Интеллигенция и власть. Кто кого?
Мне позвонили из «Политической газеты». Я не знал, что есть такой орган печати. Пригласили принять участие в дискуссии на тему «Почему сильная власть боится слабой интеллигенции?». Я задал вопрос:
– Почему вы исходите из того, что власть заведомо сильная, а интеллигенция слабая, и что первая боится второй, а не наоборот? И вообще кто-то кого-то боится?
Если бы состоялась дискуссия «Почему сильный пол находится в страхе перед слабым полом?», то возникли бы аналогичные вопросы. В таких темах уже содержится утверждение, которое само нуждается в доказательствах. Это уже нарушает законы логики. Интервью явно не заладилось. Сомневаюсь, что мои ответы могли появиться на страницах этой газеты. Я, правда, не решился сказать моей симпатичной, судя по голосу, собеседнице, что возможно противоположное развитие событий, когда сильная власть не боялась своего антипода. Интеллигент Васисуалий Лоханкин, один из героев Ильфа и Петрова, лежал на диване, жил на жалованье жены и размышлял о роли русской интеллигенции и трагедии либерализма. По этому случаю он забывал гасить свет в уборной. По безбоязненному решению ответственной квартиросъемщицы ее опричники отставной дворник Никита Пряхин и «простой мужик Митрич» при всенародном одобрении выпороли его на коммунальной кухне. Лоханкин имел такое же право именоваться интеллигентом, как бывший камергер двора Его Императорского Величества Александр Дмитриевич Суховейко существовать в этой коммуналке в качестве «простого мужика Митрича».
Контакт «интеллигента» и «народа» вовсе необязательно имел такой драматический финал, как это случилось в «Вороньей слободке». Замечательный поэт-сатирик Саша Черный еще в дореволюционные годы рассказал о счастливом завершении рандеву поденщицы Феклы и интеллигентного квартиранта:
Квартирант и Фекла на диване,
О, какой торжественный момент!
Ты – народ, а я интеллигент,
Говорит он ей среди лобзаний.
Наконец-то, мы сейчас вдвоем,
Ты меня, а я тебя поймем.
Однако оставим в стороне проблему «самоназвания». Пусть называются. И сформулируем вопрос: существует ли вообще такой социальный феномен, как интеллигенция?
Какие могут быть сомнения? Недаром мы в печати все время встречаем ссылки на роль интеллигенции в построении гражданского общества, об ответственности интеллигенции за сохранение и развитие демократии, о возмущении интеллигенции действиями власти и т.д. Попробуем разобраться, где здесь истина.
Остранение в искусстве и идеологии
Однако позволим себе небольшое «лирическое отступление», хотя оно отнюдь не лирическое. В 1913 или 1914 году писатель Виктор Шкловский ввел в литературоведение понятие «остранение» – новое, неожиданное, на первый взгляд странное восприятие и понимание какого-либо факта. Только три примера. Первый: в Третьяковской галерее некто говорит: «Это картина Врубеля «Демон». Художник в погоне за внешними эффектами использовал броские, но недолговечные краски. Страшно подумать, как будет выглядеть через несколько лет это полотно. Перейдем в репинский зал». Второй: слушатель оперы видит и слышит не пылкого Ромео, который поет серенаду очаровательной юной Джульете, а немолодого человека, сообщающего о любви не столько великовозрастной девице, стоящей на балконе, сколько театральному залу. Третий пример из области психиатрии, в которой известны два диагноза: клаустрофобия – боязнь замкнутого помещения и агорафобию – страх оказаться в огромном безлюдном пространстве. «Остраненный» взгляд психолога, как мне представляется, позволяет увидеть в этих, казалось бы, противоположных состояниях один и тот же аффект одиночества, заброшенности, отторжения от окружающего мира людей. Остранение в искусстве убийственно для эстетического восприятия. Остранение в науке, как мы увидим в дальнейшем, нередко способствует постижению истины.
Условная группа и реальные люди
В социальной психологии используется два понятия: «реальная группа» и «условная группа». Первая – это сообщество людей, которые находятся в непосредственном взаимодействии, что называется «лицом к лицу». Это семья, воинское подразделение, рабочая бригада, экипаж космического корабля, школьный класс и т.д. Члены условной группы могут жить на расстоянии тысяч километров и вообще быть незнакомыми. Студенты, пенсионеры, лица нетрадиционной сексуальной ориентации, члены одной партии и другие сообщества. Судя по всему, интеллигенция претендует на статус условной группы. Именно отсюда начинается та путаница, которую постоянно используют в политических целях.
Все время смешивают два понятия: интеллигенция и интеллигентные люди. Существует ряд индивидуально-психологических особенностей личности, которые в совокупности образует то, что называется интеллигентностью. К ним относятся любовь к книге, интерес к культурно-политической жизни, вежливость в общении, опрятность, отсутствие ксенофобии, свободное владение родной речью, нежелание использовать ненормативную лексику. Все эти качества, собранные в одном человеке, свидетельствуют, что он и ему подобные относятся к числу интеллигентных людей. Это совершенно справедливо. Однако в людской массе эти качества, конечно, встречаются, но в разнообразных сочетаниях. Некий индивид читает, а может, и пишет книги, опрятен, но, испытывая самодостаточность, беспардонно хамит окружающим. Другой читает трактаты Шопенгауэра, Розанова и других философов, прекрасно владеет русским языком, но на дух не переносит инородцев. Не буду множить примеры. Может ли какое-либо из перечисленных качеств интеллигентного человека стать признаком, который объединил бы людей на правах условной группы? Не представляется такой возможности. Конечно, надо найти социально-значимый системообразующий признак, на основании которого интеллигенция могла бы обрести особый статус.
Предпочитал не касаться этой щекотливой темы, да и других скользких вопросов исторического материализма. Недаром студенты посвятили ему частушки:
Не хочу я чаю пить, не хочу я кофию,
Не хочу Гагарина слушать философию.
Однако, пытаясь ее выделить, мы наступаем на те же грабли, как это когда-то случилось с теоретиками марксизма, которые в своих трудах и учебниках заявляли, что интеллигенция не более чем прослойка между двумя господствующими классами. Социально-психологические характеристики этой «прослойки» они старались не уточнять. Во всяком случае, наш профессор философии А.П. Гагарин.
И все эти гипотезы был вынужден опровергнуть. Выяснилось, что, кроме инвалидов детства, бомжей, воров в законе, учащихся и, так называемой, золотой молодежи, все остальные в настоящем или допенсионном прошлом рабочие. Землекоп работает, профессор и банкир. Работа, конечно, разная, и доходы очень различаются. Но все трудятся! Рабочие, если это понятие рассматривать с точки зрения науки, а не идеологии, то это мифологема. А стоящая за этим социальная общность – это фантом. Такой условной группы нет.*В конце 80-х гг., когда либерализм в журнале «Коммунист» достиг самого высокого градуса (в редколлегии были О. Лацис и другие прогрессивные социологи), я опубликовал в нем статью «Простой вопрос». В связи с тем, что в советских энциклопедических изданиях начисто отсутствовало определение того, что такое «рабочий» (для рабоче-крестьянского государства это было более чем странно), я подверг это понятие остранению и предложил семь гипотез, с помощью которых попытался выделить хотя бы один системообразующий признак, характеризующий этот класс
Это не означает, что в нашем сознании нет образа рабочего: у доменной печи, в шахте, в кабине грузового автомобиля или электровоза. Все трудящиеся, каждый по-своему рабочий. Подобной мифологемой в последние десятилетия являлось также понятие «крестьянин». Земледелец в колхозе – крестьянин. А в совхозе? Крестьянин или рабочий? Были времена, когда такие «простые вопросы» задавать было невозможно.
Так что же представляла собой «прослойка между рабочим классом и трудовым крестьянством»? Собственно, между двумя фантомами. Конечно, это была тоже мифологема. Нет в словарно-энциклопедических изданиях, как прежних времен, так и нынешних определения интеллигенции. Правда, фигурирует пояснение, что своей задачей она имеет распространение культуры и характеризуется напряженным умственным трудом. Ниже мы к этим описательным пояснениям еще вернемся. Поскольку никакой научной дефиниции я так и не нашел, выбрал уже привычный путь остранения. Контент-анализ доступных мне текстов обнаруживает в них признаки, которые приписываются именно интеллигенции. Последние иногда именуются напрямую, иногда подразумеваются.
Если предположить…
Первая гипотеза – либеральность. Интеллигенция – она либеральна. Именно она и только она? Либерализм – это свободолюбие, утверждение и защита свободы. Неужели все другие общественные формации не хотят свободы, хотят жить в неволи? Если бы не закрепилось это наименование «либеральное» за правыми партиями и движениями, то им бы с удовольствием воспользовались бы другие объединения, включая ультралевых. Они тоже любят свободу, не будем уточнить, от чего и для чего. И не собираются ли они ограничивать свободы других. Не проходит эта гипотеза.
Вторая гипотеза – образованность. Интеллигенция – образованная часть общества. Если это так, то непонятно, где расположить планку в образовательной вертикали, ниже которой человек уже не может считаться интеллигентным. До революции девушка, окончившая гимназию, считалась образованной, интеллигентной, а за плечами у нее было всего 7 классов. Где сейчас эта планка? После окончания средней школы, с момента получения вузовского диплома? В таком случае все или почти все – интеллигенты, что, впрочем, не подлежит опровержению или подтверждению. Единый Государственный Экзамен на обретение статуса интеллигента в платных, полуплатных и официально бесплатных вузах не введен. Есть интеллигенты с высшим образованием, есть со средним, есть те, у которых позади семилетка советских времен. но знаю кандидатов и докторов наук, которых к интеллигентам вряд ли кто-нибудь решится причислить. И это все единая «условная группа»?
Третья гипотеза – креативность, творческое начало. Часто говорят от имени «творческой интеллигенции». Правда, остается непонятным, что представляет собой остальная «нетворческая» интеллигенция. Это еще больше усложняет наши задачи, поскольку надо искать критерии, отделяющие одну часть интеллигенции от другой, и выяснять, каково между ними пропорциональной соотношение. Примем, однако, постулат, что интеллигенция в основном творческая, поскольку о какой-либо другой речь никогда не идет.
Кто же они, эти творческие интеллигенты? Ну конечно, уважаемые члены творческих союзов: писатели, художники, музыканты и артисты. Подразумевается, что все они в большинстве своем высоко креативны. Но как быть с народным прикладным искусством: дагестанскими мастерами серебряных дел, живописцами Палеха и Хохломы, сказительницами на Севере. Это тоже творческая интеллигенция? Если бы я знал, что это такое, то предположил, что ее представленность у вологодских кружевниц в пропорциональном отношении не ниже, чем у художников-авангардистов.
Замечу также, что в творческой среде такое разнообразие политических взглядов, пристрастий, предубеждений, как, наверное, ни в одной другой. Какое же системное начало позволит объединить эту «тусовку», чтобы, ссылаясь на ее мнение, делать какие-либо заявления, ополчаться против кого-то или чего-то, соглашаться или не соглашаться с чем-то?
Четвертая гипотеза – оппозиционность, революционность. Следует предположить, что интеллигенция по сути своей оппозионна, состоит из «критически мыслящих личностей». Расхожая фраза: «интеллигенция всегда должна быть в оппозиции к власти, особенно авторитарной». Действительно, оппозиция для власти необходима, иначе колеса государственной машины заржавеют и перестанут вращаться. Все это так. Но почему, если считать оппозиционность дифференцирующим признаком, только интеллигенция позволяет себе такую смелость? Вот идет 7 ноября по улице толпа с портретами Ленина и Сталина, несет лозунги: «Позор оккупационному режиму!» Что, в толпе сплошь критически мыслящие личности? На другой улице другая толпа. С плакатами: «Не позволим антинародной власти осуществить геноцид русского народа!» В чем разница? Возмущение против авторитарного режима, оккупационного режима, антинародного режима. Все они равнопротестны, и в этом отношении различий между ними нет. Тогда кто из них в большей степени имеет основания называться «интеллигенцией»?
Рассмотрим еще одну парадоксальную ситуацию. Как быть с лицами, входящими в состав дипломатического корпуса, генералитета, законодателей и администраторов всех уровней. Это все интеллигенция? Если так, то она должна по определению быть в оппозиции к власти. Но они сами власть. Разве что предположить, что в нашем государстве «интеллигенции» во власти нет.
Пятая гипотеза – интеллектуальность. Это как в детской игре, где с завязанными глазами ищут спрятанный предмет: хочется сказать «теплее», потому что слова «интеллигенция» и «интеллект» имеют общий корень. Как известно, в речевой оборот слово «интеллигенция» в конце XIX века внес Боборыкин, имея в виду ту часть образованных людей, которые испытывали чувство вины за свое былое безразличие к бедам крепостного крестьянства. В иностранных языках это понятие не прижилось. Там используется слово «интеллектуалы», не несущее на себе никакой нравственной или политической нагрузки.
Напряженная умственная деятельность, как об этом упоминалось выше, фигурирует в словарях и энциклопедиях, но не ясно, каково содержание этой умственной работы. В шуточной студенческой песни звучали слова:
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать земли вращенье…
Кто с этим станет спорить? Но хакеру, для того чтобы «взломать» компьютеры банков и фирм, тоже необходимо напрягать все силы своего недюжинного ума. Где здесь общее «интеллигентное начало»? Если не устраивает ссылка на Николая Коперника за давностью его великих дел, пусть будет физик-теоретик. Это ничего не меняет: отнесем ли мы его и хакера к одной условной группе? Навряд ли, хотя оба, безусловно, интеллектуалы.
Шестая гипотеза – просветительство. Здесь я напрямую опираюсь на энциклопедические словари. Там подчеркивается, что признаком интеллигенции как общности является распространение культуры. Прежде всего, о какой культуру идет речь? Масскультура? Западная культура? Национальная российская? Мусульманская? Можно ли в этом контексте поставить рядом шоумена, писателя-постмодерниста, пушкиниста, муллу? Все полезны, все на своем месте в деле распространения близкой их сердцу культуры. Но опять-таки непонятно: почему они все принадлежат к одной общности? В этом случае к ним можно присоединить и почтальона, который разносит журналы и газеты. Он тоже распространяет культуру.
Седьмая, последняя по счету, но не по значению, гипотеза – демократичность. Бесспорно, демократия является самой прогрессивной формой управления государством и жизни общества. Напомню, что это слово переводится, как народовластие. Если судить по СМИ, то основная примета интеллигенции в том, что она демократична. В этом ее принципиальное отличие. Но нет сомнения в том, что все существующие в настоящее время сообщества считают себя поборниками народовластия и его единственными защитниками. Никто не прочтет на чьих-то знаменах лозунг «Да здравствует бюрократия!». В этом отношении у «демократической интеллигенции» нет никаких преимуществ. Между тем, снова, как уже было показано выше, звучат заявления о ее уникальности. При этом узурпируется то, что принадлежит и всем другим. Казалось, можно было бы констатировать, что гипотеза не подтвердилась, и поставить точку. Однако, принимая во внимание особенности нынешнего времени, следует продолжить обсуждение.
Это всего лишь гипотезы
Но ее мы не станем обсуждать.*В политической жизни появилось новое, хотя уже и опробованное при других обстоятельствах ноу-хау. Некоторые представители «демократической интеллигенции» заявляют о необходимости вывести в час Х на улицы миллион людей. Тактика практически безотказная. Если будет оказано сопротивление, то можно на весь мир кричать о расправе над мирными людьми и вообще о 37-ом годе. Не станут сопротивляться, власть можно будет взять голыми руками, «мягкой силой», как это называют сценаристы, режиссеры и спонсоры этой массовки. «Мягкая» сила или «жесткая» – все равно «сила». Речь идет о насильственном устранении власти. Интересно, будет ли впереди миллионной толпы новый поп Гапон с оранжевым прапором в руке? Кто возьмет на себя эту историческую роль? Все сказанное порождает новую гипотезу: а не превращается ли постепенно «демократическая интеллигенция» в охлократическую?
Не будем увеличивать число гипотез. Вопрос состоит в том: может ли какое-либо из перечисленных «качеств», приписываемых интеллигенции, все же объединить людей на правах условной группы? Уверен, что они могут быть представлены у различных людей в самых разнообразных сочетаниях с другими, иной раз прямо противоположными. Так, образованный человек окажется лишенным творческого начала, а интеллектуал – быть далеким от демократизма. Приведенные выше семь гипотез не смогли подтвердить, что интеллигенция является особым сообществом и что можно это идеологизированное понятие вводить в контекст каких-либо заявлений и дискуссий как семантически определенное.
В серьезном разговоре неуместны секреты Полишинеля. В настоящее время от имени интеллигенции говорит вполне определенная политическая группировка. Всем известны ее идеологи, мотивы и цели. Однако в мои задачи не входит обсуждение этой стороны дела.
Стремление к научной добросовестности не позволяет мне скрыть тот факт, что выделенные, рассмотренные и отвергнутые семь гипотез еще не содержат абсолютной истины. Можно выдвинуть не семь, а двадцать семь предположений, однако это не помешает появлению восьмой или двадцать восьмой, которые разрушат все ранее сделанные выводы. Таковы законы научного исследования, которым приходится подчиняться. Впрочем, если и появится такая разрушительная для предложенных построений гипотеза, отнесусь к ней с уважением, но, вероятно, включусь в полемику. Отсутствие критики по поводу моего утверждения о том, что «рабочий» – это мифологема, во многом понятно. С исчезновением рабоче-крестьянского государства интерес к классовому расслоению был фактически утрачен. Иное дело – сейчас, когда речь идет об интеллигенции. Это куда как актуально! Потому жду возгласа: «К барьеру!».
Гнилая интеллигенция в послеоктябрьские годы
Сделаем одно весьма существенное пояснение. Да, была интеллигенция в качестве условной группы. Это происходило в 20-30-е гг. В сознании современников складывался обобщенный образ интеллигента: шляпа, очки, может быть, троцкистская бороденка, подает женщинам пальто, ко всем обращается на «вы». Подходящий типаж для роли меньшевика в кинофильме. Что же было критериальным признаком для выделения интеллигентов из общей массы в те годы. Прежде всего, сформировавшийся у них комплекс неполноценности, который проявлялся в осознании своей второсортности в сравнении с выходцами из рабочего класса. Происхождение у них могло быть самое неподходящее. Либо они, либо их родители являлись если не дворянами или священнослужителями, то имели классный чин. За границей были родственники (белые эмигранты). Для ВЧК-ОГПУ-НКВД они всегда были кандидатами на многочисленные вакансии вредителей и саботажников. Их неохотно принимали в партию, в 20-е гг. им был закрыт доступ в вузы. Вообще, принадлежность к «гнилой интеллигенции» было своего рода клеймом, которого приходилось стыдиться, чувствовать себя обиженным судьбой.
Нет ничего удивительного, что преподаватель марксизма-ленинизма не мог предложить студентам опознавательные признаки «прослойки». Не говорить же ему о комплексе неполноценности. Впрочем, ему бы это и в голове не пришло.
Подведем итоги обсуждения, первоначально инициированного «Политической газетой». Нет системообразующего фундаментального дифференцирующего критерия, который мог выделить интеллигенцию как условную группу. Интеллигентные люди – это реальность, а интеллигенция как некая социальная общность – фикция, мираж, фонтом. А понятия, которые используются для ее описания, – идеологемы, мифологемы, псевдопонятия. Как говорил Ленин, правда, по другому поводу, это называется «важничанье пустышкой».
Один из героев книги Ильфа и Петрова слесарь-интеллигент Полесов часто использовал оборот «при наличии отсутствия». Позаимствуем у него и скажем: «Такова уж интеллигенция при наличии отсутствия». Основные тезисы этой статьи обосновывались с помощью языка науки, но для большей убедительности готов пустить в ход другую лексику. Для чего все эти рассуждения, развернутая аргументация? Только для того, чтобы человек, который прочтет или услышит выступления социологов, политиков, психологов, журналистов, пускающих в оборот слово «интеллигенция», понимал и помнил, что его морочат, держат за дурака, водят за нос, что ему промывают мозги и вешают лапшу на уши. Пускай меня за такую фразеологию даже объявят неинтеллигентным человеком.
– Неужели вы не знаете, – возмутится кто-то, – что предстоит проведение Форума интеллигенции?
Знаю. Хотя готов повторить слова одной дамы из «Театрального романа» Булгакова: «Мы против властей не бунтуем». Однако я считаю необходимым относится к ним критически и по возможности конструктивно. Быть может, еще не поздно дать другое название этому важному мероприятию. К примеру, «Форум гражданского общества» или как-нибудь еще.
В защиту интеллигентного человека
Не отрицать то, что не утверждают
Моя статья «Интеллигенция при наличии отсутствия» содержит всего лишь один тезис. ”Интеллигенция”, на которую часто ссылаются средства массовой информации, не является условной группой. К условным группам принадлежат, к примеру, верующие одной конфесссии, однопартийцы, сексуальные меньшинства, акционеры какой-либо фирмы, болельщики ЦСКА или «Спартака». Выдвинув и обсудив ряд гипотез о возможных определяющих признаках «интеллигенции», я таковых не нашел. Отсюда сделал вывод, что в политической жизни используется псевдопонятие.
Открывая дискуссию, я предположил, что читатели могут сами найти эти фундаментальные признаки интеллигенции как особой общности. Только в этом случае были бы основания говорить от имени интеллигенции, рассматривать ее взаимоотношение с властью и народом, говорить о ее правах и обязанностях. Однако, как и я, так и те, кто откликнулся на мою статью, подобные критерии не нашли, что отчасти подтверждает справедливость моих суждений. Впрочем, безотносительно к тому, что принципиальные позиции моей статьи не были опровергнуты, полемика оказалась весьма интересной. Хочу только сделать одно общее замечание. Важнейшее правило любой дискуссии: нельзя опровергать то, что другая сторона не утверждает. К сожалению, некоторые мои оппоненты этот принцип игнорируют.
Так, кандидат философских наук Анна Яковлева, в названии статьи которой используется булгаковская цитата «чего не хватишься, ничего нет», исходит из того, что я, якобы, отрицаю существование интеллигентных людей. Между тем, в статье я неоднократно подчеркиваю, что интеллигентные люди — это реальность, а интеллигентность – ценность. Но мне кажется, что А. Яковлеву гораздо больше интересует другая проблема. В связи с тем, что в публикациях, о которых идет речь в моей статье, я отыскивал специфические характеристики рабочих, способных выделить их из общего числа трудящихся, мой оппонент рекомендует «перелистать страницы советских учебников и энциклопедий» и посмотреть статьи «Класс» и «Классовая борьба», напоминая, что четыре классово-образующих признака «по Ленину» «студенты советских вузов зубрили». Я сдал экзамен по научному коммунизму 60 лет назад, и пересдавать мне уже не придется, поэтому предложенными рекомендациями не воспользуюсь. Мне кажется, что А. Яковлевой можно было бы быть более последовательной, и вспомнить, что согласно марксистско-ленинскому учению, интеллигенция это «прослойка», что тоже зубрили советские студенты. Разумеется, уважаемый кандидат философских наук вправе не поступаться принципами, но это уже ее проблемы.
Напомню еще раз, интеллигентность — это ценность. Эталоном интеллигентного человека для меня является академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. В предисловии к его книге «Письма о добром» я писал, что подобно тому, как мы говорим о «пушкинской эпохе», культуру нашего времени можно маркировать его именем. Примечательный штрих к характеристике этого человека.
В ту пору я был президентом Российской академии образования и перед общим собранием позвонил и испросил согласия на избрание его почетным членом Академии. Помолчав, он спросил, не вытеснит ли его кандидатура кого-либо из числа будущих почетных академиков. Я успокоил его на этот счет и тогда получил согласие.
Я думаю, что читателя удивляет позиция автора, который в своей статье утверждал, что понятие «интеллигенция» это фантом, а сейчас выступает в защиту интеллигентного человека. Однако напоминаю, что в статье шла речь о политическом пиаре, о попытках некоторых социологов, политтехнологов, журналистов использовать авторитетный и чтимый бренд «интеллигенция» для решения своих идеологизированных проблем.
От кого же я собираюсь защищать интеллигентного человека? Конечно, не от трамвайной склочницы, этакого типичного зощенковского персонажа, с ее вечным «А еще в шляпе!» Такие фигуры остались далеко в прошлом. Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я обращусь к газетной нашей полемике.
Так, Андрей Карпов в публикации «Перед выжженной пустыней» пишет о том, что «интеллигенция приносит больше вреда, чем пользы». Еще дальше идет член СП России Анатолий Ткаченко. Он заявляет: «Все так называемые интеллигенты врозь и скопом мне не симпатичны по причине своей рефлективности». По мнению автора публикации, интеллигент не может избавиться от своих особенностей. Автор сетует: «Запри его в Магадан, он и там рефлектировать будет». Поскольку в ближайшем будущем этапирование интеллигенции не предвидится, эту гипотезу проверить нельзя.
Как не стать на защиту интеллигентного человека!
Речь философа над гробом интеллигенции
Моя статья решительно не понравилась доктору философских наук Игорю Яковенко. Обижаться не приходится – на то и дискуссия. В его материале «Страница перевернута» излагается странная концепция истории русской интеллигенции. Он считает, что она возникает «в России в 30-е – 40-е годы 19 века и сходит с арены к концу века 20-го.» Не понятно, почему бы не начать с Александра Радищева, который за пол века до указанных времен, взглянул «окрест», и душа его страданиями крепостных «уязвлена стала». Однако, меня в данном случае интересует не начало, а конец «одиссеи» русской интеллигенции. Оказывается, она, по Яковенко, опочила 40 лет назад. «Последнее поколение, целостно выражающее интеллигентское сознание, — шестидесятники прошлого века». Далее он поясняет, что отдельные очень старые интеллигенты, «живут рядом с нами в режиме доживания». А на смену «интеллигенту приходят два новых исторических персонажа – массовый человек постиндустриального общества и буржуазный интеллектуал». Автор прав, сказав, что нельзя продлить жизнь «того, что скончалось». Но вот скончалась ли интеллигенция? Не рано ли произносить речь над ее гробом? Где доказательства и свидетели ее кончины? Такое отношения к интеллигенции для нашей истории не ново. Марксисты-ленинцы, не понимая, что делать с интеллигенцией, куда пристроить, объявили ее «прослойкой». Постмодернизм или постмарксизм, не знаю, как назвать взгялды моего оппонента, считает ее уже несуществующей. Осмелюсь напомнить историку культуры, что он невольно возвращает нас к почти забытым сюжетам двадцатых годов прошлого века, к «патологическому марксизму» Э. Енчмена, с его антиинтеллигентской риторикой, к «махаевщине», названной так по имени ее идеолога Махаевского, защищавшего пролетариат от интеллигенции. Не могу объяснить эти анахронизмы, поскольку не всегда прослеживаю причудливые изгибы мысли моего критика. Возвращаясь к вопросу о «безвременной кончине» интеллигенции, попытаюсь прибегнуть к некой аналогии. Представим, социологи проводят исследования. Среди других в анкете есть и такой вопрос: «Считаете ли Вы, что в современной России остались честные люди?» Предполагаю, что, игнорируя откровенно провокационную постановку вопроса, известный процент респондентов ответит на него отрицательно. Такой же результат был бы вероятно, если бы предметом рассмотрения стал совестливый человек, порядочный человек, наконец, интеллигентный человек. У меня невольно закрадывается мысль, что И. Яковенко мог бы оказаться в числе респондентов, давших отрицательный ответ.
Никаких доказательств и фактов, подтверждающих исчезновение из нашей жизни интеллигенции, он не приводит, по-видимому, такой уж у него дефект восприятия. Не видит он вокруг себя интеллигенцию. И все тут. Переубеждать его я не берусь. Он признаки интеллигенции не искал уже хотя бы потому, что для него нет не только признаков, но и их носителей. Я выражу ему сочувствие. Поскольку он сообщил, что после кончины интеллигенции остались только две исторические категории, «чуждые интеллигентскому космосу». Выбор невелик. Рискну предположить, что он относит себя к «буржуазным интеллектуалам». Представляю, как ему нерадостно жить уже сорок лет – куда ни посмотришь – всюду «массовый человек» и ни одного интеллигентного лица.
Адвокат Васисуалия Лоханкина
В моей статье был упомянут персонаж романа «Золотой теленок» Васисуалий Лоханкин, в качестве примера самоаттестации человека, мнящего себя интеллигентом, но не имеющего для этого никаких оснований. Читатель, конечно, помнит этого субъекта, который жил на средства бывшей жены, был нахлебником ее нового мужа, неизменно размышляя о судьбах либерализма и интеллигенции. Господин Яковенко открыл мне глаза не только на глубину образа Лоханкина, но и на авторов романа. Ильф и Петров, оказывается, выполняли социальный заказ советской власти, таким образом дискредитировать русскую интеллигенцию. Культуролог разъясняет, что «художественная литература изживает какие-либо сущности через профанирование. Она делает их объектом сатиры, создает карикатуру». Я прочитал в статье философа, что «за образ церкви в романе отвечает отец Федор, за русское дворянство – Ипполит Матвеевич, за интеллигенцию – Васисуалий Лоханкин» (правда, два первых персонажа из другого романа.) Я, по мнению критика, не задаюсь вопросом, почему «жалкий и ничтожный альфонс» представляет русскую интеллигенцию. Действительно, такого вопроса у меня нет, поскольку Лоханкина в этой роли уж никак не вижу. Впрочем, упрек не мне, а авторам романа, которые якобы сатирическим пером нарисовали образ русского интеллигента. Мой оппонент считает, что «как это водится в тоталитарном обществе, игра с Лоханкиным шла в одни ворота. Объект изживания и поругания был лишен возможности ответить сатирикам». Такого бы адвоката Васисуалию Андреевичу, когда его пороли на коммунальной кухне! Неужели надо доказывать, что в романе не было попытки опорочить интеллигенцию того времени? Впрочем, Ильф и Петров в моей защите не нуждаются. Интересно другое, что член бюро Научного совета РАН «История мировой культуры» использует социологизаторские схемы, принятые в кругах рапповской критики при оценке художественной литературы в двадцатые годы прошлого века. Возникает впечатление, что в начале двадцать первого столетия появился последователь известной в истории литературоведения школы К. Переверзева, который применял вульгарно-социологический подход к книгам великих русский писателей. Странно выглядит этот анахронизм на страницах газеты литературной.
Интеллигентность. Что это такое?
Разумеется, в обыденной речи мы используем слово «интеллигенция», имея в виду известную нам реальную группу людей, которых считаем интеллигентными (не путать с «интеллигенцией» в политическом пиаре!). Очевидно, я должен попытаться объяснить, что имею в виду, говоря об интеллегентных людях, интеллигентности.
Переведу обсуждение проблемы в плоскость, которая ни разу ни фигурировала в нашей дискуссии. Для начала, назовем несколько отличительных свойств человека: «несдержанность», «внушаемость», «рассудительность», «тревожность», «угрюмость», «смешливость», «флегматичность» — все они органически присущи субъекту и неотделимы от него. Теперь сравним их с такими качествами личности, как, например, «высокомерность», «подлость», «деликатность», «чуткость», ну и, конечно, «интеллигентность». Есть ли различия между этими рядами качеств? Разница — принципиальная. Одни люди видят в нашем знакомом человеке качества интеллигентности и чуткости, другие с этим не согласятся. Имея дело с известным нам человеком, видя его поведение, поступки и манеры, слыша, что и как он говорит, мы понимаем или предполагаем, что понимаем, какие чувства, побуждения, привычки, черты характера, стоят за всем этим и заключаем, интеллигентный ли он человек или нет. При этом ориентируемся на усвоенные нами культурные и, прежде всего, нравственные ценности.
Являясь итогом оценочных суждений, интеллигентность существует как феномен восприятия человека человеком. В качестве феномена сознания (или самосознания) она также реальна, как и само наше сознание.
Поэтому бессмысленно говорить «о наличии отсутствия» интеллигентных людей в современной жизни, как это позволяют себе некоторые мои оппоненты, делая исключения только для немногих, находящихся в «режиме доживания».
Нужен ли нам миф?
Я познакомился со всеми дискуссионными публикациями, многие из них очень интересны. Однако газетная полоса не позволяет отозваться на все высказанные мнения. Они станут основаниями для дальнейших размышлений.
Не могу пройти мимо интервью с известным писателем Леонидом Жуховицким. Я с интересом прочитал его мнение о роли интеллигенции в истории страны, о том кто из писателей интеллигент, а кто не таков, в чем разница между интеллигентом и «образованцем», и многое другое. Но полемика не получилась, потому что ни к одному положениею в моей статье он не обращается, да и вообще нигде ее не упоминает. Журналистка, пытаясь ввести интервью в русло дискуссии, весьма полно изложила те мои гипотезы, которые могли быть использованы для «дифференциальной диагностики» интеллигенции. Уважаемый литератор, не входя в сущность сформулированного ею вопроса, ограничился замечанием, что у автора «точка зрения – сугубо научная, а интеллигенция понятие нравственное, неделимое на признаки».
Я как-то всегда старался избегать ненаучной, а тем более антинаучной точки зрения, особенно, когда затрагивал серьезные социо-культурные проблемы. Есть такая дисциплина в философии – этика, которая нравственные понятия и их признаки рассматривает исключительно с научной точки зрения. Так что оригинальностью я не отличаюсь.
Самое важное замечание содержалось в редакционной врезке к моей статье: «И в самом деле, интеллигенция – миф или реальность? И если миф, прочно укоренившийся в общественном сознании, ставший, в конце концов, «второй реальностью», неким нравственным ориентиром, то стоит ли его разрушать?» Справедливое замечание. Миф не содержит истины, порождает заблуждения, однако разрушение его может лишить человека чего-то ценного, неповторимо значимого. Признаю, что я действительно пытался разрушить МИФ, фигурирующий в средствах массовой информации. Не знаю, пострадают или нет нравственные ориентиры читателей. Понимаю, что интеллигентному человеку хотелось бы ощущать себя частицей большого, уважаемого, авторитетного, влиятельного сообщества, где он чувствовал бы себя защищенным и сильным, где все едины в понимании социальных причин добра и зла, где каждый может сказать каждому: «Мы с тобой одной крови. Ты и я». Как это было бы хорошо! Рад бы помочь, да не знаю как.
__________________
А.П. Гагарин, как рассказывали, долгое время работал секретарем партбюро большого свиноводческого совхоза, затем перешел на кафедру философии в МГПИ им. В.П. Потемкина, дважды орденоносец. Студенты острили: первый орден он получил за философию среди свиней, второй – за свинство в философии (А.П.)
В последующем этому были посвящены главы в моих книгах «Откровенно говоря» (1996) и «Записки психолога» (2001). Никаких критических замечаний или возражений на аргументы, высказанные в статье и книгах, я за прошедшие годы не встретил.*
От греч. «охлократия» – власть толпы.*
http://www.bim-bad.ru/biblioteka/article_full.php?aid=256