441 (50,8 проц.) (13). То есть на массу было ориентировано чуть более 300 000 работников умственного труда (исключая деятелей науки и искусства). Конечно, при соотношении 300 000 работников умственного труда на 10 млн. рабочих (14) и более 44 млн. крестьян (15) ни о какой интеллигенции массы говорить не приходится. Интеллигенция была малочисленным, обособленным слоем по отношению к массе и психологически не могла влиять на нее. Идейно на массу влияла революционная, «новая» интеллигенция, и масса за ней пошла в революцию 1905 года, а затем и в февральскую, и в октябрьскую революции 1917 года. На успешность этих революций повлияло в том числе отсутствие интеллигенции массы, способной психологически повлиять на массу, затормозить ее настрой.
А в годы советской перестройки «новая» интеллигенция заразила прежде всего интеллигенцию массы новыми настроениями, ожиданиями, идеями, нравственными установками. И как следствие этого, интеллигенция массы сумела привить массе новую мораль, новые ожидания.
Роль интеллигенции в стабилизации современного российского общества
Как отмечал известный публицист В. Кожинов, во все времена российская интеллигенция пребывала между народом и государством, она либо побуждала народ к бунту, либо, напротив, требовала полного примирения с диктатом авторитарного государства (16). В этом и была основная миссия интеллигенции, стремящейся способствовать «равновесию» народа и государства, т.е. стабилизации и устойчивости общества.
Анализ событий последнего десятилетия, вошедшего в историю страны как период ее радикального реформирования, дает основание для утверждения, что сошедшиеся в разгар «перестройки» интеллигенция и власть вновь разошлись. Интеллектуальная элита почти вся ушла из политики, освободив место для людей «второго ряда» — интеллигенции массы. Все больше ученых, деятелей искусства, литераторов уезжает за рубеж. Преобладающее состояние интеллигенции — апатия. Она осознает, что политическим силам и власти нужны не ее знания и талант сами по себе, а ее «имидж» как средство, инструмент политической борьбы. Усилившаяся в последние годы борьба за «влияние» на интеллигенцию углубляет и без того опасный раскол в этой среде, который всегда приводил к нежелательным последствиям.
Основная часть интеллигенции массы — инженеры, ученые, специалисты в разных областях знания и экономики — в основном оказываются невостребованными постреформенной экономикой и вынуждены искать случайные заработки. Значительная часть наиболее продуктивных социально-профессиональных групп не только лишена причитающейся ей доли в национальном доходе, но и вытеснена на обочину экономической активности, такую точку зрения председатель Комитета Госдумы по экономической политике и предпринимательству С. Глазьев высказал на «круглом столе» «Проблемы социального расслоения», организованном «Русским журналом».
По его словам, тенденция «люмпенизации» принимает «все более угрожающий характер. Около 20% городского населения, в том числе имеющие неплохое образование и обладающие достаточно высокой квалификацией, опускаются на «социальное дно». Почти для трети граждан страны теряются перспективы обретения условий достойной жизни, а для половины детей — перспективы получить нормальное образование и хорошо оплачиваемую работу в будущем. Несмотря на рост заработной платы в последние два года, ее уровень все еще ниже докризисного 1997 года и существенно (почти вдвое) ниже дореформенного уровня 1990 года. Недопустимо высокой остается доля населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума (27,3% от общей численности населения) (17).
Таким образом, оказавшись профессионально невостребованной, меняя сферу деятельности, определенная часть интеллигенции оказывается за рамками соприродного ей социального слоя и пополняет ряды маргиналов. В то же время полученное некогда образование, профессиональные и политические амбиции не прошли бесследно. Представители этой прослойки по инерции еще сохраняют прежние мировоззренческие установки и ценностные ориентации (конформизм, крайний индивидуализм и т. д.), но уже в виде фантома прежнего сознания и поведения.
В течение десяти лет в России идут рыночные и демократические реформы. Промежуточным результатом их стало появление полярного общества: на одном полюсе богатые и супербогатые россияне (предприниматели, бизнесмены, правительственные чиновники), другом — бедные слои (рабочие, крестьяне, инженеры, врачи, учителя, научные и творческие работники, служащие и военнослужащие). И разрыв в доходах между супербогатыми и бедными сегодня находится на уровне в 23-24 раза. При этом 40 процентов работников получают зарплату ниже прожиточного минимума (18). Но это полярное общество относительно стабильно, спокойно, за исключением редких локальных случаев лишено забастовок, массовых выступлений в защиту материальных и правовых интересов.
Сдерживающим фактором, определяющим эту стабильность и относительную устойчивость, является непрекращающийся процесс превращения бедных слоев в массу. И главным действующим лицом в этом превращении, в достижении некоего согласия между властью и бедными слоями выступает интеллигенция. Но выступает не по отношению к бедным слоям, а внутри них, сама оставаясь частью этих бедных слоев, но частью сплоченной определенными ценностями, потребностями, моралью и определенным психологическим состоянием. В данном случае интеллигенция массы — наиболее отзывчивая часть массы и своего рода хороший резонатор импульсов, исходящих от правящей элиты в лице ее «новой» интеллигенции. Именно интеллигенция массы выступила своеобразным буфером настроения бедных слоев по отношению к власти и к своему жизненно-материальному положению. Но при этом она, подавив агрессию массы, заразила различные социальные группы своими настроениями. А настроения эти отражают выводы, сделанные на основе данных опроса Всероссийского центра изучения общественного мнения в конце 2001 года. И выводы эти таковы:
- все неприятности воспринимаются народом как объективно неизбежные, поэтому в ближайшее время рейтингу президента ничего не помешает;
- простых граждан России все больше интересует не политика, а их собственная частная жизнь, межчеловеческие общения;
- большинство людей теперь не соотносят себя со страной в целом, а внимание обращают только на свою семью;
- большинство людей живут с установкой на недоверие как к властям, так и ко всем вообще. Около 80 процентов россиян «думают, что их кинут»;
- большинство людей ориентированы на достижение благосостояния любыми путями, работают исключительно ради денег;
- «общество хочет, чтобы его оставили в покое, и другого президента ему не надо»;
- в отличие от советских никто из нынешних российских граждан не готов ничем пожертвовать ради идеи (19).
Этими настроениями интеллигенция массы держит массу. В годы советской перестройки интеллигенция держала массу настроениями рынка, социальной справедливости, демократии, благоденствия. Теперь держит настроениями индивидуализма — «жить для себя», «работать исключительно ради денег». В годы советской перестройки интеллигенция «раскачивала» массу, общественный строй, теперь она стабилизирует массу, став ее частью, влияя на ее настроения. В этом — истоки устойчивости современного российского общества.
Уже в пору становления интеллигенции как социального слоя в начале прошлого века в ее среде шел процесс дифференциации. Уже тогда у определенной части интеллигенции ясно обозначились черты ее мелкобуржуазного характера, ставшие предтечей психологии интеллигенции массы более чем через полвека. Ярким персонажем, имеющим такой характер, был инженер Иванов из пьесы А. Горького «Дачники»: «В свое время я наголодался. Теперь я хочу пожить. А на всех вас мне наплевать». Еще более колоритный персонаж, выразивший уже тогда суть интеллигенции массы, — Клим Самгин, герой романа А. Горького «Жизнь Клима Самгина», столь нелюбимого произведения в среде интеллектуалов. По сути, образ Самгина — это сброшенный флер интеллигентщины и без прикрас показанные моральные ценности и установки представителя интеллигенции массы. Как о нем говорил сам Горький: «Самгин такой интеллигент «средней стоимости, который проходит сквозь целый ряд настроений», ища для себя наиболее независимого места в жизни, где бы ему было удобно материально и внутренне» (20).
Социальный контроль масс — прерогатива «новой» интеллигенции
Социальный контроль масс, по утверждениям авторитетных исследователей этого направления в социологии Г. Тарда, Э. Росса, Р. Парка, Лапьера, Р. Мертона, П. Селфа, сводится к обеспечению контроля за комфортным поведением индивидов в границах определенных общественных институтов, к подчинению индивида социальной группе. Социальный контроль проявляет себя, «когда роль, навязанная индивиду ситуацией, и роль, навязанная ему статусом в той или иной группе, не совпадают, а желание индивида склоняется больше в пользу первой роли, чем второй». Чтобы не допустить нарушения индивидом тех или иных групповых или общественных норм, государственные и общественные институты прибегают к манипуляции вкусами, настроениями, сознанием, поведением людей.
По сути, социальный контроль масс складывается из современных политических и пропагандистских технологий, технологий «паблик рилейшнз», носителями которых является «новая» интеллигенция, порожденная новым господствующим классом, ставшая элитой. Несомненно, что сегодня политическая, социальная, бытовая сферы общества стали полем наступления политико-пропагандистских и «пиаровских» технологий. «Новая» интеллигенция обеспечивает этот новый мощный пропагандистский поток.
Известный правозащитник С. Ковалев в свое время сетовал на то, что семь лет мы всенародно и свободно выбираем главу государства, но почему-то каждый раз разрываемся между Ельциным и Зюгановым, а не между Гавелом и, допустим, Линкольном. «Что, среди ста пятидесяти миллионов человек нельзя найти одного порядочного, честного, энергичного и способного? Конечно, можно, просто мы не ищем. Просто российская демократия (как и положено любой демократии) в точности отражает уровень российского демократического сознания… Какие мы с вами демократы, такая у нас с вами и демократия… Демократическая власть… Может быть хорошей, плохой или средней, но она такая, какой ее выбрали мы с вами. Иными словами, мы с вами — это и есть демократия, как бы некоторых из нас не тошнило от этого слова», — утверждал С. Ковалев (21). Стало быть, по С. Ковалеву, все проблемы страны зависят от состояния российского демократического сознания, а власть такая, какую выбрал народ. Но почему-то С. Ковалев совершенно игнорирует тот факт, что сознание управляемо, формируемо, и тот, кто занимается формированием сознания в соответствии с новейшими методами, выработанными прикладной наукой, тот и задает уровень демократии в стране, делая ее управляемой. Разве выборы президента в 1996 году, выборы губернаторов в ряде областей и президентов в некоторых республиках в 1998-2001 годах и целый ряд других выборов не подтверждают это? Прошедшие выборы наглядно показали мощь технологий «паблик рилейшнз», направленных на формирование и закрепление в сознании мифологических образов. Среди этих технологий — информационные, пропаганда, манипулирование сознанием, методы из области психологии восприятия, психолингвистики, суггестивной лингвистики, нейролингвистического программирования. Все это инструментальные знания, приемы и методы, составляющие сердцевину процесса управления человеком в современном обществе. Как раз эти инструментальные знания нацелены на подавление свободы волеизъявления человека и заменяют в ряде случаев репрессивный аппарат.
Современные западные демократические общества подошли к тому состоянию, которое можно охарактеризовать словами Ю. Хабермаса: рост инструментального разума достиг критической отметки, переход к которой приведет к созданию общества-«антиутопии», где общественные места не становятся ареной обсуждения и свободного выбора, а общественные проблемы, подобно техническим, решаются экспертами, использующими инструментально-рациональное знание (22). В данном случае эксперты — это специалисты по «отношениям с общественностью» — представители «новой» интеллигенции. Тот же процесс А. Зиновьев называет «западнизмом» (23), в частности, применительно к сознанию, а американский социолог Б. Эренрейх — «фабрикой идеологии и ценностей» (24).
Как все это соотносится с пониманием свободы человека? Обратимся к точке зрения известного западного психолога В. Франкла, который в своей работе «Человек в поисках смысла» пишет: собственно человеческое бытие начинается лишь там, где кончается любая установленность и фиксируемость, любая однозначная и окончательная определенность (25). А разве не на эту установленность и определенность работают новейшие современные технологии «паблик рилейшнз»? Но продолжим Франкла: человеческое бытие начинается там, где есть личностная позиция, установка, личное отношение к любой витальной основе и к любой ситуации; эта установка принципиально свободна, в конечном счете она представляет собой решение (26). И далее: будучи свободным, человек является существом, свободно принимающим решения, этим мы отмежевываемся от традиционной экзистенциалистской концепции человека как просто свободного — ведь в свободе еще не содержится ответ, зачем она, в то время как в решении уже содержится то, за что оно и против чего (27).
Итак, свобода для человека — это возможность свободно принимать решения. Дает ли эту возможность человеку современное либерально-демократическое общество? Ответ на этот вопрос уже давно дан в целом ряде работ западных исследователей. Обратимся к наиболее известным. По Г. Маркузе, например, либерально-демократическое общество — «одномерное общество», общество стандартизируемое, нивелированное, соответственно «одномерный человек» — это конформист. Техника, потребительские блага и средства массовой информации сформировали у него сознание единства с «потребительским обществом», и в то же время СМИ формируют у него соответственно «одномерные» мысли (28). Маркузе утверждает, что современное индустриальное общество подавляет имеющиеся в нем центробежные силы не средствами террора, а преимущественно с помощью «технологии» (29). И здесь Маркузе соприкасается с Хабермасом в части приоритетности инструментального разума для современного либерально-демократического общества. «Тоталитарная совокупность технологической рациональности, — пишет Маркузе, — есть последнее преобразование идеи разума» (30).
Доказательства ограниченности свободы человека в современном либерально-демократическом обществе мы находим также и в работах известного американского психолога Б. Скиннера. В своем нашумевшем бестселлере «Второй Уолден» он утверждает, что какие бы ни были нежелательные отклонения в поведении людей, они заранее пресекаются с помощью изощренной системы восприятия и манипулирования сознанием; …люди «свободны» поступать так, как они хотят, лишь бы они хотели того, что запрограммировано их руководителями (31). У Скиннера на первое место выступает технология управления сознанием, он так же, как и Маркузе, вписывается в концепцию Хабермаса о приоритете инструментального знания. И хотя эти идеи-открытия были сделаны в западной психологии и социологии в 50-60-е годы прошлого века, они вплоть до сегодняшнего дня не опровергнуты новыми исследованиями, а лишь находят все новых и новых последователей. Ибо и современное западное общество в своем развитии постоянно изобретает все более искусные средства подавления и ограничения свободы человека. Технологии «паблик рилейшнз», которые только обретали силу в 50-60-е годы, теперь стали одним из самых мощных инструментов подавления и ограничения свободы.
В оценках Хабермаса, Зиновьева, Маркузе и Скиннера такое состояние социума, где превалируют технологии «паблик рилейшнз», — это путь к новому варианту тоталитарного общества, где будут представлены все атрибуты демократии и свободы человека, но их содержание наполнено инструментально-рациональным знанием, определяющим поведение человека. При внешней свободе человек будет внутренне порабощен. Причем все искусство технологий «паблик рилейшнз» в том, что сам человек, не чувствуя этого порабощения, не понимает игры, которую ведет с ним система. И тем не менее принимает правила этой игры. Современный человек, отмечает Э. Фромм, живет в состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет; тогда как на самом деле он хочет того, чего должен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном (32). Стандартные цели принимаются за свои собственные, благодаря всеобъемлющим технологиям «паблик рилейшнз», контролирующим все области общественной и социальной жизни. Это и есть новое качество демократического общества, а по сути, новый облик тоталитарного общества — неототалитаризм как господство технологий «паблик рилейшнз». Здесь прямое насилие, прямой контроль, что характерны для традиционного тоталитарного общества, подменяются насилием «бархатным» — властью управляемого общественного мнения, которое превратилось в средство конформизации. Это социальный тупик как для общества, так и для личности.
В нашей российской действительности путь к неототалитарному обществу отмечен прежде всего широким применением технологий «паблик рилейшнз» для президентских и региональных выборов, а также в конкретной борьбе за передел собственности.
Господство инструментального знания в управлении современным обществом, о котором говорит Ю. Хабермас, приводит к утрате критического знания, к непомерно возрастающей роли специалистов в органах представительной власти. Человек массы, чувствуя свою беспомощность в потоке противоречивой информации и надеясь на «компетентных специалистов» в решении общественных проблем, становится объектом для манипулирования.
Противоречие между неототалитарным обществом и обществом подлинной демократии разрешится в пользу последнего, если в управлении социальными процессами произойдет то, на что указывал выдающийся социальный психолог Э. Фромм: манипулирование людьми будет заметно активным и разумным сотрудничеством. Он подчеркивал, что политический принцип «правительство — из народа, избранное народом, для народа» следует расширить и на сферу экономики (33). Именно принцип сотрудничества может стать стержнем идеологии и методов «паблик рилейшнз». В этом случае структуры «паблик рилейшнз» будут выполнять роль посредников, заменяющих манипулирование сотрудничеством. Одно из определений системы «паблик рилейшнз» как раз и выражает эту функциональную линию ее деятельности: «паблик рилейшнз» как функция управления должна способствовать установлению и поддержанию общения, взаимопонимания, расположения и сотрудничества между организацией и ее общественностью.
И здесь важно поставить вопрос о социально-ответственном поведении «новой» интеллигенции, к которой принадлежат специалисты по «паблик рилейшнз». Для них главным должен быть поиск истины и стремление к сотрудничеству, а не манипулирование сознанием во имя интересов того или иного лица или финансовой группы. Скорее всего именно принципы партнерства социальной ответственности лидеров и специалистов «паблик рилейшнз», средств массовой информации, принципы сотрудничества в экономике и бизнесе, в политике и социальной жизни позволят прийти к такой системе социальных взаимоотношений между людьми, которая обеспечит подлинную свободу человеку. Ибо только подлинная свобода делает человека личностью.
ЛИТЕРАТУРА
- Parsons T. The Social System. Glencoe., 1952, ch. 10; Idem. Professions. — In: International Encyclopedia of Social Sciences. N. Y., 1968, vol. 12, p. 536-546.
- Руткевич М. Н. Интеллигенция как социальная группа и ее сближение с рабочим классом. В книге «Классы, социальные слои и группы в СССР». М., Наука, 1968, с. 143.
- Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 7, с. 343.
- Яковлев Н. Н. ЦРУ против СССР, М., 1983, с. 131.
- Цит. по Кара-Мурзе С. Манипуляция сознанием. М., 2000, с. 61- 62.
- Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997, с. 45-46.
- Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994, с. 330, 336.
- Яковлев А. И., Кириллов Н. П. Сознание народа. Томск, Изд-во Томского университета, 1999,с. 105.
- Маркузе Г. Одномерный человек, с. 16.
- Панарин И. Информационная война XXI века: готова ли к ней Россия. — «Власть», 2000, N 02, с. 103-104.
- Михельс Р. Социология политической партии в условиях демократии. — «Диалог», 1990, N 15, c. 59.
- «СССР в цифрах в 1975 году». М., 1976, с. 15.
- Ерман Л. К. Состав интеллигенции в России в конце XIX в. — «История СССР», 1963, N 01, с. 166.
- Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 582.
- Рассчитано, исходя из количества крестьянских дворов к 1900 г. (более 11 млн.) и приходящихся в среднем душ на один двор (см. Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 138, 150).
- См.: Кожинов В. Размышления об искусстве, литературе и истории. М., 2001, с. 769.
- Текущий архив Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации.
- И. Сас. Богатый богатеет, бедный нищает. — «Независимая газета», 05.02.2002 г.
- Попова Т. Социологи считают, что россияне уже стали обывателями. — «Коммерсантъ», 01.02.2002 г.
- Горький М. Собр. соч. в 16 томах, т. 11. М., 1979, с. 528.
- С. Ковалев. Какие мы демократы — такая у нас и демократия. — «Известия», 14.04.1998 г.
- J. Habermas. Legitimation Crisis. — Boston: Neacon Press, 1975; И. Громов, А. Мацкевич, В. Семенов. Западная социология. С.- Петербург, 1977, с. 327.
- А. Зиновьев. Запад. Феномен западнизма. М., 1995, с. 29.
- Там же, с. 326.
- В. Франкл. Человек в поисках смысла. М., 1990, с. 109.
- Там же, с. 116-117.
- Там же.
- Н. Marcuse. Die Eindimensionale Mensch. Munsch. Munchen, 1962, с. 10-25.
- Н. Marcuse. Vernunft und Revolution. Hedel und die Entstehung der Gesellschaftstheorie. Munchen, 1962, с. 372-373.
- Н. Marcuse. Die Eindimensionale Mensch, с. 10-12.
- В. Skinner. Walden Two. N. Y., 1962, p. 296- 297.
- Э. Фромм. Бегство от свободы. М., «Прогресс», 1990, с. 211.
- Э. Фромм. Бегство от свободы, с. 227.
http://library.ua/m/articles/view/